— Известия из Порта обрывочны. Люди генерала отразили нападение, оттеснили врагов обратно на корабли. Несколько улиц всё еще горят. Сколько погибших — не знаю.
Теплый ветерок обвевал лица жриц, раздувал юбки, приносил нежный запах роз и тимьяна.
— Я разработала план, цель которого — остановить насилие. — Гермия впилась твердым взглядом в каждую из девушек по очереди. — Мы не допустим врагов к Оракулу. Поклянемся хранить Молчание, исполненное божественного гнева, пока не наступит перемирие. Какие бы угрозы ни нависали над нами, будем неколебимо стоять плечом к плечу. Согласны?
— Да, — твердо ответила Ретия.
Если Гермия и удивилась этому, то не подала виду. Она посмотрела на Мирани, и та осторожно поставила бронзовую чашу в середину круга.
Ретия храбро положила руку на обод чаши. Скорпион застыл, поднял подрагивающее жало.
— Клянусь хранить Молчание, — решительно произнесла жрица.
То же самое повторили и другие девушки — они робко касались обода, не сводя глаз со скорпиона и его странного браслета, готовые при малейшем движении отдернуть руку. Вместе с ними клятву принесла и Мирани. Последней подошла Крисса.
Глаза светловолосой девушки расширились от ужаса.
— Не могу, — выдохнула она.
— Двигайся помедленнее, — шепнула ей Мирани. Крисса осторожно протянула пальцы и прошептала:
— Клянусь хранить Молчание. — И с визгом отдернула руку — скорпион внезапно ожил и метнулся к ней.
И только Мирани заметила, что даже кончики накрашенных ногтей так и не коснулись бронзового обода. Гермия кивнула.
— Благодарю вас всех. Такая верность Богу успокаивает меня. Джамиль утверждает, что эта война начата ради сохранения чистоты Оракула. А Аргелин заявляет, что подоплекой тут — торговля и серебро. — Она вскинула голову. — Что ж, посмотрим.
Свет. Красные огни факелов между оливами, треск смолы. Громкий лязг металла. Факелы приближались.
— Здесь солдаты! — Ретия обернулась к Гласительнице. — Это что, предательство?
— Не с моей стороны. — Гермия напряженно всматривалась в темноту, поджав губы.
Солдаты выстроились вдоль лестницы двумя шеренгами и скрестили копья. Кое-кто украдкой складывал пальцы в защитный знак, отводя от себя божественный гнев; другие бросали в черную расселину испуганные взгляды. Гермия шагнула вперед и голосом, ледяным от ярости, заговорила:
— Кто вас послал? Как вы посмели прийти сюда?
— Их привел я. — По лестнице поднялся Аргелин. Вид у него был усталый. Почти всё лицо закрывал бронзовый шлем, из-под него сверкали только глаза, борода была нестрижена. Остановившись, он обвел Девятерых горящим взглядом.
— Как хорошо, что вы все здесь.
— Тебе и сейчас нужны телохранители? От кого они будут тебя оберегать — от нас? — холодным тоном осведомилась Гермия.
— От кое-кого из вас, дамы. Мне еще долго будут нужны телохранители.
Он посмотрел на Мирани. Потом обернулся к остальным.
— Как вы, наверное, уже знаете, нападение отражено. На этот раз мы сумели их одолеть. Неприятель завладел Пустынными Воротами, но мои люди штурмом отбили их. Захватчики вернулись на свои корабли. В следующий раз удача может нам изменить. Мне нужны деньги, Гермия. Надо платить наемникам, ковать оружие, выжимать налоги из купцов и знати. Многие из них втайне порадуются, если я проиграю войну. Эти дураки считают, что Император будет брать с них меньше податей.
Гермия пристально всматривалась в него.
— Не понимаю, чем мы можем тебе помочь.
— У тебя закрома ломятся от зерна, провизии и сокровищ, от даров, приносимых Богу. Они мне нужны, иначе мы потерпим поражение.
