https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/80x80cm/
«Как твоё имя, о невольница?» И невольница отвечала: «Моё имя Забия, о повелитель правоверных». – «Спой нам, о Забия», – сказал аль-Мамун. И девушка защебетала устами и произнесла такие два стиха:
«Девы вольные, что постыдного не задумали –
Как газелей в Мекке ловить их нам запретно.
За речь нежную их считают все непотребными,
Но распутничать им препятствует их вера».
О А когда она окончила свои стихи, аль-Мамун сказал ей: «Твой дар от Аллаха…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста шестнадцатая ночь
Когда же настала четыреста шестнадцатая ночь, она оказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда невольница кончила декламировать, альМамун сказал ей: „Твой дар от Аллаха! Чьи это стихи?“ – „Джерира, – ответила девушка, – а песня – ибн Сурейджа“.
И аль-Мамун и те, кто были с ним, выпили, и невольницы ушли. А после них пришли десять других невольниц, подобных яхонтам, и на них была красная парча, шитая золотом и украшенная жемчугом и драгоценными камнями, и были они с непокрытыми головами. И они сели на скамеечки и стали петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на невольницу среди них, подобную дневному солнцу, и спросил её: «Как твоё имя, о невольница?» – «Моё имя Фатии, о повелитель правоверных», – отвечала она. И халиф сказал ей: «Спой нам, о Фатин». И она затянула напев и произнесла такие стихи:
«Подари мне близость – ведь время ей пришло теперь,
Достаточно разлуки уж вкусила я.
Ты тот, чей лик все прелести собрал в себе,
Но терпение я покинула, на него смотря,
Я жизнь свою истратила, любя тебя,
О, если бы за это мне любовь иметь!»
«Твой дар от Аллаха, о Фатин! Чьи это стихи?» – спросил халиф. И девушка отвечала: «Ади ибн Зейда, а песня – древняя». И аль-Мамун с Абу-Исой и Ал и ибн Хишамом выпили. Затем эти невольницы ушли, и пришли после них десять других невольниц, подобные жемчужинам, и была на них материя, шитая червонным золотом, а стан их охватывали пояса, украшенные драгоценными камнями. И невольницы сели на скамеечки и стали петь разные песни. И аль-Мамун спросил одну из невольниц, подобную ветви ивы: «Как твоё имя, о невольница?» И девушка отвечала: «Моё имя Раша, о повелитель правоверных». – «Спой нам, о Раша», – сказал халиф. И девушка затянула напев и произнесла такие стихи:
«Как ветвь, темноглазый, тоску исцелит,
Газель он напомнит, коль взглянет на нас.
Вино я пригубил» ладит его в честь,
И чашу тянул я, пока он не лёг,
Со мною на ложе проспал он тогда,
И тут я сказал: «Вот желанье моё!»
«Ты отлично спела, о девушка, – воскликнул аль-Мамун, – прибавь нам!» И невольница встала и поцеловала Землю меж рук халифа и пропела такой стих:
«Она вышла взглянуть на пир тихо-тихо,
В одеянье, пропитанном духом амбры».
И аль-Мамун пришёл от этого стиха в великий восторг, и, когда девушка увидала восторг аль-Мамуна, она стала повторять напев с этим стихом. А после этого аль-Мамун оказал: «Подведите Крылатую!» И хотел садиться и уехать, и тут поднялся Аля ибн Хишам и сказал: «О повелитель правоверных, у меня есть невольница, которую я купил за десять тысяч динаров, и она взяла все моё сердце. Я хочу показать её повелителю правоверных. Если она ему понравится и он будет ею доволен, она принадлежит ему, а нет пусть послушает её пение», – «Ко мне с нею!» – воскликнул, халиф, и вышла девушка, подобная ветви ивы, – у неё были глаза прельщающие и брови, подобные двум лукам, а на голове её был венец из червонного золота» украшенный жемчугом и драгоценными камнями, под которым была повязка и на повязке был выведен топазом такой стих:
Вот джинния, у неё есть джинн, чтоб учить её
Искусству разить сердца из лука без тетивы.
