Черта с два! Это слишком просто… рассказами изменять действительность. Не было, не было писателя Федора! И теперь уже не будет никогда. Все! Забудьте несостоявшегося писателя Федора!И в его лице что-то изменилось… И в фигуре, и в манере сидеть. Он вдруг фамильярно хлопнул Валерия Михайловича по плечу и предложил:— А не заняться ли нам, милейший Валерий Михайлович, гиревым спортом?Валерий Михайлович вдруг захрипел, схватился рукой за горло. Он задыхался и рвал на себе рубашку.— Обыкновенное дело, — сказал Федор. — Учить их надо, учить! А впрочем… не имею права морального, так сказать.А Валерий Михайлович уже закатывал глаза и медленно клонился на пол. Я оттолкнул Федора, приподнял отяжелевшее тело Крестобойникова, рванул ворот его рубашки вместе с пуговицами. Валерий Михайлович шумно вздохнул и дал мне пощечину. Я не понял, что произошло, как вторая затрещина обрушилась на мою скулу. Ладно!..— Рукава, — прохрипел Валерий Михайлович.Хорошо. Это рукава его рубашки хлещут меня по морде, а не сам товарищ Крестобойников. Прекрасно. Я прислонил его к стенке так, чтобы он не мог упасть.— Прошу прощения, — юлил писатель Федор. Но было ясно, что происходящее в купе его уже мало интересует, а вот гиревой спорт — даже очень.Валерий Михайлович вдруг застонал и поджал под полку ноги.— Давят, — простонал он.— Ничем не имею права помочь, — твердо заявил Федор.— Можете! — крикнул я. — Снимите с него туфли!— Это в один секунд!.. Милейший Валерий Михайлович, в носочках можно, в носочках…Федор все-таки стянул с Валерия Михайловича туфли. Тому заметно полегчало.Картинка была в нашем купе! Один в трансе, второй еле жив от бунта своих вещей. Третий думает только о гиревом спорте. А я сам? О чем я-то думаю? В том-то и дело, что не думаю. Не хочу думать…— Так я пошел? — спросил Федор.— Нет! Никуда вы не пойдете.— Понятно. Произвол. Документы на право, пожалуйста.— Сядьте, Федор. Сядьте! Возьмите себя в руки. Хорошо… Ваши рассказы больше не воплощаются в жизнь. Переживите это. Пусть ваши рассказы не воплощаются в жизнь в буквальном смысле. Пусть.— Решено и подписано, — возвестил Федор.— Да и не надо этого. Вы пишите просто. Для себя, для друзей.— Друг! Артюха! — внезапно обрадовался Федор и полез было ко мне целоваться.— Да что вы корчите из себя! — не выдержал я. — Несостоявшийся писатель! Их много, несостоявшихся! И не только писателей! Пишите, если интересно. Не для издательств и редакций, а просто. Можете посылать, пробиваться, но все-таки пишите не для них, а для себя. И выбросьте мысль о их воплощении в жизнь. У вас же хорошие рассказы, Федор. Я уверен, что они найдут дорогу к читателю. Только не воображайте, что вы страдающий за правду. Не бейте себя в грудь и не распинайтесь на кресте. Ведь вы это специально на себя напускаете. И гиревой спорт, и слезы по поводу несостоявшегося писателя.— Слез не было, Артемий, — сказал Федор.— Я в переносном смысле…— Понимаю. Приятно слышать о себе правду.— Все еще поигрываете?— Ни ухом, ни духом, Артемий.— Тогда вот что… Наши приключения еще не кончились. Будьте сами собой. Без всяких выкрутасов. А читатель, искренне любящий ваши рассказы, у вас есть, по крайней мере, один. Я.— И я, — простонал Валерий Михайлович.Федор вскочил и всенепременно пожелал поклониться до полу. Этого уже я не мог вынести. В своей игре он доходил черт знает до чего! Я легонько дал ему в солнечное сплетение. Просто, чтобы он очнулся. Но Федор повалился на скамью и безмолвно вытянулся на ней, сложив руки на груди крестом.— Поднимайтесь! — приказал я.