..
- Оля! - крикнул Славка. - Подрубать бы, живот подвело!
- Эх вы, - сказала Оля, - а еще мальчишки. Всего-то километров десять протопали. Вот эту скалу обогнем, а там берег хороший будет, широкий, с песочком. Вот и остановимся.
- Нет, - сказал Славка, - ты просто амазонка.
- Про амазонок читала, - довольная, сказала Оля, - они ничего, храбрые. А этого... Купера ты мне после войны пришлешь.
- Обязательно, - сказал Славка, - только дай пожрать.
- Нет, - твердо сказала Оля и быстро пошагала дальше.
После войны... "После войны в Музей Арктики сходишь", - сказала Людмила Сергеевна. "После войны пришлешь", - сказала сейчас Ольга. "Когда оно будет, это "после войны"?" - подумал я тоскливо. - И кто из нас и наших близких увидит это? И что нам предстоит узнать? И что мы, когда станем старенькими, будем рассказывать своим детям и внукам?.."
Задумавшись, я споткнулся и шлепнулся на мокрую гальку. Поднимаясь, я еще подумал, что не знаю, придется ли мне рассказывать о сбитых мною самолетах или потопленных подлодках, но вот о том, что мы победили и как мы победили, я рассказывать определенно буду!
- Не расшибся? - заботливо спросил Антон.
- Скажи, Антон: ведь мы обязательно победим? - спросил я.
Антон посмотрел на меня удивленно.
- Может, ты башкой об камень трахнулся?
- Нет, - сказал я и засмеялся.
- Трахнулся, - убежденно сказал Антон и ушел вперед.
"Ту скалу" мы огибали больше часа, но вот наконец-то кончилось дикое нагромождение камней, и перед нами открылся широкий, полого спускающийся к морю, песчаный пляж, только кое-где торчали отдельные валуны. Все повалились на песок, а Оля, развязывая мешок, который сбросил с себя Арся, говорила:
- Ну вот, парнишки, сейчас мы... как это... под-рубаем, - и, улыбаясь, косилась на Славку.
Но подрубать нам не пришлось. Баланда встал на колени и, вглядевшись вперед, хриплым шепотом сказал:
- Костер там... и люди. - Он взял винтовку наперевес.
Вскочили и мы. Действительно, там, куда показывал Васька, тянулась относимая ветром в сторону струйка дыма, а рядом копошились люди - человек шесть или семь, отсюда их сосчитать было трудно.
- Спокойно! - приказал Антон и тоже снял винтовку с плеча. - Еще неизвестно, кто они. Может... фашисты.
У меня вдруг задрожало все внутри, и я кинулся к Баланде.
- Отдай винтовку! - заорал я.
- Шиш! - сказал Баланда.
- Тише вы! - прикрикнул Антон. - Арся, остаешься здесь за старшего. А мы с Васькой пойдем поглядим, кто такие.
Антон и Васька шли осторожно, под самыми скалами. Мы напряженно смотрели им вслед, лежа животами на влажном песке, так велел нам Арся. Через некоторое время мы заметили, что люди у костра засуетились и встали, вглядываясь в ту сторону, откуда шли Антон с Васькой. Двое присели на песок и что-то делали там, а потом один из них встал во весь рост и, подняв над головой палку с привязанным к ней куском материи, побежал навстречу нашим ребятам. Солнце в это время выглянуло из-за туч, и мы ясно увидели, что к палке привязан звездно-полосатый флаг.
- Американцы! - закричал Славка, и мы кинулись туда.
Когда мы подбежали, Антон, Васька и американец, тыкая друг в друга пальцами, оживленно "разговаривали" каждый на своем языке. Американец, худой, заросший щетиной, грязный, но веселый, хлопал их по плечам и что-то говорил, улыбаясь во весь рот. От костра прибежали остальные - тоже оборванные, заросшие и худые. Они восторженно кричали и тоже хлопали нас по плечам и по спинам, так что у нас кости трещали. Никто ничего не понимал.