И эта невольница прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста семнадцатая ночь
Когда же настала четыреста семнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку.
Когда аль-Мамун увидел её, он изумился её красоте и прелести, и Абу-Иса почувствовал боль в душе, и цвет его лица пожелгел и вид его изменился.
«О Абу-Иса, сказал ему аль-Мамун, – твой вид изменился». И Абу-Иса ответил: «О повелитель правоверных, это по причине болезни, которая иногда на меня нападает». – «Знал ли ты эту невольницу раньше?» – спросил это халиф. И Абу-Иса ответил: «Да, о повелитель правоверных, и разве бывает сокрыт месяц?» – «Как твоё имя, девушка?» – спросила аль-Мамун. И невольница ответила: «Моё имя Куррат-аль-Айя, о повелитель правоверных!»
«Спой нам, о Куррат-аль-Айн», – сказал халиф. И девушка пропела такие два стиха:
«Вот уехали все возлюбленные ночью,
Они тронулись с паломниками под утро,
Раскинули палатки славы вокруг шатров
И завесились занавескою парчовой».
«Твой дар от Аллаха! – сказал ей халиф. – Чьи это стихи?» И девушка ответила: «Адбиля аль-Хузаи, а песня Зарзура-младшего».
И посмотрел на неё Абу-Иса, и слезы стали душить его, и удивились ему люди, бывшие в помещении, а девушка повернулась к аль-Мамуну и сказала: «О повелитель правоверных, позволишь мне переменить слова?» – «Пой что хочешь», – отвечал ей халиф. И она затянула напев и произнесла такие стихи:
«Когда лишь угоден ты, и друг твой с тобою хорош
Открыто – так тайно будь вернее ещё в любви.
И сплетников речь ты разъясни – не случается,
Чтоб сплетник не захотел влюблённого разлучить.
Сказали: «Когда влюблённый близок к любимому,
Наскучит он, а когда далёк он – любовь пройдёт».
Лечились по-всякому, но все же нездоровы мы,
И все же жить в близости нам лучше, чем быть вдали.
Но близость домов помочь не может совсем тогда,
Когда твой возлюбленный не знает к тебе любви».
А когда она окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: «О повелитель правоверных…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста восемнадцатая ночь
Когда же настала четыреста восемнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, (когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: „О повелитель правоверных, выдав себя, мы находим отдых! Позволишь ли ты мне ответить ей?“ – „Да, говори ей что хочешь“, – ответил халиф. И Абу-Иса удержал слезы глаз и произнёс такие два стиха:
«Я промолчал, не высказал любви я,
И скрыл любовь от собственной души я.
И если любовь в глазах моих увидят,
То ведь луна светящая к ним близко».
И взяла лютню Куррат-аль-Айн и затянула напев и пропела такие стихи:
«Будь правдой все то, что утверждаешь,
Надеждой бы ты не развлекался,
И стоек перед девушкой бы не был,
Что дивна по прелести и свойствам
Но то, что теперь ты утверждаешь,
Одних только уст слова – не больше».
И когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи» Абу-Иса стал плакать, рыдать, жаловаться и дрожать, и затем он поднял к ней голову и, испуская вздохи, произнёс такие стихи:
«Одеждой скрыта плоть изнурённая,
В душе моей забота упорная.
Душа моя болезнью всегда больна,
Глаза мои потоками слезы льют,
И только лишь с разумным встречаюсь я,
Тотчас меня за страсть бранит горько он.
О господи, нет силы для этого!
Пошли же смерть иль помощь мне скорую».
Когда же Абу-Иса окончил эти стихи, Али ибн Хишам подскочил к его ноге и поцеловал её и сказал: «О господин, внял Аллах твоей молитве и услышал твои тайные речи, и согласен он на то, чтобы ты взял её со всем её достоянием, редкостями и подарками, если нет у повелителя правоверных до неё охоты. „Если бы у нас и была до неё охота, – сказал тогда аль-Мамун, мы бы, право, дали преимущество перед нами Абу-Исе и помогли бы ему в его стремлении“.
