Потом вместе с нашим комиссаром Папанин поднялся на "Зубатку".
- Ну что, промышленники, - сказал Папанин, оглядывая нас веселыми глазами, - накормите Архангельск?
- Накормим, товарищ Папанин! Не беспокойтесь!
- А я и не беспокоюсь. - Иван Дмитриевич обернулся к подошедшему Громову и добавил: - Какие же они салаги, Афанасий Григорьевич? Орлы они, альбатросы, а не салаги. С такими - горы своротить можно. Ну, успеха вам! Как уполномоченный Государственного Комитета Обороны даю добро вашей экспедиции!
Мы закричали "ура".
Папанин козырнул и направился к трапу. "Эмка", фыркнув голубоватым дымком, ушла с причала...
А 5 июля на ходовом мостике "Зубатки" установили два пулемета Дегтярева. Мы с уважением поглядывали на строгие вороненые стволы с конусообразными глушителями. Теперь наша "Зубатка" не просто старенький траулер, а почти что военный корабль.
Людмила Сергеевна собрала всю экспедицию на главной палубе. Всегда улыбчивая и веселая, в этот день она была очень серьезной.
- Вчера в сводке Информбюро было сказано, что третьего июля... - Она замолчала, потом, откашлявшись, тихо продолжала: - Наши войска оставили Севастополь.
Кто-то ахнул, что-то чертыхнулся, и сразу же наступила тишина, и пронзительный плачущий крик чаек стал каким-то особенно тревожным. Ребята, которые сидели или лежали на палубе, встали. И так стояли молча, опустив головы. Молчала и Людмила Сергеевна.
- Восемь месяцев! Восемь месяцев держались... - сказал Славка.
- Эхма... - протянул кто-то за его спиной.
- Что будет-то? - спросил тоскливо стоящий рядом со мной паренек.
- Ну! - свирепо закричал Баланда, и все удивленно повернулись к нему. - Заныли: "Что будет, что делать..." А все равно накладем им по... Он глянул на Людмилу Сергеевну и осекся.
Людмила Сергеевна тряхнула своими короткими, светлыми волосами и сказала:
- Грубовато, конечно, но по существу. Обязательно... накладем, Вася! Я не буду произносить речей. Вы сами все понимаете. От нас требуется сейчас только одно: выполнить свой долг. И пусть наше дело не на поле боя, но делать его мы должны хорошо. Это будет та доля, которую мы внесем в победу... Будет трудно, очень трудно...
- Подумаешь, яйца птичьи собирать... - это сказал Шкерт.
- Заткнись, рачьи твои глаза! - закричал Колька Карбас и стал протискиваться к Шкерту.
- Прекратить! Немедленно! - властно крикнула учительница.
Колька остановился. Наш комиссар обвела всех взглядом.
- Есть еще, кто так думает?
Наверное, многие из нас считали, что настоящее наше место на фронте, а не в птично-яичной, но не об этом надо было думать. Раз посылают нас, значит, больше некому. Значит, мы можем здесь принести сейчас самую большую пользу. Это сказал за всех нас Антон.
Вечером ко мне подошел Баланда. В руках у него был сверток в газетной бумаге.
- На вот, - сказал он.
- Что это? - удивился я.
- Что, что... - хмуро сказал Баланда. - Хлеб, вот что.
- Какой хлеб?
- Какой, какой... будто не помнишь. - Он отвел глаза. - Бери, говорят!..
И, сунув мне в руку сверток, быстро ушел.
Арся и Антон сидели на трапе, ведущем в ходовой мостик. Я подошел к ним.
- Понимаете, сам отдал... - сказал я.
- Сам! - насмешливо произнес Антон. - Ну-ну...
Утром начались ЧП. Какой-то малорослый парнишка залез на ванты и, не удержавшись, шлепнулся оттуда на палубу. Хорошо, что залез невысоко и с внутренней стороны, хоть в воду не упал, только одно место себе отбил. Стоявший рядом Баланда сплюнул на палубу.
- Морячки, - сказал он презрительно и тут же получил легкий подзатыльник от Арси.