- Тихо! - вдруг скомандовал Антон и поднял руку.
- Сайленс! - сказал я, вспомнив, на свою беду, нужное слово.
Американец с флагом передал его одному из своих, вытянулся перед Антоном, лихо приложил два пальца к потрепанной морской фуражке и сказал серьезно:
- Иес, сэр! Ест... тоу-вариш комиссар!
- Говорите вы один, - сказал Антон, слегка надувшись от важности, - а ты, Соколов, переводи. Спроси, как его зовут.
- "Вот незадача, - подумал я, - придется выкручиваться".
- Спик ю онли, - с трудом подбирал я английские слова. - Уот из йор нейм?
- Джеймс Гаррисон, иф ю уонт, сэр, - сказал моряк, обращаясь ко мне.
- Ху ар ю олл? Кто вы все? - спросил я, тоже слегка надувшись от того, что и я оказался "сэром" и от гордости за мое шикарное знание языка, тем более что ребята смотрели на меня с уважением.
- Уи ар америкэн симэнз, - сказал моряк, - энд ай'м навигейтер. Май шип "Алькоа Рейнджер" уоз санк джюли севентс... - увидев, что я замялся с переводом, он пояснил: - Джёрмен субмарин... фью-ю-ю, - он показал рукой, как идет торпеда, - "Алькоа", - бу-у-м-м-м! - Он показал двумя руками, как взлетел в воздух его корабль, потом снял фуражку и опустил голову.
Все американцы тоже обнажили головы, сняли свои шапки и мы.
- Он сказал, - объяснил я, - что все они американские моряки и их судно "Алькоа Рейнджер" было потоплено немецкой подлодкой еще седьмого июля... Сам он штурман.
- Седьмого июля! - сказал Саня. - А сегодня двадцатое.
- Да-а, - протянул Славка, - досталось ребятам.
Американцы привели нас в свой лагерь. Да какой там лагерь: костер, порванный резиновый плотик, под которым они, видимо, укрывались от непогоды, а из снаряжения - два матросских ножа и небольшой топорик. Хорошо еще, спички они как-то сохранили, а то и костра бы не было. Из еды у них оставалось несколько пачек морских галет и банка тушенки. Только сейчас мы как следует разглядели их: жутковатый был вид, прямо скажем. Почти как наши дистрофики. Потрескавшиеся губы, покрытые коростой лица, у двоих тряпками перевязаны руки - обморозились. Они ужасно удивились, увидев среди нас девочку. Один из них, самый пожилой, трясущимися руками достал из внутреннего кармана куртки завернутый в клеенку бумажник, развернул его и вынул фотографию отличной девчонки, чем-то похожей на Олю.
- Дотер, - сказал он и погладил Олю по голове.
- Дочка, - перевел я.
Товарищи его сурово молчали, а Оля, развязав свой мешок, быстро достала из него две большие круглые буханки хлеба, куски жареной рыбы, сваренные вкрутую кайриные яйца и две солидные фляжки с холодным, но крепким чаем. Моряки опять засуетились, потом один из них вскрыл ножом квадратную банку тушенки и тоже поставил к общему столу, а другой, порывшись в карманах, достал небольшую плитку шоколада и, улыбаясь, протянул ее Ольге.
- Фор ю, мисс.
- Спасибо, - вежливо сказала Оля, - и добавила, как радушная хозяйка: - Да вы кушайте, люди добрые, кушайте.
Переводить мне не пришлось - американцы, а впрочем, и мы тоже так налегли на еду, что очень быстро от нее ничего не осталось. Потом Гаррисон достал пачку сигарет и раздал всем своим по одной, вначале предложив и нам. Мы, конечно, гордо отказались, только Баланда протянул было руку, но Антон так посмотрел на него, что он тут же убрал руку обратно. Разлегшись на песке, благо тучи уже разогнало совсем и солнце даже стало слегка припекать, моряки с наслаждением задымили. Мы тоже улеглись рядком, и началась уже неторопливая, но очень странная беседа. Кое-как мы узнали, что после взрыва их судна они, чудом уцелевшие - большинство погибло, десять суток носились по волнам на жалком надувном плотике. Сперва их было десять. Потом одного смыло волной. Через три дня умерли двое - один от ран, другой от охлаждения: он три часа плавал в ледяной воде.
