https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkalo-shkaf/
Мир тебе!» И Дау-аль-Макан воскликнул: «Теперь моя спина укрепилась, так как я наделён сыном, имя которого Кан-Макан…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто шестая ночь
Когда же настала сто шестая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда к царю Дау-аль-Макану пришла весть о рождении сына, он обрадовался великой радостью и воскликнул: „Теперь окрепла моя спина, так как я наделён сыном, имя которому Кан-Макан. Я хочу оставить печаль и совершить в память моего брата чтение Корана и благие дела“, – сказал он везирю Дандану. И тот ответил: „Прекрасно то, что ты пожелал!“ А затем царь велел разбить палатки на могиле своего брата и собрать тех, кто читает Коран, и одни стали читать, а другие поминали Аллаха до утра. А затем султан Дау-аль-Макан подошёл к могиле своего брата Шарр-Кана и пролил слезы и произнёс такие стихи:
«Его вынесли, и всяк плачущий позади него
Был сражён, как Муса, когда гора низверглась
И пришли к могиле, и мнилось нам, будто гроб его
В сердце каждого, чей господь един, закопан.
И не думал я, пока жив ты был, что увижу я,
Как уносится на руках людей гора Радва»
Никогда! И, прежде чем в землю ты закопан был,
Я не знал, что звезды зайти под землю могут»
И жилец могилы – он может ли быть заложником
В обиталище, где и блеск и свет сияют?
Похвалы ему оживить его обещали вновь,
Когда умер он, и как будто жив он снова.
А окончив свои стихи, Дау-аль-Макан заплакал, и все люди заплакали с ним, а потом он подошёл к могиле и бросился на неё, ошеломлённый, а везирь Дандан произнёс слова поэта:
«Оставивши тленное, достиг ты извечного,
И много людей, как ты, тебя обогнали ведь,
И был безупречен ты, покинувши мир земной,
И с тем, что обрыщешь ты в блаженстве, забудешь жизнь.
Охраною был ты нам от недругов яростных,
Лишь только стрела войны стремилась сразиться в бою,
Все в мире считаю я пустым и обманчивым!
Высоки стремленья тех, кто ищет лишь господа!
Так пусть же господь престола в рай приведёт тебя,
И место там даст тебе, в обители истинной!
Утратив тебя теперь, вздыхаю я горестно
И вижу – грустят восток и запад, что нет тебя».
И везирь Дандан, окончив свои стихи, горько заплакал, и из глаз его посыпались слезы, как нанизанные жемчуга, а затем выступил вперёд человек, бывший сотрапезником Шарр-Кана, и стал так плакать, что его слезы стали похожи на залив, и он вспомнил благородные поступки Шарр-Кана и произнёс стихотворение в пятистишиях:
«Где же дар теперь, когда длань щедрот под землёй твоя
И недуги злые мне сушат тело, как нет тебя?
О вожак верблюдов, да будешь рад ты! Не видишь ли,
Написали слезы немало строк на щеках моих?
Ты заметил их? Услаждают вид их глаза твои?
Поклянусь Аллахом, не выдам я мысли тайные
О тебе, о нет, и высот твоих не касалась мысль
Без того, чтоб слезы глаза мне жгли и лились струёй.
Но хоть раз один отведу коль взор, на других смотря,
Пусть натянет страсть повод век моих, когда спят они.
Когда этот человек окончил свои стихи, Дау-аль-Макан заплакал вместе с везирем Данданом, и воины подняли громкий плач, а затем они ушли в палатки, а султан обратился к везирю Дандану, и они стали советоваться о делах сражения.
И так они провели дни и ночи, и Дау-аль-Макан мучился заботой и горем, и однажды он сказал: «Я хочу послушать рассказы о людях, предания о царях и повести о безумных от любви – быть может, Аллах облегчит сильную заботу, охватившую моё сердце, и прекратит этот плач и причитания».
И везирь отвечал ему: «Если твою заботу облегчит только слушание рассказов о царях, диковинных преданий и древних повестей о безумных от любви и других, то это дело лёгкое, так как при жизни покойного твоего отца у меня не было иного занятия, кроме рассказов и стихов. И сегодня вечером я расскажу тебе о любящей и любимом, чтобы расправилась твоя грудь».