Она нетерпеливо кивнула.
— Забирай. Но еда должна быть бесплатно роздана простым людям.
Генерал подошел ближе.
— Это еще не всё. Оракул должен заговорить. Ты скажешь всем, что Бог подтверждает: я единственный, кто может спасти Порт. Он должен приказать, чтобы мне беспрекословно повиновались. — Он взял ее за руку. На бронзовых доспехах играли блики лунного света. — Точнее, Оракул должен провозгласить меня царем.
Девятеро застыли в смятенном молчании. Только Гермия хранила спокойствие, не выказывала удивления, и, глядя на Гласительницу, Мирани уверилась, что, вне всякого сомнения, эта парочка всё обсудила заранее, тщательно распланировала каждый ход в зловещей игре.
Ретии, видимо, пришло в голову то же самое. Она в ярости открыла было рот, но Гермия опередила ее:
— Царем? А не Архоном?
Аргелин сдержал улыбку.
— У нас уже есть один Архон.
Жрица кивнула.
— Да. А Архон должен быть готов в любую минуту отдать свою жизнь.
— Я бы с радостью ее отдал. — Его улыбка померкла.
— На этой земле испокон веков не было других царей, кроме Бога. — Гермия не спускала глаз с лица Аргелина.
Он выпустил ее руку.
— Наступили тяжелые времена. — В его тоне промелькнула тень нетерпения.
— Несомненно, господин генерал. — Она кивнула, постукивая накрашенными ногтями по изысканному ожерелью из лазурита и нефрита.
— Так ты… Бог будет говорить? — Мирани показалось, будто голос Аргелина зазвучал встревожено. Он почуял опасность. И вдруг, словно устав притворяться, генерал отступил на шаг и снял шлем. На подбородке алела ссадина. — Хватит издеваться надо мной, Гермия. Что на тебя нашло? Мы же договорились…
— Ситуация изменилась. — Она спокойно, невозмутимо смотрела на него.
— Изменилась? И как же?
— К нам приходил Бог. Ты сам его видел. Мы все его слышали. Бог велит, чтобы Оракул хранил молчание. Пока не наступит мир, он не изречет ни единого слова. — Гласительница подошла к Аргелину, коснулась его лица, вытерла кровь краем рукава, и он не противился, только смотрел на нее с таким недоверчивым удивлением, что Мирани похолодела.
— И ты сможешь так со мной поступить?
— Так надо.
Помолчав немного, он сказал:
— Я любил тебя, Гермия.
Она не моргнула глазом.
— Мне тоже так казалось, господин.
— Наш союз…
Она с неземным спокойствием улыбнулась ему.
— Наш союз распался, — молвила она.
Восьмой дар
Молчание
Люди не знают, для чего нужны звезды.
Для чего нужна радуга, розы.
Прошлой ночью я лежал на спине в пустыне и считал звезды. Все они — мои. Каждая из них — огонек, напоминание.
Я долго изучал каждую из них, ее цвет, ее жар. Придумывал роль, которую она играет в истории, Даже закрыв глаза, я их видел, потому что звезды очень маленькие и могут падать в глаза, будто пылинки.
В пути я так устал, что даже заплакал.
Царица Дождя спела мне колыбельную.
И я уснул.

Их преследуют сновидения
Уже три дня они шли через горы. После птичьего города пейзаж изменился. Насколько хватало глаз, тянулись россыпи рыжевато-красных камней. Красная пыль прилипала к рукам, когда они карабкались на скалы, при каждом вдохе набивалась в носы и рты. Лысина Орфета покрылась толстым слоем грязи, туника Алексоса тоже была вся в пятнах.
Но зато стало несравнимо прохладнее. Здесь, наверху, дул свежий ветерок. Вскоре путники сняли и уложили в мешки тяжелые головные накидки. Они взбирались всё выше по каменистым осыпям, скользившим под ногами, и в один прекрасный миг Шакал поднялся на вершину расщепленного надвое утеса и остался стоять, полной грудью вдыхая свежий бодрящий воздух. С высоты он окинул взглядом пустыню.
