Ложитесь. Успокойтесь, Семен, успокойтесь. От жары это все.С верхней полки свесилась нога Валерия Михайловича, вслепую отыскивая точку опоры.— Нет и нет! Обязан, так сказать, хранить и блюсти реликвию, завещанную и прочее и прочее. Прошу очистить и так далее.— Да никто у вас вашу реликвию и не собирается отбирать, Семен. Ваша реликвия, и хорошо.— Никто? — вдруг совершенно спокойно спросил Семен и даже для верности переспросил еще раз: — Никто?— Никто, — подтвердила Зинаида Павловна.— Так никто? — обратился Семен к нам.Да черт с ним, с этим чемоданом! Мне бы только семью до Марграда довезти. И пропади все пропадом!— Никто, — с чистым сердцем ответил я.— Конечно, никто, — подтвердил Степан Матвеевич.— Никому он не нужен, кроме вас, — сказал Иван.— Никому? — вроде бы даже удивился Семен, но в голосе его чувствовалась неподдельная радость. — Господи! Никому! 19 — Нет, позвольте, — возразил Валерий Михайлович, опустив вниз и вторую ногу. — Нет, позвольте. Как это никому? Общественное достояние! Всем это, понимаете, всем!— Нет! — прохрипел Семен. И не узнать теперь было его. Совсем другой человек стоял перед нами и защищал что-то глубоко личное, свое, единственное, без чего и прожить-то нельзя, из-за чего можно не ехать в Усть-Манск к своей маме, из-за чего он и Тосю-то, жену свою, забыл.— Позвольте, — снова сказал Валерий Михайлович и, выставив свой помятый зад, начал медленно сползать с полки. И вот он уже стоял на полу пока что в одних носках, но это, видимо, его сейчас нисколечко не огорчало и не волновало. И брюки и рубашка нигде не теснили его, а, напротив, имели вид униженный и оскорбленный. Все на нем топорщилось и вылезало друг из друга. — Вас плохо воспитали, мой друг! У нас все для человека. У нас человек человеку друг, товарищ и брат. Во вверенном мне управлении торговли промышленными товарами широкого потребления такого работника не потерпели бы. Вы бы ведь налево стали подрабатывать? А? Что-то плохо слышу.— Нет! — крикнула Тося. — Семен, что же ты?Семен посмотрел на нее, но не увидел.— Успокойся, друг Семен, — продолжал Валерий Михайлович. — Успокойся и уясни себе, что этого хватит на всех. И зачем волноваться, делать другим неприятности, рвать, кричать? А что надо? А надо установить очередь, список. Вот у вас, друг мой, и ручка, и лист чистой бумаги.— Опись, — быстро проговорил Семен.— Нет описи, — повысил голос Валерий Михайлович. — Нет и не было. Чистый лист, на котором и надо составить список. Так и быть. Вы первый. Только не наделайте глупостей! Не тащите все, что попадет под руку. С выбором, с выбором. И вообще, может, только на разведку.— Не хочу на разведку, — уже несколько спокойнее и увереннее сказал Семен.— Конечно, кому захочется за просто так? — согласился Валерий Михайлович. — Тогда первый я. А?— Нет, я, — согласился Семен.— На том и остановимся. Я не против. А вы, товарищи?— А все-таки прилягте, — сказала Зинаида Павловна Семену.— Нет уж! — ответил тот. — Покой нам только снится! Отдыхать теперь некогда. В разведку, в бой!— Кто третий? — спросил Валерий Михайлович. — Вы? Нет. Давайте третьей отправим Зинаиду Павловну, нашу несравненную, пекущуюся о нас и заботящуюся.— О чем вы? — не поняла Зинаида Павловна. — Спасибо, но мне сейчас ничего не надо.— Сейчас не надо. Очень может быть. А потом, в будущем?— У меня нет будущего. И, пожалуйста, не возвращайтесь к этому. " — Зинаида Павловна! Друг мой! Да у вас еще именно все в будущем! — запел Валерий Михайлович. — Да вы…— Вот, — возник откуда-то писатель Федор с несколькими листочками в руках, — окончание рассказика.— Поздно, Федя, — как бы даже сожалея, сказал Валерий Михайлович. — Работа редактора не по мне. Так уж получилось. Мы теперь в управлении торговли трудимся.— Да разве я из-за того, что вы редактор?— Был, был, а теперь нет.— Я ведь из самых дружеских чувств. Я помочь хотел вам с вашими вещами. Чтобы человеком вы себя чувствовали, а не вешалкой для костюмов. — Писатель Федор еще иногда покачивался, но уже гораздо меньше и осмысленнее и очень часто даже в такт толчкам вагона.— Ерунда все это, — наставительно сказал Валерий Михайлович. — Ерунда и самовнушение. Сосите свою водочку и не лезьте в дела, в которых ни черта не смыслите!— Это уж слишком, — сказал я. — Зачем вы с ним так? Человек ведь помочь хотел. А если не нужна вам эта помощь, так откажитесь вежливо. Ведь человек перед вами!— Как же, как же, — сказал Валерий Михайлович. — Вижу. Но не нужна мне помощь неудавшегося писателя Федора, и пусть он катится, вежливо говорю, к черту!