И когда Дау-аль-Макан услышал слова везиря Дандана, он стал ждать только прихода ночи, желая услышать, какие расскажет везирь Дандан предания. И когда подошла ночь, он велел зажечь свечи и светильники и принести нужные кушанья, напитки и курильницы, и ему принесли все это. А затем он послал за везирем Данданом, и когда тот пришёл, царь послал за Бахрамом, Рустамом, Теркашем и старшим царедворцем, и они явились. И когда все предстали перед ним, он обернулся к везирю и сказал ему: «Знай, о везирь, что ночь пришла и развернула и опустила на нас свои покровы, и мы хотим, чтобы ты рассказал нам, какие обещал, повести». – «С любовью и охотой», – сказал везирь…»
И Шахразаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто седьмая ночь
Когда же настала сто седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, призвав везиря, царедворца, Рустума и Бахрама, царь Дау-аль-Макан обернулся к везирю Дандану и сказал ему: „Знай, о везирь, что ночь подошла и развернула и опустила на нас свои покровы, и мы хотим, чтобы ты рассказал нам, какие обещал, повести“. – «С любовью и охотой, – отвечал везирь. – Знай, о счастливый царь, что дошла до меня повесть о любящем и любимом и посреднике между ними, а также о чудесах и диковинках, с ними случившихся, и прекращает она заботу в сердцах и рассеивает горе, подобное горю Якуба. Вот она.
Повесть о Тадж-аль-Мулуке (ночи 107–136)
Был в минувшие время город позади гор Испаханских, называемый Зелёным городом, и был там царь по имени Сулейман-шах. И был он щедр, благодетелен и справедлив, прямодушен, достоин и милостив. И путники отовсюду шли к нему, и слава о нем распространилась во всех концах и странах света. И он провёл, царствуя, долгое время, в спокойствии и величии, но только не имел потомства и жён. И был у него везирь, близкий к нему по свойствам в отношении щедрости и даров, и случилось так, что в один день среди дней он послал за своим везирем и призвал его пред лицо своё и сказал: «О везирь, поистине стеснилась моя грудь и истомилось терпение и ослабела моя стойкость, так как я без жены и ребёнка, и не таков путь царей, правящих над людьми – и эмиром и бедняком, – ибо они радуются, оставив детей, и умножается ими число их и сила. Сказал пророк, – да благословит его Аллах и да приветствует: „Женитесь, плодитесь, размножайтесь: я буду хвалиться вами перед пародами в день воскресенья“. Каково же твоё мнение, о везирь? Посоветуй мне какой-нибудь разумный способ».
И когда везирь услышал эти слова, из глаз его полились, струясь, слезы, и он воскликнул: «Далеко от меня, о царь времени, чтобы заговорил я о том, что присуще всемилостивому! Или ты хочешь, чтобы я вошёл в огонь из-за гнева владыки всесильного? Купи невольницу». – «Знай, о везирь, – отвечал ему царь, – что когда царь купит невольницу, не зная её родами по ведая её племени – неизвестно ему, низкого ли она происхождения, чтобы ему отстранить её, или она из почтённой среды и может стать его наложницей. А когда он придёт к обладанию ею, она может понести от пего, и окажется дитя лицемером, притеснителем и кровопроливцем. И невольница будет подобна болотистой земле: если посадить на ней растение, оно скверно вырастет и плохо укрепится. И такое дитя подвергнется гневу своего владыки, не делая того, что он повелевает и не сторонясь того, что он запрещает. И не буду я никогда этому причиной, купив невольницу, а желаю, чтобы ты посватал мне девушку из царских дочерей, род которой был бы известен и красота прославлена. Если ты укажешь мне знатную родом и благочестивую девушку, дочь мусульманских владык, я к ней посватаюсь и женюсь на ней в присутствии свидетелей, чтобы досталось мне благоволение господа рабов». «Поистине, Аллах исполнил твою нужду и привёл тебя к желаемому, – отвечал везирь. – Знай, о царь, – сказал он, – до меня дошло, что у царя Зар-шаха, владыки Белой земли, есть дочь превосходной красоты, описать которую бессильны слова и речи. И не найти ей подобия в наше время, так как она совершенна до пределов – со стройным станом, насурьмлёнными глазами, длинными полосами, тонкими боками и тяжёлыми бёдрами, и, приближаясь, она искушает, а отворачиваясь, – убивает. И она захватывает сердце и око, как сказал о ней поэт:
О стройная! Стан её ветвь ивы смутит всегда.
