Анни спускалась вниз, где ее уже ждали Мэри, яркий огонь в камине и бренди. Впервые за десятилетия Мэри чувствовала привязанность к другому человеческому существу.
Как правило, вечера были наполнены болтовней Анни, и обычно Мэри нравилось ее слушать, приятным был даже акцент, искажавший слова до неузнаваемости. Анни говорила об Алеке, которого обожала, или о Клае, или о своих витражах. Иногда она заговаривала о своих родителях, с которыми не виделась с того дня, как познакомилась с мужем. Она звонила им, но они не подходили к телефону и не перезванивали. Написанные ею письма возвращались нераспечатанными. Однажды Анни с сыном летала в Бостон, решив, что ее родители не упустят возможность познакомиться с внуком. Но ей не удалось пройти дальше порога. Горничная объявила Анни, что вход в отчий дом ей запрещен.
Анни волновалась за Алека, садившегося за руль в любую погоду, работавшего с норовистыми животными. Однажды корова во время схваток сломала ему руку. Несколько раз Анни ездила с ним, но чаще он просил ее остаться дома, потому что ей, и особенно Клаю, нечего было делать на пронизывающем ветру под открытым небом. Поэтому все чаще вечерами Анни оказывалась в гостиной старого дома смотрителя маяка.
В тот особенный январский вечер Мэри почувствовала, как бренди согрело ее, и именно ее голос, а не Анни, оживлял тишину в гостиной. Потрескивали дрова, совсем близко шумел океан, но голос Мэри звучал ровно, спокойно. Она не знала, почему рассказала обо всем Анни. Она никому не открывала эту тайную часть своей души, но Анни внимательно слушала, ее глаза с любовью смотрели на Мэри.
Мэри рассказывала Анни почти то же самое, что и Полу Маселли — как она стала Ангелом Света за свою любовь к людям и доброту.
— Этим ты напоминаешь мне меня, Анни, — говорила Мэри. — У тебя такое доброе сердце. Ты забываешь о себе, когда помогаешь людям. — Она отпила глоток бренди, набираясь смелости. — Но на этом сходство кончается. Ты куда лучше меня как человек и как женщина.
Анни раскраснелась от жара пламени. Ее глаза не отрывались от лица Мэри.
— Почему вы так говорите?
Мэри пожала плечами, будто следующие ее слова ничего для нее не значили.
— Во мне есть другая сторона, темная, которую я никому не показываю. — Она пристально посмотрела на Анни. — Видишь ли, мой муж был лучшим из мужчин, о таком муже женщина может только мечтать. Кейлеб был терпеливым, добрым, сильным. Но мне этого всегда было мало. Возможно, виной тому наше одиночество. Не знаю. Но мне хотелось… — Мэри поджала губы, глядя на оранжевые языки пламени. — Мне хотелось принадлежать другим мужчинам, — закончила она.
— И вы… сделали это?
— Только в мечтах. — Мэри закрыла глаза. — Это было невероятно сильное чувство, отчаянное желание. Мне стыдно говорить об этом.
— Вам нечего стыдиться. Многие женщины думают о… Мэри отмахнулась от Анни, отметая ее возражения.
— Не так, как я. Я не спала ночами, представляя, что рядом со мной кто-то из знакомых мужчин. Я была с Кейлебом, спала с Кейлебом и представляла на его месте другого Иногда я не могла работать. Я поднималась на башню, чтобы отполировать линзы, и вместо этого сидела на галерее и мечтала. Я махала рукой морякам и представляла, как они возвращаются ночью, приходят к маяку, чтобы провести со мной время. Мысленно я привязывала к перилам красную тряпку, если Кейлеба не было дома, сообщая всем, что я… доступна. Однажды я зашла так далеко, что даже купила кусок красной материи.
Мэри чувствовала, как полыхают ее щеки. Должно быть она выглядит полной дурой. Чтобы семидесятитрехлетняя женщина рассуждала подобным образом!