Наконец их плотик прибило в эту бухту, из последних сил они высадились на берег и вот уже четвертый день, обессиленные и потрясенные всем пережитым, сидят и ждут избавления. Они не знали, где находятся, а поднявшись с трудом наверх, двое из них увидели безжизненную и суровую землю. Решив, что это безлюдный остров, они приготовились ждать. Другого ничего не оставалось, да и идти куда-нибудь они просто не могли. Раза два они видели проходившие мимо бухты суда, но их никто не заметил.
Мы все сидели подавленные и поражались мужеству этих людей. Даже Васька - а почему, собственно, даже? - был очень серьезным и строгим.
Потом Антон решительно встал.
- Спроси их, - сказал он мне, - идти они смогут?
Я спросил. Американцы оживились, посовещались и ответили, что могут, но если идти дальше, то им придется часто отдыхать, так как у одного отморожены ноги, а у другого в голени сидит осколок. Они собрали свои нехитрые пожитки, потом каждый отрезал от плотика по небольшому кусочку красной резины - на память - и подобрали из валявшегося здесь плавника подходящие палки. И мы тронулись в путь.
Шли долго и трудно. Моряки то и дело падали, нам приходилось поднимать их, часто мы присаживались по их просьбе отдохнуть, а потом опять шли и шли. И никто даже не пикнул, хотя те двое, у которых были раненые ноги, должны были опираться то на кого-нибудь из нас, то на своих товарищей. Они при этом еще умудрялись подшучивать друг над другом и смеяться.
- Крепкие ребята, - сказал Арся.
- Да, - сказал Славка.
- Ага, - сказал Васька.
Я посмотрел на него, и он показался мне совсем другим: даже толстые губы были сейчас крепко сжаты, а разлапистая походка стала тверже и уверенней.
В лагерь мы пришли уже не то поздно ночью, не то рано утром - разбери тут, когда солнце светит круглые сутки. Словом, было около четырех часов. Дома - вот ведь как: дома?! - никто не спал и уже готовилась другая группа, чтобы идти нас искать. Воплей, возмущенных и радостных, было столько, что хоть затыкай уши. Но когда распознали, с кем мы пришли, наступила уважительная тишина.
Американцы сидели на земле, смущенно и устало улыбаясь. Только Джеймс Гаррисон - штурман - стоял рядом с Антоном, когда тот докладывал обо всем Людмиле Сергеевне. Она, бледная и очень серьезная, молча выслушала его, потом подошла к Гаррисону и протянула ему руку. Моряк наклонился и эту руку поцеловал. Людмила Сергеевна зарделась.
Она сказала Оле, чтобы та взяла с собой пару мальчишек и пусть они срочно топят баню. Моряков она повела в избу Прилучных, а нас погнала спать. Мы, как говорится, не заставили себя просить и повалились на койки. Ребята лезли с расспросами, пока кто-то - кажется, Карбас - не цыкнул на них.
19
Следующий день был ярким - солнце вовсю разгулялось на безоблачном синем горизонте. Ветер упал, утихло и море. Участников вчерашнего похода не трогали - пусть отоспятся, а все остальные отправились на работу. Трое пошли к недалекому ручью за питьевой водой, двое дежурили по кухне. Словом, все были при деле. Людмила Сергеевна была довольна: кажется, все начинает входить в свою колею, быт налаживается, место обживается.
Она отложила одну починенную пару чьих-то порванных на скалах штанов и взялась за другую, торопясь успеть с починкой целой горы одежды к тому времени, когда жена Прилучного позовет ее печь хлеб.