Ни солнце, ни серп лупы не сходны с лицом её.
Слюна её – словно мёд, что смешан с пьянящим был
Вином, и в устах её жемчужин нанизан ряд.
И станом стройна она, как гурия райская,
Прекрасно лицо её, и темны глаза её.
И сколько убитых есть, погибших в тоске по ной!
Кто любит её, тех путь опасен и страха поли.
Живу я – она мне смерть – назвать не хочу её! –
Умру без неё, так жизнь не будет щедра ко мне».
И, окончив описание этой девушки, везирь сказал царю Сулейман-шаху: «По-моему, о царь, тебе следует послать к отцу её посланца, понятливого, сведущего в делах и испытанного превратностями судьбы, чтобы он уговорил со отца выдать её за тебя замуж, ибо ей нет соперниц и в дальних землях, ни в ближних, и подлинно достанется тебе её красивое лицо и будет доволен тобою великий господь. Дошло ведь, что пророк – да благословит его Аллах и да приветствует! – сказал: „Нет монашества в исламе“.
И тут пришла к царю полная радость, и грудь его расширилась и расправилась, и прекратилась его забота и горе, и он обратился к везирю и сказал: «Знай, о везирь, что никто не отправится для этого дела, кроме тебя, из-за совершенства твоего ума и твоей благовоспитанности. Пойди же в твоё жилище, закончи твои дела и соберись завтра, чтобы посватать за меня эту девушку, которой ты занял мой ум. И не возвращайся ко мне иначе, как с нею!» И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
А затем везирь отправился в своё жилище и приказал принести подарки, подходящие для царей: дорогие камни, пенные сокровища и другое из того, что легко на вес, по тяжко по цене, и арабских копиий, и давидовы кольчуги, и сундуки с богатствами, описать которые бессильны слова.
И их нагрузили на мулов и верблюдов, и везирь поехал, а с ним сто белых рабов и сто чёрных рабов и сотня рабынь, и развернулись над его головой знамёна и стяги. А царь повелел ему приехать обратно через малый срок времени. И после отъезда везиря царь Сулейман-шах был как на огневых сковородках, захваченный любовью к царевне и ночью и днём.
А везирь днём и ночью свивал под собою землю, в степях и пустынях, пока между ним и тем городом, куда он направился, не остался один лишь день. И тогда он остановился на берегу реки и, призвав одного из своих приближённых, велел ему отправиться скорее к царю Захр-шаху и уведомить царя о его приезде.
И приближённый ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И поспешно отправился в тот город, и, когда он прибыл туда, случилось так, что во время его прибытия царь Захр-шах сидел в одном из мест для прогулок перед воротами города. И царь увидел гонца входящим и понял, что это чужеземец. Он приказал привести его пред лицо своё, И, явившись, посланец рассказал ему о прибытия везиря величайшего царя Сулейман-шаха, владыки зеленой земли и гор Испаханских. И царь Захр-шах обрадовался и сказал посланному: «Добро пожаловать!» И взял его и отправился во дворец. «Где ты покинул везиря?» – спросил он его, и гонец сказал: «Я покинул везиря в начале дня на берегу такой-то реки, и завтра он прибудет к тебе, – да продлит Аллах тебе навсегда свою милость и да помилует твоих родителей!» И царь Захршах приказал одному из своих везирей взять большую часть его приближённых, царедворцев, наместников и вельмож царства и выйти с ними навстречу прибывшему, в знак уважения к царю Сулейман-шаху, так как приказ его исполнялся по всей земле.
