" - думал он, сидя на унитазе и читая
вечернюю "MORNING STAR".
Но Родина ждала твердых решений от своего кумира и Штирлиц
ровно в три часа ночи вызвал радистку.
"Юстас - Алексу.
Все в порядке, против вас никто ничего не замышляет,
можете спокойно работать. Товарищу Федору Остаповичу Русову
объявлен строгий выговор и лишение квартальной премии, и
вообще, этого Kacmpy мы поставили на вид. Так что все негры
довольны. Кроме этого, я лично заставил его сожрать сто
килограммов "Останкинской".
Кальтенбрунер находится в Берлине, вся информация о нем у
товарища Хонекера (говорят, что он, Хонекер, голубой, но мой
вам совет: не верить этим слухам. Вы меня понимаете?). В случае
необходимости, готов вылететь за ним немедленно."
Юстас".
Через пять минут в номере Штирлица раздался телефонный
звонок и кто-то, голосом Никиты Сергеевича, прошипел:
"Алекс - Юстасу.
Ответственность за провокацию при моем выступлении в ООН
полностью ложится на вас.
В случае каких-либо инцидентов - получите по роже.
За поклеп на моего друга, товарища, партнера и брата -
товарища Хонекера ответите по всем статьям, в том числе и по
двести семнадцатой.
Алекс".
- Слушаюсь, товарищ Первый! - отрапортовал Штирлиц, но,
услышав короткие гудки, добавил: - Дебил, тебя еще, лысый,
научат говорить со мной!
Молодая радистка услужливо на подносе принесла Штирлицу
банку тушенки. Максим Максимович подобрел, Хрущев стал ему
неинтересен.
- Тебя как звать то? - участливо спросил Штирлиц,
поглаживая грязной рукой нежное бедро девушки.
- Так... Маруся же я.
- Маруся! Это хорошо! Ну что ж, Маруся, давай-ка займемся
тем, чем все нормальное человечество занимается в это время! -
полковник Исаев украдкой посмотрел на часы. Стрелки показывали
3.20. Штирлиц разделся и прижал к себе груди девушки, смущенная
радистка кокетливо прошептала "Не надо!" и полностью отдалась.
В это время Шлаг, лежащий под ванной в номере Штирлица
неожиданно для себя проснулся. Быстро умывшись, он здесь же,
под ванной, одел новую сутану и пополз к Штирлицу.
- Ну, что ты вся сжимаешься, девочка моя, расслабься! -
страстно шептал разведчик, облизывая девушку.
- Штирлиц! Вы слышите меня? - глухо проговорил пастор
Шлаг, уже лежащий под диваном влюбленных.
- Кто это? - насторожился разведчик.
- Это я, Шлаг, - пробубнил все тот же противный и глухой
голос.
- Дебил, ты что здесь делаешь? - надевая штаны, спросил
Штирлиц.
- Послушайте, я в разведке не первый год, - цитируя
Штирлица, начал Шлаг. - Я не позволю оскорблять себя, как вы
выразились, идиотом. Я к вам от Бормана и товарища Брежнева.
- Ты чего, папаша, совсем обурел?! Тоже мне святоша! -
полковник Исаев машинально полез за кастетом.
"Сейчас будут бить!" - подумал пастор. Но удара не
последовало.
- От кого? От Бормана? - Максим Максимович спрятал
кастет и вытащил толстого Шлага за несколько уцелевших волос на
его безобразной лысине. - Ну, чего надо?
- Послушайте, я все слышал и все знаю! Я ехал вместе c
ними к ООН.
- Вместе c ними? Где же ты, дружище, там уместился?
- Пустяки! Но если вас это интересует, то в промежутке
между аккумулятором и карданным валом! - гордо заявил пастор
Шлаг.
- Да, тяжело, наверное, было. Ну, так что ж ты там,
собака, слышал?