— Там, вдалеке, Звери, — крикнул он. — Их хорошо видно отсюда. Громадные силуэты.
Орфет застрял в расселине и с руганью пытался высвободиться.
— Надеюсь, они за нами не гонятся.
Горный ветер развевал светлые волосы Шакала.
— Никто за нами не гонится, — твердо заявил он.
Сетис взглянул на грабителя — что-то в его голосе зацепило его. Лис тоже поднял глаза, понял, что Сетис это заметил, и поспешно отвел взгляд. Алексос, ловкий верхолаз, сидел на утесе, скрестив ноги, и вылавливал из туники насекомых.
— А ты думал, за нами придет Аргелин? — вдруг спросил он у Сетиса.
Юноша похолодел.
— За золотом? Откуда он узнает путь?
— Как-нибудь да узнает, Сетис.
— Никого там нет. Ни людей, ни верблюдов, ни караванов, ни кровожадных птиц. — Шакал отвернулся.
— Мы совсем одни, на краю земли, — заключил Архон.
Видимо, так оно и было. Сетис тоже вскарабкался на утес, встал рядом с грабителем могил, потер ободранные ладони и посмотрел вниз. Под ногами раскинулась бледно-серая пустыня; она тянулась до самого горизонта, теряясь в синеватой дымке, скрывавшей то ли море, то ли небо, то ли место, где они сливаются воедино, где живет и кусает себя за хвост исполинский змей, опоясывающий мир. И верно, отсюда были видны Звери, и, глядя на них, Сетис не сумел сдержать вздоха изумления, ибо с высоты были во всех подробностях видны их необычайно сложные силуэты, раскинувшиеся на песке. Были там и другие линии, сотни линий, они наискосок перечеркивали пустыню, сливались в гигантские письмена, в слова, протянувшиеся на много миль. Сетис и его спутники прошли по земле, наполненной легендами, и не сумели прочитать ни одной из них, даже не догадались об их существовании.
— Книга богов, — прошептал Сетис.
Шакал кивнул и сощурил удлиненные глаза на ярком свету.
— Да. И по ее страницам мы ползали, как мухи. — Он покосился на Алексоса. — Интересно, он знает, о чем в ней говорится?
Сетис промолчал. С того дня, когда ожил птенец, никто из них не чувствовал себя в своей тарелке рядом с Алексосом. Даже несмотря на то, что мальчик остался прежним, живым и любознательным, всё так же изматывал себя до полного изнеможения, и тогда Орфету приходилось по многу миль нести его на спине. Это страх, подумал Сетис. Страх перед тем, что кроется внутри у мальчика. Перед тем, какие чудеса он способен сотворить. Во Дворце Архона, на Острове, за пеленой сложных ритуалов, Бога держали взаперти, ублажали дарами, усмиряли священными песнопениями, церемонно разговаривали с ним через Оракул. Но здесь не было ни ритуалов, ни правил поведения. Здесь Бог жил на свободе, был опасен, и никто не знал, что он выкинет в следующую минуту. А поговорить с ним можно было не иначе как лицом к лицу.
— Спроси у него, — предложил юноша.
Шакал криво улыбнулся.
— Признаюсь тебе, писец, я не осмеливаюсь. С такими существами лучше пусть общается твоя подруга, жрица Мирани. А меня заботит только золото.
Он обернулся к югу, вгляделся в туманную дымку.
— Что это такое? — Сетис указал вдаль.
У горизонта темнело пересохшее русло реки. Оно спускалось с гор где-то на западе и сухой трещиной тянулось от края до края земли. Извилистые притоки пронизывали пустыню, будто иссякшие вены. Русло тянулось прямо к морю.