Вот что было с царём Захр-шахом. Что же касается везиря, то он оставался на месте до полуночи, а потом тронулся, направляясь к городу, и, когда заблистало утро и засияло солнце над холмами и равнинами, он не успел опомниться, как везирь царя Захр-шаха, его царедворцы, вельможи правления и избранные сановники царства явились к нему и встретились с ним на расстоянии нескольких фарсахов от города. И везирь убедился, что его нужда будет исполнена, и приветствовал тех, кто встретил его, а они непрестанно шли впереди него, пока не прибыли ко дворцу царя и не дошли, предшествуя ему, до седьмого прохода, – а это было место, куда не въезжал верховой, так как оно было близко от царя. И везирь спешился и шествовал на ногах, пока не дошёл до высокого портика, а на возвышении под этим портиком было мраморное ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и стояло оно на четырех ножках из слоновых клыков. И на ложе этом была атласная зелёная подушка, обшитая червонным золотом, а над ложем возвышался шатёр, расшитый жемчугом и драгоценными камнями, и царь Захр-шах сидел на этом ложе, и вельможи стояли перед ним.
И когда везирь вошёл к нему и оказался пред лицом его, он укрепил свою душу и освободил свой язык, проявив красноречие везирей и заговорив словами велеречивых…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восьмая ночь
Когда же настала сто восьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь царя Сулейман-шаха вошёл к дарю Захр-шаху, он укрепил свою душу, освободил свой язык и проявил красноречие везирей и заговорил словами велеречивых и указал на царя тонким указанием, произнеся такие стихи:
«Он явился к нам, изгибая нежно в одеждах стан,
И росой щедрот омочил он плод и сорвавших плод.
Он чарует пас, и бессильны чары и ладанки
Против взглядов глаз, нам колдующих волшебством своим.
Не корите же – ты скажи хулящим, – поистине,
Во всю жизнь мою я любви к нему не могу забыть,
И душа моя, обманув меня, лишь ему верна,
И ночной покой тяготится мною, любя его,
Только ты, о сердце, со мной теперь из сочувствия, –
Пребывай же с ним и оставь меня в одиночестве.
Ничего ушам неохота слышать теперь моим;
Лишь хвалам Захр-шаху стремлюсь внимать я со всех сторон.
Этот царь таков, что когда всю жизнь ты истратил бы
За один лишь взгляд на лицо его, ты богат бы был,
А когда б решил помолиться ты за царя того,
Ты увидел бы, что с тобою все говорят: «Аминь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто шестая ночь
Когда же настала сто шестая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда к царю Дау-аль-Макану пришла весть о рождении сына, он обрадовался великой радостью и воскликнул: „Теперь окрепла моя спина, так как я наделён сыном, имя которому Кан-Макан. Я хочу оставить печаль и совершить в память моего брата чтение Корана и благие дела“, – сказал он везирю Дандану. И тот ответил: „Прекрасно то, что ты пожелал!“ А затем царь велел разбить палатки на могиле своего брата и собрать тех, кто читает Коран, и одни стали читать, а другие поминали Аллаха до утра. А затем султан Дау-аль-Макан подошёл к могиле своего брата Шарр-Кана и пролил слезы и произнёс такие стихи:
«Его вынесли, и всяк плачущий позади него
Был сражён, как Муса, когда гора низверглась
И пришли к могиле, и мнилось нам, будто гроб его
В сердце каждого, чей господь един, закопан.
И не думал я, пока жив ты был, что увижу я,
Как уносится на руках людей гора Радва»
Никогда! И, прежде чем в землю ты закопан был,
Я не знал, что звезды зайти под землю могут»
И жилец могилы – он может ли быть заложником
В обиталище, где и блеск и свет сияют?
Похвалы ему оживить его обещали вновь,
Когда умер он, и как будто жив он снова.
А окончив свои стихи, Дау-аль-Макан заплакал, и все люди заплакали с ним, а потом он подошёл к могиле и бросился на неё, ошеломлённый, а везирь Дандан произнёс слова поэта:
«Оставивши тленное, достиг ты извечного,
И много людей, как ты, тебя обогнали ведь,
И был безупречен ты, покинувши мир земной,
И с тем, что обрыщешь ты в блаженстве, забудешь жизнь.
Охраною был ты нам от недругов яростных,
Лишь только стрела войны стремилась сразиться в бою,
Все в мире считаю я пустым и обманчивым!
Высоки стремленья тех, кто ищет лишь господа!
Так пусть же господь престола в рай приведёт тебя,
И место там даст тебе, в обители истинной!
