— спокойно и веско произнес тот, кого назвали Сидором. — Задаром нас, что ли, палить из винтовки научили? Утомились мы на барских работах… Когда и по заповеди верили, что за труды много грехов простится… А теперя? У тебя на хозяйство разор, а Тит Титыч ваш второй али третий лабаз построил… Землица-то без мужика скудеет! А на хрен энтот Царьград — до него, чай, и в сапогах не дойдешь, истреплешь?! Вот и рассуди — куда нам прямее дорога: в окоп от германского «чемодана» прятаться али в деревне своей порядок навесть…— Ты говори, брат, да не заговаривайся! — отозвался второй. — Куды ты клонишь, мать твою… В дезертиры наводишь, что ли?..— Куды тебе с твоим Егорием! — поддразнил его Сидор. — Одно скажу: думаю я, что скоро дело сменится. Мы с покорностью идем, покуда греха боимся. А грехи разрешим — и другие нам пути найдутся…Снова помолчали, потом Николай зашелестел бумагой.— Я, братцы, душевную песню у антиллериста списал — так теперь выучить охота…— Давай, сказывай песню!.. — встрепенулся Сидор.Николай прокашлялся важно и, читая почти по слогам, начал: Ты, тоска моя, тоска,Гробовая ты доска.Куды глазом ни гляну,Только видно, что войну!Оглушилось мое ухоОт военного от духа,Поустала и рукаОт железного штыка.Оттоптались мои ногиОт военной от дороги. Насте надо было идти давать лекарство в палату тяжелораненым, она скрипнула стулом, и голос мгновенно замолк. Солдаты притихли. Когда она ушла, Сидор успокоил собеседников:— Не бойсь, братцы! Анастасия Петровна барынька не злая, у нее душа за солдата болит, самым тяжелым раненым завсегда помочь готова.Настя вернулась через четверть часа, раненые уже разошлись по палатам. В госпитале было тихо-тихо. Казалось, что из-за окна слышен шелест падающего снега. Настя раздумывала над тем, что говорили солдаты. Она слышала в госпитале и другие разговоры. Напрашивался единственный вывод: народ, «серые герои», как их называли, устали от войны, от кровопролития. «Массы крестьян, — говорил Василий, — одетые в солдатские шинели, получили теперь представление об организации, научились стрелять и колоть штыками, озлились на мучения своих родных в тылу и свои собственные на фронте больше, чем на неприятеля. О немцах и австрийцах солдаты говорят без всякой ненависти, понимая, что те, как и они, — тоже подневольные люди, обязанные выполнять команды своих офицеров».«Зерна революции и интернационализма всех трудящихся начинают прорастать», — припомнилась ей фраза Василия. Она сама это видела.Наутро, по свежевыпавшему снегу и под ярким по-весеннему небом, Настя спешила домой. Ее ждало новое известие о муже. Сухопаров сообщил, что Алексей бежал из тюрьмы и сейчас его укрывают в Богемии верные люди. 53. Царское Село, март 1915 года По случаю войны пасхальный праздник в Петрограде был упрощен. Как и раньше, к слушанию пасхальной заутрени собрался к церквам весь Петроград. Как и раньше, особо торжественные службы имели быть в Исаакиевском и Казанском соборах. Но отменена была служба в Зимнем дворце.Царская семья благолепно отстояла особый молебен о даровании победы российскому воинству в златоглавой церкви Воскресения Христова, что при Екатерининском дворце Царского Села. Присутствовали только близкие семье люди: граф Фредерикс с супругой, генерал Мосолов и дворцовый комендант Воейков с женами. Из великих князей не пригласили никого — трещина в доме Романовых, возникшая из-за критического отношения к Аликс вдовствующей императрицы Марии Федоровны, тлеющего и всеми улавливаемого конфликта между царем и главнокомандующим и их женами, становилась все шире и глубже. Александра Федоровна даже отказалась делать на пасху подарки родственникам и приказала купить пасхальные яйца с сюрпризами у Фаберже только для мужа, сына, дочерей и тех, кто был приглашен на заутреню в царскосельский храм.Изрядно разговевшись, Николай увлек в дальний угол начальника канцелярии министерства двора и о чем-то милостиво беседовал с ним. Генерал был одним из самых доверенных лиц и не однажды доказывал, что достоин такой великой чести. Кроме других достоинств, он умел глухо молчать о делах монарха, но при этом собирать массу всяких полезных или интересных слухов, сплетен, разговоров в обществе и тактично докладывать их Николаю Александровичу.Мосолов никогда не позволял себе ни в чем осуждать государя или членов его семьи, хотя знал о самодержце много такого, о чем простые смертные и не догадывались. Именно Мосолову Николай решил доверить свою истинную точку зрения на возможность сепаратного мира. Усадив генерала рядом с собой на широкий диван, Николай предложил ему турецкую папироску. Оба с удовольствием закурили.