Внимание ее привлекли американские моряки. Они один за другим выходили из избы - просто удивительно, как их там Марья разместила. Ночью двое ребят помогли им вымыться в баньке, нашлось для них и кое-какое бельишко. Потом, поев и напившись крепкого и горяченного чая, разомлевшие и счастливые, они улеглись и сразу заснули. И вот сейчас, старательно приведя себя в порядок, залатав кое-как одежду и побрившись, они выходят на солнышко. И радостно щурятся. На руках у обмороженных свежие чистые бинты - это она, Людмила Сергеевна, смазав им руки знаменитой мазью Вишневского, перевязала; полечила и отмороженную ногу ирландца Патрика, огромного рыжего верзилы; обработали рану на ноге самого молодого белокурого голубоглазого Сэма.
Они выходили, и каждый уважительно кланялся Людмиле Сергеевне. Последний вышел Гаррисон. Он попросил разрешения и присел рядом.
- Э вери гуд дей, - сказал он, глядя в небо.
- О, йес! - охотно откликнулась она.
Людмила Сергеевна хорошо говорила по-английски.
- Новая Земля, - задумчиво сказал Гаррисон, - бог мой, вот уже никогда не подумал бы, что меня занесет в такую даль. Двадцать лет плавал по южным морям. Карибское море, Гонолулу, Маршалловы острова, Канары, - он прищелкнул языком, - Италия, о Италия! Вы бывали в Италии, мисс...
Людмила Сергеевна на секунду задумалась, как ей назвать себя, и неожиданно выпалила:
- Люда! - и тут же ужасно покраснела: услышали бы ее сейчас ребята.
Комиссару экспедиции было всего-то двадцать пять лет.
- Мисс Люда, - сказал Гаррисон, - знаете, что больше всего поразило меня в ваших ребятах? Удивительное чувство коллективизма и какая-то дикая радость жизни. Это удивительно. Ведь я вижу, как им трудно, но с какой отвагой и достоинством они держатся. Вот, например, ваш комиссар Энтони...
- Антон? - улыбнулась Людмила Сергеевна. - Но он не комиссар. Он мой помощник. А комиссар, если угодно, я.
- Вы? - изумился Гаррисон. - Я думал, вы врач. Что же вас, такую молодую, очаровательную женщину, заставило поехать сюда, всего за какие-нибудь семьсот миль от Северного полюса?
- А что заставило вас, мистер Гаррисон, оказаться здесь же?
- Война, - коротко ответил Гаррисон и, помолчав немного, добавил: Ненависть к фашизму. Я видел его в Испании...
- Вы были в Испании?!
Гаррисон кивнул.
- Если я скажу, что вы были в Испании, своим ребятам, они начнут ходить за вами табуном. В свое время Испанией бредили все советские мальчишки. Они просто влюбятся в вас.
- Я сам уже влюбился в ваших мальчишек... И не только в мальчишек. Эта отважная мисс Оля - просто какое-то чудо.
- Да, но у нас много таких чудес, мистер Гаррисон.
Штурман рассмеялся.
- Мне говорили, что русские - большие патриоты и любят похвастаться. Но я не предполагал, - добавил он уже серьезно, - что вы так любите свою родину.
- А вы не любите свою родину?
- Люблю, - сказал Гаррисон глухо и встал. - Мои ребята спрашивают: могут ли они быть вам чем-нибудь полезны, пока мы здесь?
- Я подумаю, Джеймс, - мягко сказала Людмила Сергеевна.
- Спасибо, то-у-вариш комиссар, - сказал Гаррисон по-русски. - Он поклонился и отошел к своим.
К вечеру приехали отец и сын Прилучные. Людмила Сергеевна познакомила Ивана Ивановича с американцами, и они все вместе обсудили, как быть дальше.
- Пусть пока поживут здесь, - сказал Прилучный, - прокормим как-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26