Утратив тебя теперь, вздыхаю я горестно
И вижу – грустят восток и запад, что нет тебя».
И везирь Дандан, окончив свои стихи, горько заплакал, и из глаз его посыпались слезы, как нанизанные жемчуга, а затем выступил вперёд человек, бывший сотрапезником Шарр-Кана, и стал так плакать, что его слезы стали похожи на залив, и он вспомнил благородные поступки Шарр-Кана и произнёс стихотворение в пятистишиях:
«Где же дар теперь, когда длань щедрот под землёй твоя
И недуги злые мне сушат тело, как нет тебя?
О вожак верблюдов, да будешь рад ты! Не видишь ли,
Написали слезы немало строк на щеках моих?
Ты заметил их? Услаждают вид их глаза твои?
Поклянусь Аллахом, не выдам я мысли тайные
О тебе, о нет, и высот твоих не касалась мысль
Без того, чтоб слезы глаза мне жгли и лились струёй.
Но хоть раз один отведу коль взор, на других смотря,
Пусть натянет страсть повод век моих, когда спят они.
Когда этот человек окончил свои стихи, Дау-аль-Макан заплакал вместе с везирем Данданом, и воины подняли громкий плач, а затем они ушли в палатки, а султан обратился к везирю Дандану, и они стали советоваться о делах сражения.
И так они провели дни и ночи, и Дау-аль-Макан мучился заботой и горем, и однажды он сказал: «Я хочу послушать рассказы о людях, предания о царях и повести о безумных от любви – быть может, Аллах облегчит сильную заботу, охватившую моё сердце, и прекратит этот плач и причитания».
И везирь отвечал ему: «Если твою заботу облегчит только слушание рассказов о царях, диковинных преданий и древних повестей о безумных от любви и других, то это дело лёгкое, так как при жизни покойного твоего отца у меня не было иного занятия, кроме рассказов и стихов. И сегодня вечером я расскажу тебе о любящей и любимом, чтобы расправилась твоя грудь».
И когда Дау-аль-Макан услышал слова везиря Дандана, он стал ждать только прихода ночи, желая услышать, какие расскажет везирь Дандан предания. И когда подошла ночь, он велел зажечь свечи и светильники и принести нужные кушанья, напитки и курильницы, и ему принесли все это. А затем он послал за везирем Данданом, и когда тот пришёл, царь послал за Бахрамом, Рустамом, Теркашем и старшим царедворцем, и они явились. И когда все предстали перед ним, он обернулся к везирю и сказал ему: «Знай, о везирь, что ночь пришла и развернула и опустила на нас свои покровы, и мы хотим, чтобы ты рассказал нам, какие обещал, повести». – «С любовью и охотой», – сказал везирь…»
И Шахразаду застало утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто седьмая ночь
Когда же настала сто седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, призвав везиря, царедворца, Рустума и Бахрама, царь Дау-аль-Макан обернулся к везирю Дандану и сказал ему: „Знай, о везирь, что ночь подошла и развернула и опустила на нас свои покровы, и мы хотим, чтобы ты рассказал нам, какие обещал, повести“. – «С любовью и охотой, – отвечал везирь. – Знай, о счастливый царь, что дошла до меня повесть о любящем и любимом и посреднике между ними, а также о чудесах и диковинках, с ними случившихся, и прекращает она заботу в сердцах и рассеивает горе, подобное горю Якуба. Вот она.
Повесть о Тадж-аль-Мулуке (ночи 107–136)
Был в минувшие время город позади гор Испаханских, называемый Зелёным городом, и был там царь по имени Сулейман-шах. И был он щедр, благодетелен и справедлив, прямодушен, достоин и милостив. И путники отовсюду шли к нему, и слава о нем распространилась во всех концах и странах света. И он провёл, царствуя, долгое время, в спокойствии и величии, но только не имел потомства и жён. И был у него везирь, близкий к нему по свойствам в отношении щедрости и даров, и случилось так, что в один день среди дней он послал за своим везирем и призвал его пред лицо своё и сказал: «О везирь, поистине стеснилась моя грудь и истомилось терпение и ослабела моя стойкость, так как я без жены и ребёнка, и не таков путь царей, правящих над людьми – и эмиром и бедняком, – ибо они радуются, оставив детей, и умножается ими число их и сила. Сказал пророк, – да благословит его Аллах и да приветствует: „Женитесь, плодитесь, размножайтесь: я буду хвалиться вами перед пародами в день воскресенья“. Каково же твоё мнение, о везирь? Посоветуй мне какой-нибудь разумный способ».