— Александр Александрович! — обратился государь к генералу. — Я бы хотел вас просить совершенно конфиденциально об одной услуге…Мосолов изобразил на лице величайшее внимание.— Дело, видите ли… касается… э… — Царем овладела его всегдашняя робость, хотя он разговаривал на этот раз лишь с одним, к тому же близким по духу человеком. Однако важность темы сковала его уста и мысли, — предложений о сепаратном мире с Германией, которые сообщила в письме фрейлина Васильчикова… Как вы относитесь к этой идее?— Ваше величество, если цели России — проливы и Галиция — будут достигнуты без кровопролития, то имеет полный смысл начать переговоры! — твердо высказался генерал. — Политике противопоказана рыцарственность и жертвенность, ваше величество! Интересы России для всех ваших подданных должны быть выше выгоды французов или англичан… Многие истинно русские люди не верят Англии, ваше величество! — с жаром закончил свою речь Мосолов.— Вы правы, генерал! Мы должны печься о выгоде и прославлении России, о приращении ее могущества и территории… — раздумчиво сказал Николай. — Меня тоже очень беспокоит позиция Англии в отношении к проливам… искренно ли они обещают нам их отдать или это только маневр британцев?.. По-видимому, нам все-таки следует поинтересоваться у Вильгельма, насколько серьезно он готов к замирению и компенсации России за выход из войны.Мне нужно доверенное лицо, которое можно было бы послать в Берлин прощупать намерения германцев! — неожиданно прямо в лоб заявил Мосолову царь. — Есть ли у вас на примете такой человек, которому можно было бы доверить эту великую тайну? Достаточно близкий к вам и заинтересованный в ее сохранении? Разумеется, это должен быть дворянин, могущий быть принятым в высоких германских кругах… Может быть, даже германским императором… И способный достойно представить Россию…Выражение лица Мосолова показало, что ему что-то пришло на ум, но царь решил высказать еще одно условие.— Искомое лицо не должно знать, что идея его поездки исходит от меня и, разумеется, не иметь ничего общего с господином Сазоновым и представителями союзников в Петрограде…— Да, ваше величество! — немедленно ответил генерал. — Осмелюсь предложить кандидатуру молодого князя Думбадзе…— Это не родственник ли градоначальника города Ялты, генерал-майора свиты князя Думбадзе? — перебил его государь.— Его родной племянник, ваше величество… — ответил Мосолов.— Характеризуйте мне его поподробнее, Александр Александрович! — приготовился слушать Николай. Видно было, что к этому лицу он испытывал некоторое благорасположение.— Ваше величество, Василий Давидович Думбадзе учился в Германии и в 1906 году вернулся в Петербург с дипломом инженера.— Это хорошо! — произнес государь.— Занимаясь коммерцией, он одновременно служил главным управляющим вашего наместника на Кавказе графа Воронцова-Дашкова и весьма близок к его старшему сыну…— Да, да, да! — прервал опять Мосолова Николай. — Мне очень импонирует, что старый граф в отношении всех великих князей держится в высокой степени независимо, отстаивает всегда мои интересы… Впрочем, продолжайте!— Ваше величество! — не смутился остановками генерал. — Князь Василий Думбадзе весьма близок к его высокопревосходительству Владимиру Александровичу Сухомлинову, и военный министр настолько доверяет ему, что снабдил молодого князя материалами для издания своей биографии…— Так эта книжка действительно принадлежит его перу? — снова поинтересовался царь.— Именно он — автор… — Мосолов уверенно рисовал царю светского и делового молодого человека, располагавшего обширными связями в петербургских, берлинских и венских кругах, скромного, отзывчивого, находчивого и имевшего смелость брать на себя известный риск. Генерал умолчал лишь о том, что сам находится с ним в теснейших коммерческих отношениях и за комиссионные проводит через него многочисленные комбинации с передачей заказов на снаряды и автомобили, сукно и патроны дельцам, бессовестно вздувающим цены.Николай был весьма доволен, что судьба посылает ему как раз такого человека, на которого можно возложить деликатную миссию. Настроение царя заметно улучшилось еще и потому, что у начальника канцелярии оказался уже готовый вариант, под каким соусом направить в Берлин личного эмиссара.— Князя можно послать в Германию, поручив ему официально роль нашего разведчика, который должен выяснить через своих старых знакомых в Берлине участие немцев в разжигании сепаратистского движения на Кавказе, ваше величество! — предложил Мосолов.— Но это потребует участия Генерального штаба, Александр Александрович?! — высказал сомнение Николай.