— Драксис. Река, которая прежде питала Порт. — Шакал нахмурился. — Когда Архон Расселон украл золотые яблоки, Царица Дождя высушила реку.
— Твой предок. Значит, он тоже был вором?
Шакал смерил его холодным взглядом
— Все мы воры. Наши преступления тяготят и нас, и наших потомков. Даже если мы считаем, что сумели уйти от ответственности. — Он внезапно отвернулся.
Сетис стоял, глядя, как удлиняются тени.
Мирани. Интересно, как она там. Сумели ли отец и Телия найти убежище? Он не мог даже спросить об этом у Алексоса, потому что тот сразу поинтересуется, с чего это вдруг его семье грозит опасность. Но ведь Бог и сам всё знает… если он все-таки Бог. В голове снова закружились отзвуки давних споров. Утомленный, он отошел.
Они разбили лагерь под нависающей скалой. На такой высоте ночи выдавались холодными, а костер развести было почти не из чего. Лис побродил вокруг и принес сучьев от мертвого дерева; он ловко умел разводить костры, и Сетис радовался этому. Они поели сушеных маслин и выпили по нескольку глотков драгоценной воды. Последний источник остался позади, воды хватало еще на три дня, а пополнить запасы можно будет только из самого Колодца, если они его найдут.
Шакал вытянул длинные ноги.
— Господин Архон, — тихо молвил он. — Как вы думаете, может быть, нам следует узнать, далеко ли мы находимся от цели?
Алексос зевнул.
— Не знаю. Когда найдем — тогда найдем.
Орфет усмехнулся. Шакал невесело покосился на Сетиса.
— А что скажет хранитель утраченных тайн Сферы?
— Что нам надо подниматься к самой высокой горе, той, что с расщепленной вершиной.
— Той, в которую садится солнце, — пророкотал Орфет.
— А может, за которую.
Музыкант пососал кислую маслину.
— Там должна быть глубокая пропасть. Пылающая. Солнце опускается в нее, и божественные кони везут его через весь Подземный Мир. Верно, дружище? — обратился он к Архону.
— Как скажешь, Орфет.
— Но в разные дни года солнце садится в разные места, И луна тоже, — голос, сухой и резкий, принадлежал Лису, и Сетис взглянул на него с удивлением.
— Неужели?
Одноглазый вор сплюнул.
— Ну и писец из тебя! Сразу видно, никогда головы не поднимал от своих пыльных свитков.
— Значит, там очень длинная пропасть, — Шакал посмотрел на Орфета, — раз она идет до самого конца мира.
Толстяк выплюнул косточку.
— Говори что хочешь, господин Шакал.
Шакал приподнял бровь и грациозно облокотился о камни.
— Ты смекалистее, чем кажешься, верно? И все-таки мне трудно представить тебя музыкантом.
— Он очень хороший музыкант, — вступился Сетис.
Орфет удивленно взглянул на него. Шакал кивнул.
— Я еще не сказал вам, что мы с Лисом… весьма признательны. Мы не ожидали, что вы… решите нас спасти. — Он отпил воды. — Мы бы, конечно, выбрались и без вас, но ваша помощь оказалась весьма кстати.
Орфет фыркнул.
— Надо было нам подождать и посмотреть, как вы будете выкарабкиваться.
— Вы бы многому научились.
— Тому, как хранить гордый вид, когда тебя едят заживо.
Продолговатые глаза Шакала ничего не выражали.
— В твоих речах мне чудится сомнение.
— Неблагодарный червяк. Надо было оставить тебя на съедение этой перекормленной утке! — Но в голосе Орфета не было злости, и Алексос улыбнулся.
Тогда Сетис спросил:
— Где звезды?
— Ах, да! — воскликнул Алексос. — Мои звезды!
— Мои. — Но грабитель могил все-таки снял с плеч мешок и достал звезды, развернул обе. От них заструился неземной свет, белый и голубой. Алексос осторожно тронул одну звезду, сияние озарило его лицо, и глаза показались еще темнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32