И потом аль-Мамун вышел и сел в Крылатую, а АбуИса остался сзади, чтобы взять Куррат-аль-Айн. И он взял её и уехал с нею в своё жилище, и грудь его расправилась.
Посмотри же, каково благородство Али ибн Хишама!
Рассказ об аль-Амине и невольнице (ночи 418–419)
Рассказывают также, что аль-Амин, брат аль-Мамуна, пришёл в дом своего дяди Ибрахима ибн АльМахди и увидал там невольницу, игравшую на лютне, – а она была из прекраснейших женщин. И склонилось к ней сердце аль-Амина, и это стало ясно по его виду для дяди его Ибрахима. И когда это стало ему ясно до его состоянию, он послал к нему эту девушку с роскошными одеждами и дорогими камнями. И, увидев её, альАмин подумал, что его дядя Ибрахим познал её, и сделалось ему уединение с ней из-за этого ненавистно, и он принял то, что было с нею из подарков, и возвратил ему девушку.
И Ибрахим узнал об этом от кого-то из евнухов и взял рубашку из вышитой материи, написал на её подоле золотом такие два стиха:
Клянусь я тем, перед кем все лбы падают,
Не знаю я, под одеждой что есть у ней.
И уст её не познал я и мысленно,
И были одни лишь речи и взгляды глаз.
А затем он надел эту рубашку на девушку и дал ей лютню и послал её к аль-Амину второй раз, и, войдя к нему, девушка облобызала землю меж рук халифа и настроила лютню и пропела под неё такие два стиха:
«Завесу ты поднял с души, дар вернув,
И всем ты открыл, что расстался со мной.
Но если не любишь того, что прошло
Отдай халифату минувшее в дар».
А когда она окончила свои стихи, аль-Амин посмотрел на неё и увидеть то, что было на подоле рубашки, и её мог он владеть своей душой…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста девятнадцатая ночь
Когда же настала четыреста девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альАмин посмотрел на девушку и увидел то, что было на подоле рубашки. И он не мог владеть своей душой, и приблизил к себе девушку и поцеловал её, и отвёл ей комнату из числа комнат, и поблагодарил дядю своего Ибрахима, и пожаловал ему управление арРеем.
Рассказ об аль-Мутеваккиле и ибн Хакане (ночь 419)
Рассказывают также, что аль-Мутеваккиль выпил лекарство, и люди стали подносить ему диковинные подарки и всякие приношения, и аль-Фатх ибн Хакап подарил ему невинную невольницу высокогрудую из числа прекраснейших женщин своего племени и прислал вместе с нею хрустальный сосуд с красным питьём и красную чашку, на которой были написаны чернью такие стихи:
Как кончит имам целебное пить лекарство, Что хворь приведёт к здоровью и исцелению, Лекарством лучшим будет ему выпить Из этой чаши этой винной влаги, И сломит пусть печать ему отданной, – Оно полезно будет вслед лекарству.
А когда невольница вошла с тем, что было с нею, к халифу, у того находился Юханна, врач. Увидав эти стихи, врач улыбнулся и сказал: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, поистине, аль-Фатх лучше меня знает искусство врачевания! Пусть же не ослушается его повелитель правоверных я том, что ев ему провисал».
И халиф согласился с мнением врача, и употребил это лекарство, как того требовало содержание стихов, и исцелил его Аллах и оправдал её надежду.
Рассказ об учёной женщине (ночи 419–423)
Рассказывают также, что некий достойный человек говорил: «Я не видел женщины с более острым умом, лучшей сообразительностью, более обильным знанием, благородной природой и тонкими свойствами, чем одна женщина-увещательнида из жителей Багдада, которую звали Ситт-аль-Машаих.
Случилось, что она пришла в город Хама, в год пятьсот пятьдесят первый и увещевала людей целительным увещанием, сидя на скамеечке, и заходили к ней в жилище многие из изучающих фикх, обладателей знания и вежества, и беседовали с ней о предметах законоведения и вступали с ней в прения о спорных вопросах, и я пошёл к ней, и со мною был товарищ из людей образованных, и когда мы сели подле неё, она поставила перед нами поднос с плодами, а сама села за занавеску. А у неё был брат, прекрасный лицом, который стоял рядом с нами, прислуживая. И, поевши, мы начали беседу о законоведении, и я задал ей законоведный вопрос, заключавший разногласия между имамами, и женщина начала говорить в ответ, и я внимал ей, но мой товарищ смотрел на лицо её брата и разглядывал его прелести и не слушал её. А женщина смотрела на него из-за занавески. И, окончив говорить, она обратилась к нему и сказала: «Я думаю, что ты из тех, кто предпочитает мужчин женщинам».