- А сам? - спросил Арся. - Какой же ты моряк, если на палубу плюешь?
- Ну ты, - зашипел Баланда, - руками-то не размахивай. А то могу и плюхнуть.
- Подотри, - твердо сказал Арся.
- Еще чего! - сказал Васька угрожающе. - Память у тебя, Гиков, короткая. Могу и напомнить кой-чего.
- За себя я сам и отвечу, - сказал Арся и повторил тем же тоном: Подотри!
- А пшел ты! - зло сказал Баланда и повернулся спиной.
Тогда Арся взял его за шиворот, резко бросил на колени, пригнул к настилу и ткнул носом прямо в плевок. Баланда барахтался и ругался, но высвободиться не мог. Когда Арся отпустил его, он поднялся с колен и сжал кулаки. Толстые губы его дрожали, и взгляд был такой, что Арся даже немного отстранился.
- Ну, сейчас будет... - сказал кто-то.
Но в это время за спинами ребят раздался хмурый голос Громова:
- Гиков! Ко мне в каюту.
Все оглянулись и увидели медленно уходящего Афанасия Григорьевича.
- Вот сейчас будет! - злорадно сказал Шкерт.
Баланда покосился на него и молча полез в трюм. Арся отправился за капитаном. Вышел он минут через пять мрачный.
- Где Васька? - спросил он.
- Это который Баланда? - сказал Славка. - В кубрик пошел.
Я тоже хотел сунуться за Арсей в кубрик, но Антон дернул меня за ногу и посадил рядом с собой.
- Сиди, - сказал он, но сам встал и спустился в трюм.
Минут через десять оттуда выскочил Саня Пустошный и рассказал о том, как Антон говорил насчет морских порядков, дисциплины и прочего, Арся просил прощения, а Баланда, как проклятущий, молчал. Потом скривился и сказал:
- Лады, Корабел, на тебя не серчаю. И тебя, Гиков, прощаю... покеда. Сочтемся как-нибудь.
А через час вообще произошли чудеса.
Антон, Арся, Саня Пустошный и я, пристроившись возле пустого ящика, играли в домино. Тут же на кнехтах сидели Морошкин и Славка. Играли мы почти молча, только громко стучали костяшками. Потом появился Коля Карбас и встал за спиной Арси. Когда кончили партию, Колька наклонился к Арсе и что-то сказал ему. Они отошли на несколько шагов, и тут Карбас взял Арсю левой рукой за плечо, повернул к себе, постоял так немного, а потом, широко размахнувшись правой рукой, со всей силы дал Арсе по уху. Тот упал - рука у Коли была как оглобля.
От изумления все вскочили. Арся лежал на палубе и снизу вверх смотрел на Кольку. Тот стоял, нескладный, тощий, опустив руки, и челюсть у него тряслась. Никто ничего не успел сказать, как он, схватившись за голову, бросился вдоль борта на корму и сел на кнехт.
- Скандал в благородном семействе, - сказал Славка.
- С ума он сошел, что ли? - оторопело спросил Саня.
Арся поднялся, помотал головой, потер ухо и, ни слова не говоря, пошел к Карбасу.
- Гиков, стой! - крикнул Антон и побежал за ним.
Он догнал его уже на корме и схватил за плечи. Арся вырвался, толкнув Антона в грудь.
- Эй, на корме! - раздался с мостика строгий окрик капитана Замятина. - Отставить!
Арся остановился. Он стоял над Карбасом и молча смотрел на него. Потом повернулся и ушел. Карбас сидел все так же, обхватив голову руками.
- Ты что, сдурел?! - заорал я, подбегая к нему.
Колька сморщился, словно собирался заплакать, и еще ниже опустил голову.
- Да за такие дела...
- Оставь, - прервал меня Антон, - пусть посидит, подумает. Тут не с ним, а опять с этой сволочью говорить надо.
- С кем? - спросил я.
- Не понял? Баландино это дело. "Американочку" помнишь?
- Да что он за человек такой? - с недоумением спросил я. - Хлеб вот отдал, а потом...