И когда везирь услышал эти слова, из глаз его полились, струясь, слезы, и он воскликнул: «Далеко от меня, о царь времени, чтобы заговорил я о том, что присуще всемилостивому! Или ты хочешь, чтобы я вошёл в огонь из-за гнева владыки всесильного? Купи невольницу». – «Знай, о везирь, – отвечал ему царь, – что когда царь купит невольницу, не зная её родами по ведая её племени – неизвестно ему, низкого ли она происхождения, чтобы ему отстранить её, или она из почтённой среды и может стать его наложницей. А когда он придёт к обладанию ею, она может понести от пего, и окажется дитя лицемером, притеснителем и кровопроливцем. И невольница будет подобна болотистой земле: если посадить на ней растение, оно скверно вырастет и плохо укрепится. И такое дитя подвергнется гневу своего владыки, не делая того, что он повелевает и не сторонясь того, что он запрещает. И не буду я никогда этому причиной, купив невольницу, а желаю, чтобы ты посватал мне девушку из царских дочерей, род которой был бы известен и красота прославлена. Если ты укажешь мне знатную родом и благочестивую девушку, дочь мусульманских владык, я к ней посватаюсь и женюсь на ней в присутствии свидетелей, чтобы досталось мне благоволение господа рабов». «Поистине, Аллах исполнил твою нужду и привёл тебя к желаемому, – отвечал везирь. – Знай, о царь, – сказал он, – до меня дошло, что у царя Зар-шаха, владыки Белой земли, есть дочь превосходной красоты, описать которую бессильны слова и речи. И не найти ей подобия в наше время, так как она совершенна до пределов – со стройным станом, насурьмлёнными глазами, длинными полосами, тонкими боками и тяжёлыми бёдрами, и, приближаясь, она искушает, а отворачиваясь, – убивает. И она захватывает сердце и око, как сказал о ней поэт:
О стройная! Стан её ветвь ивы смутит всегда.
Ни солнце, ни серп лупы не сходны с лицом её.
Слюна её – словно мёд, что смешан с пьянящим был
Вином, и в устах её жемчужин нанизан ряд.
И станом стройна она, как гурия райская,
Прекрасно лицо её, и темны глаза её.
И сколько убитых есть, погибших в тоске по ной!
Кто любит её, тех путь опасен и страха поли.
Живу я – она мне смерть – назвать не хочу её! –
Умру без неё, так жизнь не будет щедра ко мне».
И, окончив описание этой девушки, везирь сказал царю Сулейман-шаху: «По-моему, о царь, тебе следует послать к отцу её посланца, понятливого, сведущего в делах и испытанного превратностями судьбы, чтобы он уговорил со отца выдать её за тебя замуж, ибо ей нет соперниц и в дальних землях, ни в ближних, и подлинно достанется тебе её красивое лицо и будет доволен тобою великий господь. Дошло ведь, что пророк – да благословит его Аллах и да приветствует! – сказал: „Нет монашества в исламе“.
И тут пришла к царю полная радость, и грудь его расширилась и расправилась, и прекратилась его забота и горе, и он обратился к везирю и сказал: «Знай, о везирь, что никто не отправится для этого дела, кроме тебя, из-за совершенства твоего ума и твоей благовоспитанности. Пойди же в твоё жилище, закончи твои дела и соберись завтра, чтобы посватать за меня эту девушку, которой ты занял мой ум. И не возвращайся ко мне иначе, как с нею!» И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»
А затем везирь отправился в своё жилище и приказал принести подарки, подходящие для царей: дорогие камни, пенные сокровища и другое из того, что легко на вес, по тяжко по цене, и арабских копиий, и давидовы кольчуги, и сундуки с богатствами, описать которые бессильны слова.