«Так», – отвечал он. И она спросила: «А почему это?» И мой товарищ отцветил: «Потому что – Аллах поставил мужчину выше женщины…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста двадцатая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до четырехсот двадцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх ответил ей словами: „Потому то Аллах поставил мужчину выше женщины, а я люблю предпочитаемое и питаю неприязнь к предпочтённому“.
И женщина засмеялась, а затем она спросила: «Будешь ли ты справедлив ко мне в прении, если я вступлю с тобой в спор об этом предмете?» – «Да», – отвечал шейх. И женщина спросила: «В чем же доказательство предпочтения мужчины женщине?» – «В передаваемом и познаваемом, – отвечал шейх. – Что до передаваемого, то это Книга и Установления, а в Книге слова его – велик он! – мужчины да содержат женщин на то, в чем дал им Аллах преимущество друг над другом. И слова его – велик он! – и если не будут двое мужчин, то мужчина и две женщины. И слова его – велик он! – относительно наследства: и если его братья и сестры, мужчины и женщины, то мужчине столько же, сколько на долю двух женщин. И Аллах – слава ему и величие! – поставил мужчину выше женщины в этих местах и поведал, что женщина – половина мужчины, так как он достойней её. А в Установлениях – то, что передают о пророке, – да благословит его Аллах и да приветствует! – который назначил виру за женщину в половину виры за мужчину. Что же касается познаваемого, то мужчина – действующий, а женщина предмет действия».
И увещательница молвила: «Ты отлично сказал, о господин, но клянусь Аллахом, ты высказал мои доводы против тебя своим языком и произнёс доказательства, которые против тебя, а не за тебя. А именно, Аллах – слава ему и величие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418
«Девы вольные, что постыдного не задумали –
Как газелей в Мекке ловить их нам запретно.
За речь нежную их считают все непотребными,
Но распутничать им препятствует их вера».
О А когда она окончила свои стихи, аль-Мамун сказал ей: «Твой дар от Аллаха…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста шестнадцатая ночь
Когда же настала четыреста шестнадцатая ночь, она оказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда невольница кончила декламировать, альМамун сказал ей: „Твой дар от Аллаха! Чьи это стихи?“ – „Джерира, – ответила девушка, – а песня – ибн Сурейджа“.
И аль-Мамун и те, кто были с ним, выпили, и невольницы ушли. А после них пришли десять других невольниц, подобных яхонтам, и на них была красная парча, шитая золотом и украшенная жемчугом и драгоценными камнями, и были они с непокрытыми головами. И они сели на скамеечки и стали петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на невольницу среди них, подобную дневному солнцу, и спросил её: «Как твоё имя, о невольница?» – «Моё имя Фатии, о повелитель правоверных», – отвечала она. И халиф сказал ей: «Спой нам, о Фатин». И она затянула напев и произнесла такие стихи:
«Подари мне близость – ведь время ей пришло теперь,
Достаточно разлуки уж вкусила я.
Ты тот, чей лик все прелести собрал в себе,
Но терпение я покинула, на него смотря,
Я жизнь свою истратила, любя тебя,
О, если бы за это мне любовь иметь!»
«Твой дар от Аллаха, о Фатин! Чьи это стихи?» – спросил халиф. И девушка отвечала: «Ади ибн Зейда, а песня – древняя». И аль-Мамун с Абу-Исой и Ал и ибн Хишамом выпили. Затем эти невольницы ушли, и пришли после них десять других невольниц, подобные жемчужинам, и была на них материя, шитая червонным золотом, а стан их охватывали пояса, украшенные драгоценными камнями. И невольницы сели на скамеечки и стали петь разные песни. И аль-Мамун спросил одну из невольниц, подобную ветви ивы: «Как твоё имя, о невольница?» И девушка отвечала: «Моё имя Раша, о повелитель правоверных». – «Спой нам, о Раша», – сказал халиф. И девушка затянула напев и произнесла такие стихи:
«Как ветвь, темноглазый, тоску исцелит,
Газель он напомнит, коль взглянет на нас.