Федор и ухом не повел.— Федор, прошу вас!Писатель вдруг сел.— Вы! Вы, отец семейства, просите меня! Это я должен просить у вас прощения! И я прошу, прошу. Чистосердечнейше раскаиваюсь! Примите во внимание…Он не досказал, что еще тут нужно было принять во внимание, потому что Валерий Михайлович, слегка приободрившийся, вспомнив, наверное, добрые дела Федора, вдруг наклонился вперед и погладил писателя по впалой щеке, потом по разлохмаченным волосам. Рука его чуть вздрагивала, но это была рука искреннего и преданного друга.Они приникли друг к другу и застыли в объятиях.Ладно, хорошо, что хоть это.Мне нужно было сходить к Инге, но я почему-то страшился сделать этот шаг. Ведь Инга уже наверняка знала, что от нее требуется. А чем я мог ее утешить? И эти три застывшие в купе фигуры…По коридору шел Иван.— Это еще что такое? — спросил он, оглядывая скульптурную группу раскаяния и всепрощения.Я только махнул рукой.— Ладно, — сказал Иван и сел на краешек полки. — Хочешь узнать, что мы имеем?— Валяй, — согласился я. Все равно ничего хорошего я не ждал от этого сообщения.— Это совсем не та станция, — сказал Иван.— Что значит, не та?— С разъезда мы шли на станцию Ленивую, а пришли в Трескилово. С того разъезда сюда никак не попасть. И к Марграду не ближе.— Значит, связи никакой, раз нас здесь никто не ждал?— Сначала никакой. Они ведь не догадываются посылать нам депеши на все станции и разъезды страны и шлют теперь все на Ленивую.— Понятно, — сказал я.— Мы уже и отшвартовываться начали, а тут и связь вдруг появилась. Оказывается, они действительно на все станции шлют корреспонденцию. Ну, по крайней мере, в радиусе тысячи километров.— Значит, связались? — спросил я и посмотрел на Федора.Иван понял мой взгляд.— Он?— Он… Отказался от воплощения своих рассказов в жизнь.— Да-а… Ну так вот. Нас потихонечку поведут все-таки к Марграду. Где-то неподалеку комиссия постарается перехватить поезд. Возможно, даже на вертолетах станут догонять. Они вот еще раньше спрашивали фамилии пассажиров, а теперь еще и места работы. Чем занимались пассажиры на своей основной работе. Да и хобби тоже, если что-нибудь интересное.— А это-то зачем?— Предположения у них какие-то, наверное, есть.— Да ведь теперь все ясно. Дело только в технике исполнения!— Не надо, Артем. — Иван помолчал. — Ты вот, например, где работаешь?— В НИИ Вероятностей и Прогностики.— Кем?— Руководителем группы. А что?— Ничего… Передадут, и все. О Степане Матвеевиче я им тоже сообщил, о Федоре и о других. На нас сейчас вся телеграфная сеть этого района работает.— А если высадиться здесь? — спросил я.— Не советуют. Судьбу не обманешь. Ту группу, что ушла-ночью, до сих пор ищут. А где их искать? В какой степи они идут сейчас? Шуму мы наделали много.— Да здесь-то ведь не степь. Здесь вполне определенная станция. Высадиться всем, а поезд…— …уничтожить?— Угнать… не знаю, что еще сделать…— Нет, пойдем тихо. Пищей и водой нас обеспечат. Да и наука, как говорит начальник поезда, должна показать свое всемогущество.— Ну а мы-то…— А мы? — Иван отвел глаза. — А мы будем потихонечку разоружаться.— Значит, все равно.— Не знаю, Артем. Ты поверь, мы все сделаем, чтобы этого не случилось.Я ему не поверил. Не тому, конечно, что люди не все сделают и наука тоже, а тому, что можно будет избежать этого действия. Почему мы с Ингой должны быть исключением?Поезд слегка дернулся.Я выглянул в окно. Над нами действительно висело несколько вертолетов. Наука, наверное, еще не добралась до этих мест, потому что десант из академиков не сбрасывался.