И их нагрузили на мулов и верблюдов, и везирь поехал, а с ним сто белых рабов и сто чёрных рабов и сотня рабынь, и развернулись над его головой знамёна и стяги. А царь повелел ему приехать обратно через малый срок времени. И после отъезда везиря царь Сулейман-шах был как на огневых сковородках, захваченный любовью к царевне и ночью и днём.
А везирь днём и ночью свивал под собою землю, в степях и пустынях, пока между ним и тем городом, куда он направился, не остался один лишь день. И тогда он остановился на берегу реки и, призвав одного из своих приближённых, велел ему отправиться скорее к царю Захр-шаху и уведомить царя о его приезде.
И приближённый ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И поспешно отправился в тот город, и, когда он прибыл туда, случилось так, что во время его прибытия царь Захр-шах сидел в одном из мест для прогулок перед воротами города. И царь увидел гонца входящим и понял, что это чужеземец. Он приказал привести его пред лицо своё, И, явившись, посланец рассказал ему о прибытия везиря величайшего царя Сулейман-шаха, владыки зеленой земли и гор Испаханских. И царь Захр-шах обрадовался и сказал посланному: «Добро пожаловать!» И взял его и отправился во дворец. «Где ты покинул везиря?» – спросил он его, и гонец сказал: «Я покинул везиря в начале дня на берегу такой-то реки, и завтра он прибудет к тебе, – да продлит Аллах тебе навсегда свою милость и да помилует твоих родителей!» И царь Захршах приказал одному из своих везирей взять большую часть его приближённых, царедворцев, наместников и вельмож царства и выйти с ними навстречу прибывшему, в знак уважения к царю Сулейман-шаху, так как приказ его исполнялся по всей земле.
Вот что было с царём Захр-шахом. Что же касается везиря, то он оставался на месте до полуночи, а потом тронулся, направляясь к городу, и, когда заблистало утро и засияло солнце над холмами и равнинами, он не успел опомниться, как везирь царя Захр-шаха, его царедворцы, вельможи правления и избранные сановники царства явились к нему и встретились с ним на расстоянии нескольких фарсахов от города. И везирь убедился, что его нужда будет исполнена, и приветствовал тех, кто встретил его, а они непрестанно шли впереди него, пока не прибыли ко дворцу царя и не дошли, предшествуя ему, до седьмого прохода, – а это было место, куда не въезжал верховой, так как оно было близко от царя. И везирь спешился и шествовал на ногах, пока не дошёл до высокого портика, а на возвышении под этим портиком было мраморное ложе, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и стояло оно на четырех ножках из слоновых клыков. И на ложе этом была атласная зелёная подушка, обшитая червонным золотом, а над ложем возвышался шатёр, расшитый жемчугом и драгоценными камнями, и царь Захр-шах сидел на этом ложе, и вельможи стояли перед ним.
И когда везирь вошёл к нему и оказался пред лицом его, он укрепил свою душу и освободил свой язык, проявив красноречие везирей и заговорив словами велеречивых…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восьмая ночь
Когда же настала сто восьмая ночь, она сказала:
«Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь царя Сулейман-шаха вошёл к дарю Захр-шаху, он укрепил свою душу, освободил свой язык и проявил красноречие везирей и заговорил словами велеречивых и указал на царя тонким указанием, произнеся такие стихи:
«Он явился к нам, изгибая нежно в одеждах стан,
И росой щедрот омочил он плод и сорвавших плод.
Он чарует пас, и бессильны чары и ладанки
Против взглядов глаз, нам колдующих волшебством своим.
Не корите же – ты скажи хулящим, – поистине,
Во всю жизнь мою я любви к нему не могу забыть,
И душа моя, обманув меня, лишь ему верна,
И ночной покой тяготится мною, любя его,
Только ты, о сердце, со мной теперь из сочувствия, –
Пребывай же с ним и оставь меня в одиночестве.
Ничего ушам неохота слышать теперь моим;
Лишь хвалам Захр-шаху стремлюсь внимать я со всех сторон.
Этот царь таков, что когда всю жизнь ты истратил бы
За один лишь взгляд на лицо его, ты богат бы был,
А когда б решил помолиться ты за царя того,
Ты увидел бы, что с тобою все говорят: «Аминь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418