Вино я пригубил» ладит его в честь,
И чашу тянул я, пока он не лёг,
Со мною на ложе проспал он тогда,
И тут я сказал: «Вот желанье моё!»
«Ты отлично спела, о девушка, – воскликнул аль-Мамун, – прибавь нам!» И невольница встала и поцеловала Землю меж рук халифа и пропела такой стих:
«Она вышла взглянуть на пир тихо-тихо,
В одеянье, пропитанном духом амбры».
И аль-Мамун пришёл от этого стиха в великий восторг, и, когда девушка увидала восторг аль-Мамуна, она стала повторять напев с этим стихом. А после этого аль-Мамун оказал: «Подведите Крылатую!» И хотел садиться и уехать, и тут поднялся Аля ибн Хишам и сказал: «О повелитель правоверных, у меня есть невольница, которую я купил за десять тысяч динаров, и она взяла все моё сердце. Я хочу показать её повелителю правоверных. Если она ему понравится и он будет ею доволен, она принадлежит ему, а нет пусть послушает её пение», – «Ко мне с нею!» – воскликнул, халиф, и вышла девушка, подобная ветви ивы, – у неё были глаза прельщающие и брови, подобные двум лукам, а на голове её был венец из червонного золота» украшенный жемчугом и драгоценными камнями, под которым была повязка и на повязке был выведен топазом такой стих:
Вот джинния, у неё есть джинн, чтоб учить её
Искусству разить сердца из лука без тетивы.
И эта невольница прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста семнадцатая ночь
Когда же настала четыреста семнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку.
Когда аль-Мамун увидел её, он изумился её красоте и прелести, и Абу-Иса почувствовал боль в душе, и цвет его лица пожелгел и вид его изменился.
«О Абу-Иса, сказал ему аль-Мамун, – твой вид изменился». И Абу-Иса ответил: «О повелитель правоверных, это по причине болезни, которая иногда на меня нападает». – «Знал ли ты эту невольницу раньше?» – спросил это халиф. И Абу-Иса ответил: «Да, о повелитель правоверных, и разве бывает сокрыт месяц?» – «Как твоё имя, девушка?» – спросила аль-Мамун. И невольница ответила: «Моё имя Куррат-аль-Айя, о повелитель правоверных!»
«Спой нам, о Куррат-аль-Айн», – сказал халиф. И девушка пропела такие два стиха:
«Вот уехали все возлюбленные ночью,
Они тронулись с паломниками под утро,
Раскинули палатки славы вокруг шатров
И завесились занавескою парчовой».
«Твой дар от Аллаха! – сказал ей халиф. – Чьи это стихи?» И девушка ответила: «Адбиля аль-Хузаи, а песня Зарзура-младшего».
И посмотрел на неё Абу-Иса, и слезы стали душить его, и удивились ему люди, бывшие в помещении, а девушка повернулась к аль-Мамуну и сказала: «О повелитель правоверных, позволишь мне переменить слова?» – «Пой что хочешь», – отвечал ей халиф. И она затянула напев и произнесла такие стихи:
«Когда лишь угоден ты, и друг твой с тобою хорош
Открыто – так тайно будь вернее ещё в любви.
И сплетников речь ты разъясни – не случается,
Чтоб сплетник не захотел влюблённого разлучить.
Сказали: «Когда влюблённый близок к любимому,
Наскучит он, а когда далёк он – любовь пройдёт».
Лечились по-всякому, но все же нездоровы мы,
И все же жить в близости нам лучше, чем быть вдали.
Но близость домов помочь не может совсем тогда,
Когда твой возлюбленный не знает к тебе любви».