- Во время выступления вашего, ну, этого, лысого, тама,
- пастор показал куда-то пальцем, - сработает одно из адских
устройств Бормана. Кроме этого, Леонид Ильич передал вам вот
этот пакет.
Штирлиц вскрыл большой конверт, в котором, кроме фальшивых
долларов, лежало несколько исписанных листков бумаги и
отпечатанная на пишущей машинке записка:
Максим Максимович!
Если вы хотите участвовать в финале, подложите эти бумаги
к докладу Первого. За мной дело не станет.
Вы меня понимаете?
Ваш дорогой Леонид Ильич.
Полковник Исаев бегло прочитал указанные документы и от
души рассмеялся. Взглянув на пастора, он прошипел:
- Что ты, собака, имеешь против моего любимого друга
Бормана? А?! Иди и помогай ему! Чем больше сработает его адских
устройств в ихнем гадюшнике, тем лучше!
Пастор, потянув за собой весьма длинную сутану, мирно
удалился, не забыв отрапортовать:
- Служу полковнику Исаеву!
Штирлиц еще немного поржал, посмотрел на часы и принялся
за прерванное важное дело. Маруся встрепенулась и ласково
заморгала глазками.
ГЛАВА 15. КОНЦЕРТ ПО ЗАЯВКАМ ШПИОНСКИХ ТОВАРИЩЕЙ
- Дорогие мои! Товарищи ньюйоркцы, Нью-Йорки и граждане
прилегающих улиц, кварталов, округов, районов, городов, селений
и прилегающих к ним штатов! Я пришел сюды не для того, чтобы
восхвалять вашу страну! Нет! В жопу всех вас, дорогие мои!
Насрать мне на ваш проклятый капитализм! Я здесь для того,
яночки родные мои, чтобы прославить свою страну! - Никита
Сергеевич дрожащей рукой вытер потную лысину и тайком взглянул
в зал ООН. Все были ошарашены. У Эйзенхауэра, сидящего в первом
ряду, отвисла челюсть. Поборов невольное смущение перед таким
сенсационным вниманием, Хрущев продолжил: - Я - человек
простой, и не люблю громких фраз. Я вот тут когда ехал в
Нью-Йорк, видел как ваши мерзкие челюсти поедали достаточно
жирненькие сарделечки. Да, у нас этого нет, но я, товарищи
янки, люблю социализм. Так вот, до каких пор, заедрени вашу
мать и статую, вы будете порочить наше
советско-социалистическое отечество? Вы - мелкие людишки и
подлые подхалимы. - Хрущев уверенно показал пальцем в зал. -
Вы - те, кто сегодня порочит меня, а завтра пьет со мной шнапс
или водку. Вы - лицемеры и мерзопакостники. Вы - прохиндеи и
политические проститутки. Вы - рогоносцы и скотобазы. Вы -
гибриды мертвой кобылицы и живой курицы. Вы - голландские
петухи, выращенные в Тюменской области на китайском корме...
Зал пришел в волнение, атмосфера становилась
взрывоопасной. Господин Эйзенхауэр приказал своему помощнику
принести ведро тухлых яиц и ящик прошлогодних помидоров.
- Скоты, вы хотите Кубу? Получите! - Никита Сергеевич
скрутил две фиги на правой руке и показал это произведение
залу. Все открыли рты. - Я вам покажу Кузькину мать! Я вам
устрою капитализм в мировом масштабе! Мировой революции
захотели? Вы ее получите! Это я вам обещаю.
Принесли помидоры и яйца.
- Вы - шпионы вражеских разведок, сейчас я к вам
обращаюсь! Накось, выкусите! - произведение неформального
искусства было изображено уже на двух руках. - Карибский
кризис - это наша проблема, и не суйте свои грязные, вонючие
срачки, а также гриппозные нюхательники туда, где и без вас
воняет.
Первый помидор, брошенный "навесиком", мягкой посадкой
приземлился на лысину Хрущева, струйки пахучей жидкости
разбрелись по лицу и легко, мягко, и терпко стекали на доклад
главы советского правительства. Послышался робкий смех,
переходящий в оглушающий ропот. Пресс-атташе республики
Зимбабве не выдержал и культурно вышел. Но он был один. Его
никто не поддержал.