Писатель Федор посмотрел на него странным взглядом. Я было подумал, что сейчас снова начнется шум. Но писатель только сказал:— Я вас прощаю, уважаемый Валерий Михайлович.— Ха-ха-ха! — расхохотался тот. — Вы посмотрите только, он меня прощает!— Я бы не сделал этого, — сказал я. — Я бы с вами не так поговорил!— Это ничего, — сказал Федор. — Это пустяки. Возьмите вот, будет желание — прочтете. Тут немного. Совсем немного.— Спасибо, Федор, — сказал я. — Я обязательно прочту.— А вот в конец списка! — с угрозой сказал Валерий Михайлович. — К самому закрытию! Когда уже ничего и не останется!— Да ведь мне это ни к чему, — отозвался Федор, повернулся и пошел в свое купе.— Я не хочу иметь с вами дела, — сказал Степан Матвеевич и сел на свое место, отвернувшись к окну.— Пойду подышу. — И Иван двинулся в конец коридора.— И я, пожалуй, — сказал я.— Так вас на какую очередь записать, Артюша? — спросил Валерий Михайлович. — Хотите на третью?— Ничего я не хочу, — ответил я.— Очень и очень напрасно. В вашем теперешнем положении я бы не стал пренебрегать хорошими возможностями.— Да о чем вы тут все время? — спросил я. — Чем это вас так взвинтил чемодан?— Я боюсь, — сказала Тося.— Не бойтесь, — попросил я. Я бы сказал ей и еще что-то, но вот только не знал, нужно ли ей это. Я имел в виду Ивана. Вот уж с тем-то ей бы никогда не стало страшно.— А чемодан сдадим в Марграде, — пообещал я.— Нет уж! — взвился Семен. — Личная, так сказать, соб…— Чемодан мы никому не отдадим, — просто сказал Валерий Михайлович. — И точка. Да вы и сами не захотите, когда узнаете. 20 — Что же это? — спросил я, хотя мне надо было идти, но не хотелось оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна со своим мужем, другая тоже себя в обиду не даст. Да и Степан Матвеевич сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется наверняка над своими надуманными проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы не смели эти два типа хамить женщинам или еще кому.— Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно, впрочем, и необязательно нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что вы перед собой видите?Я невольно нагнулся. Макет Марградского универмага был сделан удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло, треснувшее и скрепленное деревянной накладкой.— Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите, — сказал Валерий Михайлович.— Да, действительно. Эту деревянную накладку я помню. Не далее как десять дней назад ее видел.— Да только ли в накладке дело? Неверие-то свое, неверие откиньте. Вы ведь заранее уверены, что этого не может быть.— Чего? — спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да как же я раньше-то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается.— Ну что? — спросил Валерий Михайлович.Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом макете (через стекло все было отчетливо видно), ходили люди, маленькие, не больше мизинца, что-то говорили, покупали, смотрели, требовали, просто стояли, ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в размерах. Так вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что-то другое. Но что, я все еще не знал.Наверное, какое-то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны.— Милочка ты моя! — только и сказала Зинаида Павловна.А Тося ничего не сказала, даже свое вечное «ах, как это интересно!».— Понимаете теперь? — спросил Валерий Михайлович.— Ничего не понимаю, — ответил я. — Невозможная вещь!— Ха-ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге давно слышал, да все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так и подумал, что эту игрушечку нельзя из рук выпускать.— Я первый, — робко напомнил Семен.— Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как женщине вам говорю, хотите быть третьей?— Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко-то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.Это относилось к Тосе, которая как-то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.— Дура! — убежденно сказал Семен.— Семка, — тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой-то непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было.— Степан Матвеевич, — тихо позвал я, — посмотрите, что здесь.Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен.— Вот вы про бабусю… — начал он.— Да вы посмотрите, посмотрите сначала, — поторопил я его, но тихим голосом, потому что мне не хотелось привлекать внимание пассажиров к нашему купе.— Бабуся ведь неспроста… — продолжил он, но все же приподнялся, шагнул вперед и нагнулся, как только что я.Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть какого-то проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не произошло. Он выпрямился и сказал мне:— Я уже начал об этом догадываться.— О чем? Об этом магазине?— Да, и о нем тоже…— Не понимаю, Степан Матвеевич.— Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко.— Ну, пошли-поехали, — усмехнулся Валерий Михайлович. — Записать вас в очередь? — обратился он к Степану Матвеевичу.— Вот оно что… А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану.— И я с вами, — попросилась Тося.Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала она ему сейчас. Он только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не бабьего ума дело. Только охи да вздохи!— Идеалисты, — сказал Валерий Михайлович. — Вам бы все с чистенькими ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть за вас все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли…— Ей-богу, не вытерплю, — сказал я. — Пошли, Тося.— И лучше, и лучше, — засуетился Семен. — Простыночкой, простыночкой завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит. Вот мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек перегрелся, головка разбо…— Хватит, друг мой Семен, — остановил его Валерий Михайлович. — Простыночку навесь, да и полезай.Мы дошли до последнего купе. Я пропустил вперед Тосю и Степана Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой лежал на нижней полке и спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив — Света и Клава.А Клава-то, Клава… Что делалось с этой студенткой! Лицо ее, прежде угристое, слегка землистого оттенка, теперь было чистым и свежим. И некрасивая горбинка носа, кажется, исчезла. И какое-то достоинство от сознания собственной красоты отчетливо проявлялось во всей ее фигуре, позе, движениях.— Что там еще? — спросила Инга.Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю.Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде ее было что-то, что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие, только не ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или просто догадывалась, так что подготавливать ее вовсе не было смысла. Она и сама могла кое-что объяснить.— Пошли, — вдруг сказала она.Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя жара от этого и не становилась слабее.Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан Матвеевич. А Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову.— Вот, — сказал я. — Познакомьтесь. Инга — Таисия Дмитриевна.— Да просто Тося, — сказала женщина.— Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга.Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали.В Иване что-то ломалось, бродило, корежило его душу, хотя он старался казаться спокойным. Но только я его уже хорошо знал. Настолько хорошо, будто всю жизнь прожил с ним бок о бок.— Ну ладно, — сказал он. — Что играть в прятки? Дело в том, что Усть-Манска не будет.— Как не будет? — Это вырвалось у Тоси совершенно машинально. — Нам ведь сходить… — И осеклась. Ведь вовсе и не надо было им с Семеном теперь сходить в Усть-Манске. Раздумал Семен, да и дело какое-то у него появилось. — И пусть не будет… Все равно.— Я, — продолжал Иван, — изъездил всю Сибирь вдоль и поперек. Пригороды Усть-Манска уже должны были начаться. Поселки и платформы, куда ходят пригородные электрички. Но только ничего этого нет.Нет, Тося не испугалась. Она, кажется, просто ничего не поняла, не расслышала, потому что что-то искала сейчас в своей душе, в потемках, без всякого света впереди, да и не зная даже, что же ей нужно. Инга слегка прикусила нижнюю губу.— Дело в том, Инга и Тося, — сказал я, — что наш поезд, как предполагают Степан Матвеевич и Иван, попал в другую реальность, которая во многом похожа на нашу. А как вернуться назад, мы не знаем.Инга, как мне показалось, облегченно вздохнула. Вот как! Значит, чужая реальность ее вовсе не очень и страшит. Или она еще не совсем поняла, что произошло?— Скорее всего и не другая реальность, — сказал Иван, — а нуль-упаковка.— Да, — поддержал его Степан Матвеевич.О, бог мой! У них уже было другое предположение. У них уже не другая реальность, а нуль-упаковка! Ну конечно, нуль-упаковка! Тут и бабуся, и ее чемоданы, и рюкзак, и телеграмма! Все объяснилось так же просто, как и в случае с другой реальностью.Я так и сказал:— Сначала другая реальность, теперь нуль-упаковка, а, через час будет еще три или двадцать объяснений. И все они правильны и единственно возможны, но только по очереди, а, впрочем, может быть, и безо всякой очереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29