А когда она окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: «О повелитель правоверных…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста восемнадцатая ночь
Когда же настала четыреста восемнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, (когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: „О повелитель правоверных, выдав себя, мы находим отдых! Позволишь ли ты мне ответить ей?“ – „Да, говори ей что хочешь“, – ответил халиф. И Абу-Иса удержал слезы глаз и произнёс такие два стиха:
«Я промолчал, не высказал любви я,
И скрыл любовь от собственной души я.
И если любовь в глазах моих увидят,
То ведь луна светящая к ним близко».
И взяла лютню Куррат-аль-Айн и затянула напев и пропела такие стихи:
«Будь правдой все то, что утверждаешь,
Надеждой бы ты не развлекался,
И стоек перед девушкой бы не был,
Что дивна по прелести и свойствам
Но то, что теперь ты утверждаешь,
Одних только уст слова – не больше».
И когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи» Абу-Иса стал плакать, рыдать, жаловаться и дрожать, и затем он поднял к ней голову и, испуская вздохи, произнёс такие стихи:
«Одеждой скрыта плоть изнурённая,
В душе моей забота упорная.
Душа моя болезнью всегда больна,
Глаза мои потоками слезы льют,
И только лишь с разумным встречаюсь я,
Тотчас меня за страсть бранит горько он.
О господи, нет силы для этого!
Пошли же смерть иль помощь мне скорую».
Когда же Абу-Иса окончил эти стихи, Али ибн Хишам подскочил к его ноге и поцеловал её и сказал: «О господин, внял Аллах твоей молитве и услышал твои тайные речи, и согласен он на то, чтобы ты взял её со всем её достоянием, редкостями и подарками, если нет у повелителя правоверных до неё охоты. „Если бы у нас и была до неё охота, – сказал тогда аль-Мамун, мы бы, право, дали преимущество перед нами Абу-Исе и помогли бы ему в его стремлении“.
И потом аль-Мамун вышел и сел в Крылатую, а АбуИса остался сзади, чтобы взять Куррат-аль-Айн. И он взял её и уехал с нею в своё жилище, и грудь его расправилась.
Посмотри же, каково благородство Али ибн Хишама!
Рассказ об аль-Амине и невольнице (ночи 418–419)
Рассказывают также, что аль-Амин, брат аль-Мамуна, пришёл в дом своего дяди Ибрахима ибн АльМахди и увидал там невольницу, игравшую на лютне, – а она была из прекраснейших женщин. И склонилось к ней сердце аль-Амина, и это стало ясно по его виду для дяди его Ибрахима. И когда это стало ему ясно до его состоянию, он послал к нему эту девушку с роскошными одеждами и дорогими камнями. И, увидев её, альАмин подумал, что его дядя Ибрахим познал её, и сделалось ему уединение с ней из-за этого ненавистно, и он принял то, что было с нею из подарков, и возвратил ему девушку.
И Ибрахим узнал об этом от кого-то из евнухов и взял рубашку из вышитой материи, написал на её подоле золотом такие два стиха:
Клянусь я тем, перед кем все лбы падают,
Не знаю я, под одеждой что есть у ней.
И уст её не познал я и мысленно,
И были одни лишь речи и взгляды глаз.
А затем он надел эту рубашку на девушку и дал ей лютню и послал её к аль-Амину второй раз, и, войдя к нему, девушка облобызала землю меж рук халифа и настроила лютню и пропела под неё такие два стиха:
«Завесу ты поднял с души, дар вернув,
И всем ты открыл, что расстался со мной.
Но если не любишь того, что прошло
Отдай халифату минувшее в дар».
А когда она окончила свои стихи, аль-Амин посмотрел на неё и увидеть то, что было на подоле рубашки, и её мог он владеть своей душой…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста девятнадцатая ночь
Когда же настала четыреста девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альАмин посмотрел на девушку и увидел то, что было на подоле рубашки. И он не мог владеть своей душой, и приблизил к себе девушку и поцеловал её, и отвёл ей комнату из числа комнат, и поблагодарил дядю своего Ибрахима, и пожаловал ему управление арРеем.