- Стыдно! А еще, президент! Тоже мне нашел солиста группы
"Самоцветы"! Придурок, ты хоть знаешь, что по этому поводу
может сказать Кальтенбруннер? - крикнул Хрущев, обращаясь к
Эйзенхауэру, но вдруг, на минуту задумался, пытаясь понять,
почему это он опять вспомнил Кальтенбруннера. И тут сработало
одно из адских устройств великого мерзопакостника: трибуна
развалилась и кто-то подлой рукой Бормана незаметно для всех
стянул штаны Хрущева. Полуголый, в плавках "ADIDAS", Никита
Сергеевич ничего не мог понять. Доклад он крепко держал в руке,
но строчки сливались между собой и читать становилось все
труднее. Зал ликовал. Один из представителей народной
республики Ангола высморкался. Эйзенхауэр метким ударом бросил
яйцо, удар оказался удачным и его яйцо угодило прямо в левый
глаз Хрущева. Но Никита Сергеевич, сделав вид, что ничего не
произошло, продолжил:
- Товарищи! Вы думаете, что вам здесь концерт группы
"Scorpions"? Нет, вы глубоко ошибаетесь! Шоу Бенни Хилла я вам
здесь показывать не намерен! - зал рукоплескал. Второй
представитель республики Ангола сделал изящную улыбку и показал
первому представителю республики Южная Корея свои изящные белые
зубы. - Таким поведением вы позорите прежде всего себя, а не
меня. Наберитесь хотя бы такта и выслушайте до конца мой
доклад.
- Какого конца? - кто-то крикнул из зала.
- Звери! - рыдал Хрущев.
Но никто его уже не слушал: яйца, помидоры, пустые банки
из-под пива, бутылки, остатки сарделек и сосисок летели к
трибуне. Никита Сергеевич чувствовал себя полным идиотом и
гневно вспоминал Штирлица. В конце концов он решил, что пора
сматываться и на прощание, сняв башмак фирмы "Salamandra",
стукнул им по грязному полу и громко бросил в зал свою
историческую фразу:
- Ну я вам еще покажу Кузькину мать!
Мелкий пакостник, стоявший на оконной перекладине
тридцатого этажа здания ООН потирал руки. Прошедший день можно
было считать удачным. Борман, раскрыв парашют, прыгнул вниз и
полетел куда-то на северо-восток, где его ждал Штирлиц.
ГЛАВА 16. ВЕЛИКОЕ ПРИЗНАНИЕ ГИТЛЕРА
Холод, проникающий в полумрак Бутырской тюрьмы не был бы
сильно ощутимым, если бы окно камеры Гитлера было нормальным,
вместо этого на месте окна виднелась безобразная дыра, в
которую проникали все атмосферные осадки, наблюдавшиеся в
январе одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.
Адольф высунул свою изнуренную мордашку в эту дыру и
увидел мрачные улицы чуждого ему города. Стало скучно и
невыносимо, проступили еще несколько закругленных седин.
Внезапно в камеру вошел надзиратель. Злополучная баланда,
которой пичкали несчастного фюрера, была поставлена на парашу.
- А твой друг, как его - Борман, уже на свободе! Один
ты, придурок, сидишь тут. Ничего, скоро и твоя очередь.
"Es ist kalt!" - подумал Гитлер, а вслух сказал: - Как
вы говорите? Простите, но я плохо понимать по-русски.
- Гитлер капут! - c издевкой сказал надзиратель. -
Послушайте, товарищ фюрер, когда вас будут расстреливать, вас
спросят, каково ваше последнее желание. Так вот, скажите, чтобы
мне повысили зарплату; зовут меня Петя Рукомойников. Запомнила,
фашистская?
- Хорошо... - прошептал Адольф Гитлер и принялся за
баланду.