— Но вы так ее и не привязали к перилам? — спросила Анни.
— Нет.
— Вам должно было быть очень больно, если вы чего-то так страстно желали и думали, что не могли получить.
Мэри улыбнулась. Анни поняла ее.
— Именно по этой причине я хотела работать в службе спасения, — продолжала Мэри. — Тогда бы я оказалась среди мужчин и почувствовала возбуждение от того, что могло бы произойти. Но я приходила в себя каждый раз, когда подходила совсем близко к опасной черте. Я спрашивала себя: какое я имею право чувствовать себя неудовлетворенной? Как я могу желать большего, чем уже имею?
Мэри постучала пальцами по стеклу стакана. Она бы с удовольствием закурила, но знала, как расстраивается Анни, когда видит ее с сигаретой.
— Порой мне удавалось заставить себя перестать думать о других мужчинах, и в такие моменты я чувствовала себя так, словно дала себе отрезать руку или ногу, настолько эти мечты стали неотъемлемой частью моей жизни. Мы ходили в церковь, но даже там я не могла удержаться и не думать о мужчинах. Люди говорили, что Кейлеб недостаточно хорош для меня. Некоторые даже спрашивали, что я в нем нашла. — Мэри покачала головой. — А он был в тысячу раз лучше меня.
Анни понуро сидела в своем кресле, золотые отблески огня играли на ее длинных рыжих волосах.
— Вы слишком суровы к себе, Мэри.
Мэри отпила побольше бренди, тяжелого, словно мед, согревающего нутро. Она подняла на Анни глаза.
— Моя глупость убила Кейлеба, — призналась она.
— О чем вы говорите? Мэри покачала головой.
— Даже в шестьдесят три моя голова была полна этой девчоночьей чепухой. Никто не знает правды. О смерти Кейлеба, я имею в виду. Ты никому не расскажешь? Анни лишь кивнула.
— Когда мне было лет тридцать, я познакомилась с одним рыбаком. Честер его звали. Мы с ним все разговоры разговаривали да поддразнивали друг друга, все рассуждали, когда мы наконец займемся чем-то посерьезнее разговоров. В конце концов он меня убедил. Честер сказал, что я моложе не становлюсь. И тогда я подумала, что он прав, что либо я сейчас решусь, либо будет поздно. Мы договорились встретиться вечером у меня дома, когда Кейлеб уедет. Только Кейлеб не уехал. Вот я и отправилась на берег, чтобы предупредить Честера, что все отменяется.
Он мне не поверил, я так думаю. Решил, что я опять увиливаю. Тогда-то Честер и стал целовать меня прямо на берегу. Я отбивалась, боялась, что Кейлеб на маяке и все сверху увидит. Так оно и вышло. Муж решил, что Честер на меня набросился. Он сбежал вниз, бросился к нам и начал драться с Честером. Ты бы видела, Анни… Два седых старых мужика лупят друг друга. — Мэри со вздохом покачала головой. — В пылу драки они оба оказались в воде. Два глупца набросились друг на друга, как дикие индейцы. Когда Кейлеб все-таки выбрался на берег, он еле дышал. Упал и умер у меня на глазах.
Мэри поморщилась, вспоминая, как не могла поверить в то, что Кейлеб на самом деле мертв, как потом ненавидела себя.
— Мужа я похоронила, а через несколько недель Честер набрался наглости и предложил мне выйти за него. Нечего и говорить, что я отказалась. Наконец-то я нашла лекарство от моих глупых мечтаний, только стоило оно слишком дорого.
Мэри неожиданно почувствовала перемену в Анни. Та сидела слишком тихо, крепко завернувшись в шаль и глядя на огонь. Вскоре они услышали тихий плач на втором этаже.
— Клай проснулся, — негромко сказала Анни. Мэри кивнула.
— Тебе пора домой, девочка.