Рассказ об аль-Мутеваккиле и ибн Хакане (ночь 419)
Рассказывают также, что аль-Мутеваккиль выпил лекарство, и люди стали подносить ему диковинные подарки и всякие приношения, и аль-Фатх ибн Хакап подарил ему невинную невольницу высокогрудую из числа прекраснейших женщин своего племени и прислал вместе с нею хрустальный сосуд с красным питьём и красную чашку, на которой были написаны чернью такие стихи:
Как кончит имам целебное пить лекарство, Что хворь приведёт к здоровью и исцелению, Лекарством лучшим будет ему выпить Из этой чаши этой винной влаги, И сломит пусть печать ему отданной, – Оно полезно будет вслед лекарству.
А когда невольница вошла с тем, что было с нею, к халифу, у того находился Юханна, врач. Увидав эти стихи, врач улыбнулся и сказал: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, поистине, аль-Фатх лучше меня знает искусство врачевания! Пусть же не ослушается его повелитель правоверных я том, что ев ему провисал».
И халиф согласился с мнением врача, и употребил это лекарство, как того требовало содержание стихов, и исцелил его Аллах и оправдал её надежду.
Рассказ об учёной женщине (ночи 419–423)
Рассказывают также, что некий достойный человек говорил: «Я не видел женщины с более острым умом, лучшей сообразительностью, более обильным знанием, благородной природой и тонкими свойствами, чем одна женщина-увещательнида из жителей Багдада, которую звали Ситт-аль-Машаих.
Случилось, что она пришла в город Хама, в год пятьсот пятьдесят первый и увещевала людей целительным увещанием, сидя на скамеечке, и заходили к ней в жилище многие из изучающих фикх, обладателей знания и вежества, и беседовали с ней о предметах законоведения и вступали с ней в прения о спорных вопросах, и я пошёл к ней, и со мною был товарищ из людей образованных, и когда мы сели подле неё, она поставила перед нами поднос с плодами, а сама села за занавеску. А у неё был брат, прекрасный лицом, который стоял рядом с нами, прислуживая. И, поевши, мы начали беседу о законоведении, и я задал ей законоведный вопрос, заключавший разногласия между имамами, и женщина начала говорить в ответ, и я внимал ей, но мой товарищ смотрел на лицо её брата и разглядывал его прелести и не слушал её. А женщина смотрела на него из-за занавески. И, окончив говорить, она обратилась к нему и сказала: «Я думаю, что ты из тех, кто предпочитает мужчин женщинам».
«Так», – отвечал он. И она спросила: «А почему это?» И мой товарищ отцветил: «Потому что – Аллах поставил мужчину выше женщины…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста двадцатая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до четырехсот двадцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что шейх ответил ей словами: „Потому то Аллах поставил мужчину выше женщины, а я люблю предпочитаемое и питаю неприязнь к предпочтённому“.
И женщина засмеялась, а затем она спросила: «Будешь ли ты справедлив ко мне в прении, если я вступлю с тобой в спор об этом предмете?» – «Да», – отвечал шейх. И женщина спросила: «В чем же доказательство предпочтения мужчины женщине?» – «В передаваемом и познаваемом, – отвечал шейх. – Что до передаваемого, то это Книга и Установления, а в Книге слова его – велик он! – мужчины да содержат женщин на то, в чем дал им Аллах преимущество друг над другом. И слова его – велик он! – и если не будут двое мужчин, то мужчина и две женщины. И слова его – велик он! – относительно наследства: и если его братья и сестры, мужчины и женщины, то мужчине столько же, сколько на долю двух женщин. И Аллах – слава ему и величие! – поставил мужчину выше женщины в этих местах и поведал, что женщина – половина мужчины, так как он достойней её. А в Установлениях – то, что передают о пророке, – да благословит его Аллах и да приветствует! – который назначил виру за женщину в половину виры за мужчину. Что же касается познаваемого, то мужчина – действующий, а женщина предмет действия».
И увещательница молвила: «Ты отлично сказал, о господин, но клянусь Аллахом, ты высказал мои доводы против тебя своим языком и произнёс доказательства, которые против тебя, а не за тебя. А именно, Аллах – слава ему и величие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415 416 417 418