- Гнида он, а не человек, - сказал Славка. - У нас в Одессе таких...
- У нас в Одессе да у нас в Питере, - сказал вдруг Морошкин, - чего форсите? А у нас - в Архангельске...
- Не о том говоришь, Морошка, - сказал Саня, - таких, как Баланда, всюду учить надо. И мезенского, тютю этого, тоже поучить бы не мешало...
- Так он же "американку" исполнял, - сказал Витя.
- А если бы тот ему... Людмиле бы съездить велел или с мачты спрыгнуть? - спросил Антон.
- Ну, ты уж того... - неуверенно сказал Витька. - У Васьки знаешь жизнь какая? Отец в тюрьме сидит, а мать... э-э, даже говорить-то не хочется...
- Да наплевать, - сердито сказал Арся, - пусть наш бригадир теперь сам почухается. Только помните: от этого Баланды вы еще все нахлебаетесь.
- Мы? - спросил Витька. - А ты?
- Ну, - сказал Арся спокойно, - на меня он как сядет, так и слезет, вместе с прихлебателем своим, Шкертом этим...
- Поганое самое в том, - сказал Саня, - что, если у нас сейчас такое начинается, что же дальше-то будет?
- То-то, - задумчиво сказал Антон.
...На следующее утро, 7 июля, "Зубатка", дав три протяжных прощальных гудка, снялась с якоря и медленно пошла по двинскому фарватеру, таща за собой на ваере "Азимут". За ним своим ходом шел "Авангард".
Перед отходом на причал пришли родные, знакомые ребята и девчонки. Секретарь горкома комсомола сказал несколько слов, пожелал удачного промысла и передал привет от Папанина.
День стоял тихий и солнечный. Мимо по правому борту тихо проплывал город. Вот проводил нас бронзовый Петр Первый, стоящий на набережной, вот уже остался позади Гостиный двор, потом прошли исток реки Кузнечихи, и сразу послышался лязг железа, перестук пневматических молотков, заблестели яркие даже при солнце огоньки электросварки - судоремонтный завод "Красная кузница", а за ним начались небольшие, кое-где осевшие в землю по окна первого этажа дома знаменитой Соломбалы - старинного поселка корабелов, моряков, рыбаков.
Ребята почти все столпились у правого борта, некоторые висели на вантах, и капитан Замятин поглядывал озабоченно - "Зубатка" накренилась на правую сторону. Когда кончились домишки Соломбалы, он все-таки не выдержал и скомандовал:
- Всем отойти от бортов!
Мальчишки нехотя разошлись кто куда, но многие так и остались у бортов, только некоторые перешли с правого на левый.
У самого Маймаксанского русла нам повстречался небольшой сторожевой корабль под английским флагом.
- "Дианелла", - прочел я вслух.
Корабль был целым, но мне показалось, что вид у него был усталый, словно возвращался он с тяжелой и опасной работы. "Зубатка" погудела, приветствуя "Дианеллу", и та ответила резкими короткими гудками. На ее невысокой фок-мачте* взвились сигнальные флажки.
- Счастливого плавания желают, - сказал Арся.
"Зубатка" дала еще один протяжный гудок - поблагодарила - и суда разошлись.
- Чего это она одна чапает? - спросил Саня Пустошный. - Вроде они с конвоями ходят.
- Может, отбилась, - предположил Витька.
Мы стояли с Арсей на корме, опершись на планшир, и смотрели на пенистый кильватерный след за "Зубаткой" и натянувшийся трос ваера, на шедшие за нами два небольших суденышка, и думали каждый о своем и, наверное, об одном и том же.
"Зубатка" уже петляла по неширокому Маймаксанскому руслу. Когда позади остались причалы и строения Экономии, Арся задумчиво сказал:
- Ну все, прощай пока, Архангельск-город...
9
Вскоре "Зубатка", "Азимут" и "Авангард" опять стали на якорь на ходовом фарватере с береговой стороны плоского лесистого острова Мудьюг в полутора милях от Черной башни - входного и выходного створа*.