Анни встала, шаль упала с ее плеч в кресло. Она медленно, тяжело поднялась по лестнице. Мэри слышала, как молодая женщина нежно успокаивает сынишку.
Когда Анни вернулась в гостиную, она усадила ребенка на колени Мэри.
— Позвольте мне перед уходом подбросить дров в огонь, — как обычно, попросила Анни. Положив несколько поленьев в очаг, она помешала угли кочергой. Огонь образовал вокруг ее головы светящийся нимб. Наконец Анни встала, взяла Клая на руки. Ее лицо раскраснелось, от рук и одежды шло тепло. Она избегала взгляда Мэри, и на мгновение Мэри пожалела, что разоткровенничалась. Напрасно она так рисковала. Вот и добилась своего, поставила под удар их дружбу.
Мэри тоже поднялась, проводила Анни на крыльцо. Та обернулась к ней, крепко прижимая к груди сынишку.
— Мэри, — начала она, — ваши желания… ваши фантазии… Из-за них вы не стали плохим человеком.
Мэри облегченно вздохнула. Она смотрела, как Анни идет сквозь ночь к машине. На полпути молодая женщина обернулась и очень тихо, так что Мэри едва могла слышать ее, добавила:
— Мэри, между нами больше сходства, чем вы думаете.
Свет маяка на мгновение упал на нее, Мэри увидела слезы на ее щеках, пухлую ручку мальчика, коснувшуюся подбородка матери, и мир снова погрузился во тьму.
36
Когда в четверг вечером Оливия вернулась домой с работы, машина Пола уже стояла на подъездной дорожке, и она сама не поняла, обрадовало ее это или рассердило. Должен ли бросивший ее муж и дальше свободно приезжать и уезжать, когда ему заблагорассудится? А что, если он зашел в будущую детскую и увидел колыбель?
Оливия переступила порог. С кухни пахло чесноком, оливковым маслом и вином, как это бывало всегда, когда Пол становился к плите. Она вошла в кухню, и он улыбнулся ей, стоя у плиты и колдуя над сковородкой. В руке у него была вилка на длинной ручке, напоминающая дирижерскую палочку. Пол подвязался старым красным фартуком.
— Привет, — поздоровался он. — Я хотел удивить тебя, приготовив креветки с чесночным соусом.
Много лет назад Оливия сказала мужу, что креветки с чесночным соусом — это отличное возбуждающее средство. Она поставила сумку на стол.
— Ты не мог бы в будущем заранее предупреждать меня о своем визите? — спросила Оливия. — Мне не нравится, что ты вот так запросто ходишь по моему дому.
Пол явно удивился, услышав вместо приветствия упрек. Он понял, что Оливия не слишком обрадовалась его появлению.
— Я все еще плачу мою часть по закладной, — ответил он.
— Дело не в деньгах. Ты оставил меня. Так что у меня может быть своя жизнь.
Ей очень хотелось посмотреть на свой живот, чтобы убедиться, что он не слишком красноречиво выдается вперед. Пол положил вилку и повернулся к ней.
— Ты права, об этом я не подумал. Мне просто хотелось сделать тебе сюрприз, доставить тебе удовольствие, Лив. Ты хочешь, чтобы я ушел?
Она покачала головой.
— Нет. — Ее ответ прозвучал достаточно резко. — Оставайся, — добавила Оливия уже мягче. — Я только переоденусь.
В спальне она вытащила из шкафа джинсы и длинную мешковатую футболку. Совсем скоро ей придется покупать специальную одежду для беременных. Люди все узнают. И Пол все поймет.
Оливия вернулась в кухню.
— Могу я чем-нибудь помочь? — поинтересовалась она.
— Все готово, садись. — Пол жестом указал на стол в кухне. Оливия так и не купила новый стол для столовой.