Поезд снова дернулся и начал медленно набирать ход. 41 Теперь нужно было сходить к Инге…С одного взгляда мне стало ясно, что здесь все знают. Инга держала на руках дочь, сын перелистывал какую-то иллюстрированную книжку. Светка, Зинаида Павловна и Инга разговаривали, но сразу же замолчали, как только увидели меня. Седина Зинаиды Павловны производила впечатление. Но, в общем, она снова была опытным детским врачом, женщиной энергичной и готовой помогать людям. Только разве что чуть больше озабочена, чем прежде.Светка посмотрела на меня вызывающе, словно я был в чем-то виноват и не хотел признавать своих ошибок. А Инга даже не взглянула на меня. Я сел на край полки и тронул ее за руку. Лишь тогда она подняла на меня глаза, полные тоски и страха.— Вы только на словах все можете! — сердито сказала мне Светка.Ох и злюка же она была!— Видно будет… — Хотя, честно говоря, впереди я ничего не видел, по крайней мере, хорошего.— Мальцев, — обратилась ко мне Зинаида Павловна. — Вы теперь основательнее займитесь воспитанием сына.Ясно. Она имела в виду, чтобы я все время находился рядом со своими детьми, чтобы они все время были у меня на глазах.— Ну что там ваш комитет? — спросила Инга устало.— Комитет наполовину вышел из строя, — ответил я.— А что так?— Степан Матвеевич начал проводить эксперимент…— Неужели это действительно так?— Не знаю, в полной ли уж мере это так. Во всяком случае, мы начинаем куда-то приезжать. И вообще, нас сейчас сопровождают вертолеты, чтобы мы не потерялись. А скоро и комиссии из академиков прибудут на поезд. Пищей и водой мы обеспечены нормально.— Это все потому, что Степан Матвеевич…— Не надо, Инга. Ты не волнуйся. Не может быть такой жестокости в мире… Да и не одни мы. Помогут люди, если понадобится.— Да-а, помогут, — резко сказала Светка. — Тут уж приходили с требованием…— С каким требованием? — ужаснулся я.— Да чтобы Сашеньку и Валюшеньку… ну, словом, понимаешь?— Неужели нашлись и такие?— Нашлись вот… Ребята наши, конечно, вытолкали посетителей в три шеи. А я бы им и вовсе шеи сломала.— И много их было?— Двое.— Откуда они могли узнать?— В поезде все известно. Тут никаких секретов нет.В дверях появилась Тося. Ах, Тося… Я и позабыл о ней. Не вспомнил даже, когда ее не оказалось в купе. Вид у нее был вполне нормальный, спокойный. Но все же не замечалось в ней теперь той веселости и ожидания чуда, как в первый вечер, да еще и вчера. Сломалась Тося или затаила в себе свои чувства? Протест, что ли, в ней какой назревал?— Можно идти, — сообщила она.— Пошли, милочка, — приподнялась Зинаида Павловна.— Мы кормить маленькую, — сообщила Инга.— Все, что ли? — удивился я.— Да, — ответила она.— Мы теперь вчетвером ходить будем, — заявила Светка. — Да и ребята наши в тамбурах дежурят.— Это хорошо, что дежурят…— А ты оставайся здесь с Сашенькой… И никуда не выходите. Я прошу тебя, Артем.— Конечно, конечно… Все будет в лучшем виде. Мы сейчас игру какую-нибудь затеем, — сказал я, хотя в детских играх ничего не понимал, да и в голову, как назло, ничего не приходило.Девочку унесли в другой вагон под надежной охраной внушительного женского эскорта.— Давай играть, — потребовал сын.Конечно, уж раз я вызвался сам, надо было начинать игру.— А во что мы будем играть? — спросил я, все же больше надеясь на детскую фантазию, чем на свою.— В «сыщики-разбойники»!— Ох, да разве здесь куда разбежишься? — Не хотелось мне сейчас такой игры. Никаких там прятушек и прочего. Что-нибудь тихое, мирное, сидячее. — В загадки давай играть, — предложил я.