- Приятного аппетита! - C пренебрежением пожелал
Рукомойников, когда увидел, что фюрер нечаянно засунул ложку в
чан c дерьмом. - Да, холодновато здесь у тебя и окошко, я
смотрю, не по сезону сделано. Эх паря, что ж ты полез-то в эту
войну?
Петька закурил "Беломорину" и посмотрел на фюрера, устало
пожирающего баланду.
Делать было нечего, но настроение было хорошее и
располагало к беседе.
- Да, кстати, Гитлер Адольфович, вы вон на то окно,
наверное, частенько смотрите? Небось, кроме этого здесь делать
больше нечего? Ублюдкина-то знаете?
- Какого еще там Ублюдкина? - жуя хрен c сыром, спросил
фюрер.
- Который жил как раз против нашей тюрьмы. Вон его окно.
- А-а, общались, батенька, мы c ним, общались!
- Ну так вот, - c хохотом произнес Петька, - теперь он
живет как раз против своего дома.
Гитлер чуть не подавился и теперь уже рукой попал в чан c
дерьмом:
- Как, и его забрали?
- Забрали!
- За что же?
- За общение c тобой, придурок! Эх, да ладно, че это я c
тобой здесь треплюсь? Того и гляди еще и меня засадят в этот
сортир...
Рукомойников вышел, оставив за собой свист ветра и унылую
тоску. Гитлер доел баланду и вновь посмотрел на улицу. Ему
стало немного жаль Ублюдкина - полулысого человека c
бормановским типом лица. "Скотина, хоть бы пива дал! Вот
интересно, что бы по поводу этого Ублюдкина сказал
Кальтенбруннер?" Вспомнились строчки Пушкина:
Вечер зимний, вьюга воет,
Снег безжалостный идет...
Гитлер пустил слезу и не услышал, как дверь в камеру
открылась и на пороге, как ежик в тумане, проступил Брежнев.
Посмотрев на фюрера, он, издеваясь, продолжил:
Непогода важно стонет,
Песни зимние поет.
Гитлер заморгал глазками и вытер слезу. Леонид Ильич
подошел к нему и по-отечески похлопал его по щечке, заметив при
этом:
- Мужайтесь, мой фюрер, сейчас я вас буду щиссен.
- Как? Уже?
- А вы как думали? Церемониться c вами что ли? Товарищ
Рукомойников, зайдите сюда на пару минут!
Вошел Рукомойников, волоча за собой пулемет "Максим".
- К стенке, скотина! - крикнул он, прислоняя фюрера к
параше.
- O, mein God! - всплакнул Адольф Гитлер и затряс
коленками.
Рукомойников принялся налаживать пулемет. Когда все было
готово, в камеру вошел пастор Шлаг; посмотрев на фюрера, он
прошептал:
- Мужайтесь, сын мой, все кончено, Господь, надеюсь,
простит вас за все грехи, что совершил ты, скотина, на этой
грешной земле.
- Спасибо, отец мой! - ответил Гитлер и вытер слезу.
Рукомойников дернул затвор, Леонид Ильич поднял руку и
приказал:
- Готовьсь! Целься! Огонь!
Прозвучала беспорядочная стрельба. Камера наполнилась
густым дымом, завоняло порохом.
- Черт! - заругался Рукомойников, заставив
перекреститься пастора Шлага. - Опять заело! Наверное, патроны
сырые!
- Вечно вы, товарищ, подводите меня, - сказал дорогой
Леонид Ильич и дал понять Шлагу и Петьке удалиться.
Гитлер пришел в себя и попытался понять, где это он - в
аду или в раю. Увидев грязные стены, он понял что в аду. "А где
же черт?" - подумал Адольф Гитлер, разглядывая среди густого
дыма прислужника дьявола; вместо этого, постепенно
вырисовывалась тускнеющая физиономия Леонида Ильича.
- Я здесь, мой фюрер! Мы решили вам дать шанс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28