Здесь, в проливе между островом и материковым берегом, оказалось много разных судов. Стояли на якорях четыре больших транспорта, два траулера, пара морских буксиров с баржами. Были и военные суда: четыре крупных сторожевика, два хорошо вооруженных тральщика и даже подводная лодка.
- Здесь формируется конвой. Дальше... дальше мы пойдем с ним, объяснил ребятам капитан Замятин.
На мудьюгском рейде стояли двое с лишним суток. Пока доформировывался конвой, жизнь экспедиции шла своим чередом. Обычно корабельные дела не отнимали много времени - подумаешь, помыть палубы, подраить медяшки, помочь на камбузе, ну и еще кой-какая мелочь - разве это работа для сотни с лишним мальчишек. Еще слушали политбеседы.
На одну такую беседу Людмила Сергеевна привела Громова. Старый капитан, посматривая в сторону темневшего с левого борта острова, рассказал, каким он был страшным местом в 1918 - 1919 годах, когда здесь, на Севере, хозяйничали интервенты и белогвардейцы.
...А 8 июля с мостика одного из военных кораблей просемафорили:
ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!
ПЕРЕДАЮ СООБЩЕНИЕ СОВИНФОРМБЮРО.
ОДНОЙ ИЗ НАШИХ ПОДВОДНЫХ ЛОДОК В БАРЕНЦЕВОМ МОРЕ
БЫЛ ОБНАРУЖЕН И ТОРПЕДИРОВАН НЕМЕЦКИЙ ЛИНКОР
"ТИРПИЦ".
Звонкое многоголосое "ура" раздалось на "Зубатке", когда капитан Замятин сообщил об этом ребятам. Однако Громову Павел Петрович сказал обеспокоенно:
- Видишь, уже сам "Тирпиц" в Баренцевом шлялся.
- Дошлялся! - удовлетворенно сказал Громов.
- Так-то оно так, - согласился Замятин, - однако они сейчас совсем озвереют, а у них здесь кое-что и кроме "Тирпица" имеется. К примеру, "Шеер".
- Авось проскочим, Петрович, а? - сказал Громов.
- Не люблю я этого "авось", - нахмурившись, ответил Замятин.
- Я тож его не жалую, да что поделаешь - обстановка такая.
- И обстановку можно перехитрить. Пойдем-ка на карту поглядим.
- А чего мне карта, - сказал Громов, - я эти места как свои пять пальцев знаю - столько здесь хожено.
- Пойдем, пойдем, по карте - оно все же вернее. Тут просчета не должно быть.
В штурманской рубке они склонились над картой. Присоединился к ним и штурман Антуфьев, опытный, знающий, хоть и молодой еще моряк.
- Эх, пусть бы захмарило чуток, - сказал Замятин, - а то солнце как оглашенное светит. А самолетам это и надобно.
- Вот дожили, - засмеялся штурман, - раньше моряк всегда солнышку был рад, а теперь, гляди-ко, непогоды у неба просит.
- Запросишь, - буркнул Замятин. - Я так думаю: с конвоем пойдем в том порядке, какой укажут, а когда самим придется, - прижмемся к берегу. На его фоне незаметней будем. Тут ты, Афанасий Григорьевич, и подмогнешь нам. Вроде лоцмана.
- Тут берега что ни день меняются, - проворчал Громов, - однако, полагаю, пройдем.
- До Канина Носа под берегом можно, - сказал Антуфьев, - а вот дале как?
- А дальше - смотря по обстановке. Если захмарит все же, тогда напрямки до Новой Земли, до Костина Шара. Этим проливом с оста обогнем остров Междушарский и пойдем под берегом Гусиной Земли. В залив Моллера, а тут уж и Малые Кармакулы.
- А если не захмарит? - спросил штурман.
- Тогда до Колгуева острова идти надо, - сказал Громов, - там глубины небольшие, так хоть подлодок бояться не будем. А наши коробки проползут.
- Там с востока сплошные мели да кошки*, - засомневался штурман.
- Риск, конечно, - согласился Замятин, - ну, да ведь на войне без риску не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26