Она села, Пол поставил перед ней тарелку с жирными креветками в соусе и коричневым рисом. Он был прирожденным кулинаром, одним из тех, кто мог приготовить изысканное блюдо, даже не заглядывая в поваренную книгу. Пол всегда был больше склонен к домашней работе, чем Оливия. Когда-то они планировали, что Пол будет сидеть дома с детьми, а Оливия вернется на работу.
Он собрался налить ей вина, но Оливия поспешно прикрыла бокал рукой.
— Нет, спасибо. — И, отвечая на его удивленный взгляд, добавила: — Я временно не пью.
— Почему?
— Решила немного похудеть.
— А я-то надеялся напоить тебя и соблазнить.
Оливия почувствовала, как вспыхнули щеки, и уткнулась в тарелку.
Пол потянулся к ней через стол, накрыл ладонью ее пальцы.
— Ты и в самом деле на меня сердита, — сказал он.
— На некоторые твои поступки мне трудно не обращать внимания.
Пол кивнул, снова откинулся на спинку стула и налил вина себе.
— Думаю, я не вправе тебя винить. Но сегодня я сделал кое-что, что ты одобришь. Я передал в дар библиотеке три витража, созданных Анни.
— В самом деле? — Оливия искренне удивилась.
Я не могу раздать все сразу и сделать вид, что ничего не произошло, Лив, но я над этим работаю. Я расстался с двумя сценами подводного мира из гостиной и овальным витражом, который был на заднем стекле машины. Библиотекарша пришла в восторг. Теперь, после смерти Анни, ее работы значительно поднялись в цене. — Пол на мгновение сжал губы, словно признавая, что смерть Анни до сих пор не дает ему покоя. — Через пару недель я раздам их все, как только найду, кому отдать.
— Это хорошо, Пол, — Оливия попыталась улыбнуться ему. — Будем мы вместе или нет, ты все равно должен избавиться от этого наваждения.
— Что за игры, Оливия? Ты притворяешься недотрогой или я чего-то не понимаю?
— Я ни во что не играю. — Она посмотрела прямо в его нежные светло-карие глаза. — Я не знаю, как мне вести себя с тобой. Я боюсь доверять тебе, боюсь остаться перед тобой беззащитной. Мне страшно снова связать свою жизнь с твоей, так как я не уверена, что ты сам к этому готов.
— Раньше у нас все получалось, — заметил Пол. — Нам просто необходимо уехать отсюда.
Оливия молча ела креветки и рис. Наконец она снова взглянула на него.
— Мне предложили работу в Мемориальной больнице Эмерсона.
Она пересказала разговор с Кларком Чэпменом, и на губах Пола заиграла улыбка.
Он отложил вилку, снова потянулся к ней, коснулся ее руки.
— Это знак свыше, ты согласна? Хорошее предзнаменование. Мы переедем в Норфолк и начнем все сначала на новом месте. Скажи Чэпмену, что ты согласна, Лив. Позвони ему сегодня же и скажи.
Оливия покачала головой, но руки не отняла.
— Я должна все обдумать. Я не могу решать такой вопрос сгоряча.
После ужина они перешли в гостиную. Пол принес Оливии земляничный мусс. Они сидели на противоположных концах дивана. Оливия размышляла над тем, как ей выпроводить мужа из дома до того, как он решит ее обнять. Но Пол словно и не собирался уходить. Он снял ботинки, положил ноги на пуфик.
— Вчера вечером я перечитывал «Крушение „Восточного духа“, — сказал он.
— Зачем?
Захотелось почувствовать себя ближе к тебе. Я читал и вспоминал свои ощущения в те дни, когда я наблюдал за твоей работой в больнице и влюбился в тебя. Ты помнишь, как это было прекрасно?
— Ив самом деле прекрасно! — Оливия горько рассмеялась. — Погибли сорок два человека. Фантастика, что и говорить. — Она туг же пожалела о своей язвительности. Пол встал, на лице появилось обиженное выражение.
— Ты изменилась, стала жесткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53