— В загадки? А в какие загадки?— Ну… в разные. Ты будешь загадывать, а я отгадывать. Хорошо?— Давай. А ты умеешь отгадывать?— Я буду стараться.— Семеро застежек… Семеро одежек и все без застежек!Я наморщил лоб. Я думал так, что любому бы стало ясно, что в моей голове мысли ходят ходуном. И уж если я не могу отгадать эту загадку, то ее и никто не отгадает.— Человек!— Не-е-ет! — засмеялся сын. — У человека с застежками!— А если пуговицы оторвались?— Мама пришьет!.. Не-е-ет! Ты отгадай!Я сделал еще несколько предположений, но все не то у меня получалось. Минуты через три я вынужден был сдаться.— Лук! — крикнул сын. — Лук! Кто его раздевает, тот слезы проливает!— Лук? — удивился я. — Лук! А ведь и вправду лук! Да как же это я не сумел отгадать такую простую загадку?— А не простую! Не простую!— Ну даже и не простую… Все равно.Сын засмеялся и захлопал в ладоши.— Давай еще!— Давай!— Теперь ты загадывай.— Хорошо. — Но в голову, хоть убей, не приходило ни одной загадки, кроме той, которую загадал сын.— Давай! Давай! — торопил Сашенька.— М-м… Семеро одного не ждут.— Это не загадка! — обиделся сын.— Ах да… Ну вот тогда эту. Два кольца…Договорить я не успел, потому что в тамбуре раздался какой-то шум, в вагон влетел Валерка, бросился вперед по коридору, мельком взглянул на меня, остановился, крикнул:— Исчезли! Вертолеты исчезли!Валерка сообщил все и тотчас же помчался в купе к Ивану, которого он теперь считал за старшего. Раз исчезли вертолеты, то это могло означать только одно: наш поезд снова дернулся на какую-то другую линию железной дороги. Теперь нас снова будут искать.— Подожди, Сашенька, — даже не взглянув на сына, сказал я и выглянул в окно. Я ничего не увидел. Солнце ослепило меня. И тут я почувствовал что-то неладное. Пустоту какую-то. Не в небе, конечно. Небо было огромное и чуть белесое от жары… Тут, рядом со мной. Я тотчас же осмотрелся. Сашеньки, Сашеньки не было рядом со мной!— Саша! — крикнул я.В купе уж точно никого не было. Но я все равно заглянул под полки, потом на верхние и багажные, куда уж он совершенно не смог бы влезть, и выскочил в коридорчик.— Саша! Мальчика не видели? Мальчик Саша здесь не пробегал?Нет! Его никто не видел!Ну вот! Помимо моей воли! Ведь человек! Четыре года уже прожил на свете!И все-таки я, кажется, еще не понимал всего происшедшего. А Иван уже соображал, что же делать.В любой другой ситуации я бы непременно начал бегать по вагонам, спрашивать, искать. Да и не мог в любой другой ситуации просто так исчезнуть человек, если он и был лишь мальчиком. Но тут-то дело было в другом. Я отлично понимал, что он исчез просто. Исчез, и все. Он ведь и появился не совсем так, как обычно появляются люди. Тут все дело было в том, что кто-то очень захотел, чтобы этого мальчика не было. Кто-то очень хотел привести все к исходному виду и вернуть поезд в нормальную реальность, где нет никаких фокусов, чудес и всего прочего. Кто-то очень хотел сделать поезд нормальным. Да только разве и я этого не хотел? Но разве можно было для того, чтобы вернуться к обычной жизни, уничтожить человека? Я не понимал этого. Конечно, я отец. Мне вроде бы и положено до конца драться за своего сына. И все равно…— Ну, Иван! — сказал я. И, наверное, слишком много злости было в моем голосе, потому что он даже отшатнулся.— Артем, неужели ты думаешь…— Я найду! Найду! — И я начал дубасить стену тамбура кулаком и пробил бы ее насквозь или в крайнем случае разбил в кровь кулаки, но тут в тамбур вошла Светка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29