С жаром генерал начал разубеждать царя.— Ваше величество! Для выдачи заграничного паспорта все равно придется обратиться в министерство иностранных дел. Оно само не решит вопроса без вхождения в Генеральный штаб. Поэтому, дабы ограничить число лиц, сопричастных к тайне, следует сразу вступить в сношения с органом, который окончательно способен решить проблему. Нужно рекомендовать князю обратиться за выдачей паспорта для поездки хотя бы в Англию или Америку через Стокгольм…Николай вежливо улыбнулся. Блеск в его глазах потух, и он, слегка прикоснувшись к руке генерала, мягко сказал ему:— Александр Александрович! Это уже другая сторона дела… Извольте ее сами обсудить с князем и предпринять необходимые действия…Мосолов понял, что надоедать государю после того, как было высказано столько доверия, грешно.— Ваше величество, — поднялся он с дивана, — счастлив быть столь отличенным вами!— Вот и хорошо! — подвел итог беседы самодержец. — Докладывайте мне регулярно о продвижении идеи… Только помните главное — я не должен быть скомпрометирован контактами с Берлином! 54. Вена, март 1915 года В отличие от петербургской в венскую оперу приходили к началу независимо от родовитости и положения. Не опоздал и полковник Гавличек. По случаю военного времени господа офицеры, в том числе и «ротмистр Дауэрлинг», были в полевой форме. Только дамы, блиставшие в партере и ложах, демонстративно игнорировали суровость времен и сверкали драгоценными каменьями, золотом, источали довоенные ароматы парижских духов.Когда из оркестровой ямы возникли и полились в зал чудесные звуки увертюры к моцартовскому «Дон-Жуану», а внимание всего зала переключилось от созерцания знакомых и незнакомых красавиц к сцене, где занавес обещал вот-вот открыть волшебный мир, рука Соколова словно невзначай легла на руку полковника Гавличека. Они обменялись рукопожатием. В антракте офицеры вели себя так, словно только что познакомились. Они не обсуждали ничего, кроме дивной музыки Моцарта.— Господин ротмистр! — сказал в финале спектакля, когда гремели аплодисменты, полковник своему соседу по креслам. — Не окажете ли честь отужинать у меня дома?«Очень хорошо, — решил Соколов, — в ресторане могут подслушать, а бродить по улицам полковнику императорской и королевской армии с уланским ротмистром несолидно, да и случайные встречи могут быть всякие…»Во время обильного ужина в присутствии моравачки — жены хозяина предметом обсуждения было резкое ухудшение довольствия войск, установка вокруг Вены в предвидении русского наступления проволочных заграждений и укреплений, рост цен в лавках и другие препоны к бурному развитию цивилизации двадцатого века, порожденные войной. Затем Гавличек и его гость удалились в кабинет. Собственноручно затворив двери, через которые не проходило ни единого звука, Гавличек обнял своего русского соратника и расцеловал его.Только здесь, в полковничьем кабинете, Алексей сбросил маску надменного австрийского кавалериста и снова стал добрым и внимательным человеком. Друзья расположились подле столика с моравским вином и подняли бокалы.— За Россию! — сказал Гавличек.— За независимую Чехию! — сказал Соколов.Затем приступили к делу.— Алекс, я подготовил для тебя документы на имя штабс-капитана Генерального штаба Фердинанда Шульца, имеющего поручение инспектировать железнодорожные сообщения и санитарное состояние маршевых батальонов в пути. Ты можешь вести наблюдение, но только в западных районах империи… Дело в том, что на галицийском фронте разъезжает настоящий Фердинанд Шульц и тебе надо остерегаться, чтобы с ним не встретиться…— А ты не можешь нас поменять местами?.. — невесело улыбнулся Соколов.— Я понимаю, что было бы крайне важно собрать данные по галицийскому фронту, но Шульц — в ведении другого отдела нашего штаба… — всерьез принялся оправдываться Гавличек.Алексей дружески прикоснулся к его плечу.— Не беспокойся, брат! Ты сделал великое дело…Затем Гавличек достал из внутреннего кармана массивный серебряный портсигар, щелкнув крышкой, вынул из него папиросу, лежавшую с краю, разломил ее. Внутри оказался микрофильм.— Здесь данные, которые я собрал за минувший месяц… — протянул он еле видимый клочок, завернутый в папиросную бумагу. — А сейчас я тебе все это расскажу для ориентировки.Алексей вынул перочинный ножик, сдвинул перламутр, украшавший его, и вложил в образовавшийся тайник микрофильм. После этого он уселся поудобнее и приготовился слушать. Гавличек собирался с мыслями.— Сначала об общем состоянии империи… — предложил полковник, Алексей согласно кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68