- Я пошел с ним на стоянку такси на площади Норра Банторьет и сказал, чтобы он благодарил свою счастливую звезду за то, что все это он пережил не в Бейруте, а в Стокгольме. Потому что здесь нам достаточно лишь выгнать израильского агента. "Надеюсь, мы никогда не увидимся", - сказал я.
- Ты угрожал ему?
Понти рассмеялся.
- А-а, значит, в отчете он так написал? Та-ак, не понравилась ему ситуация. Чертовы провокаторы, потерпев неудачу, они всегда норовят дать объяснения. Но не будь Канафани случайно в городе в тот вечер, я никогда не схватил бы этого дьявола. Он настоящий профессионал. И операция была подготовлена отлично. А предыстория тебе известна?
Карл кивнул. С языка готовы были сорваться вопросы: "Как звали девушку из "Дагенс нюхетер"? Может ли она подтвердить, что Канафани был там? Знает ли еще кто-нибудь эту историю? Через какое время после этой истории был убит Канафани, его ведь взорвали в его же машине в Бейруте? Сделали ли это израильтяне? Есть ли тут какая-нибудь взаимосвязь?"
Но Карл решил отказаться от этих вопросов. История, должно быть, правдива, она настолько логична и практически объясняла то, чего не смог сделать ни один аналитик службы безопасности. Именно так все и произошло, когда был разоблачен израильский секретный агент Бен Тевел?
- Так вот, черт возьми, как это было, - помолчав, сказал наконец Карл. - История эта так и оставалась крепким орешком, никакого объяснения ей так и не нашли.
- Что доказывает, сколь я опасен и так далее.
- Да, примерно так.
Они молча продолжали прогулку.
Карл никак не мог сосредоточиться на чем-то одном, самые противоречивые мысли одолевали его. Ведь при всех обстоятельствах ситуация была абсурдна. Если многие годы на Понти смотрели как на врага, не найдя объяснения истории Бена Тевела, то почему больше полагались на тайное телефонное прослушивание, а не воспользовались возможностью просто пойти к человеку и поговорить с ним? А может быть, Карл просто наивен и, как прежде, продолжает считать, что люди говорят правду, поскольку лгать отвратительно?
Нет, благоразумие многое может объяснить, да и рассказ Понти о поездке в Норвегию тоже можно проверить до мельчайших подробностей. И Карл решил продолжить разговор о том, что еще больше отягчало его "служебную ошибку", косвенно разоблачавшую подозрения "фирмы". Сказал "а" - скажи и "б".
- Как ты знаешь, очень небольшая группа журналистов, связанная с историей "Фолькет и бильд/Культурфронт", занимает сейчас, как и ты, влиятельные...
- Да, знаю, - прервал его Понти, - я знаю вашу интеллигентскую теорию об этом, ведь Письмоносец был в "Экспрессен" и вертел ею в доказательство нашей якобы конспирации. Ему повезло, что никто так и не понял, о чем и о ком он говорил.
- Ну а как было на самом деле?
Понти вздохнул.
По его мнению, объяснение тут довольно простое. Студенты конца 60-х годов, до или после политически бурного десятилетия, рассчитывали на карьеру в промышленности, науке или на биржах, но не в журналистике. Вернее, так: в то время все "левые" студенты были журналистами, у всех был какой-нибудь журнальчик, куда они писали, ведь написание статей было самой естественной и самой простой формой борьбы. Именно так и начинают многие журналисты - пишут, чтобы изменить мир, чтобы "пробудить массовое сознание" или по крайней мере отменить несправедливые законы.
И поскольку в те годы практически все стали журналистами, талантливых среди них оказалось больше, чем в обычные времена. Возьмем, например, тех, кого касается "конспирационная" идея Письмоносца, ну, скажем, руководителя программы "Студия С". Были бы это 70-е годы, он стал бы доцентом уголовного права; бывший корреспондент в США, а затем шеф международного отдела в программе "Раппорт" стал бы профессором национальной экономики или чем-то в этом роде, а тот, что работает в журнале "Мальмё-Магазин", прошел бы тот же путь, что и его коллега в "Студии С", если бы стал студентом в 80-е годы, и так далее.
Журнал "Фолькет и бильд/Культурфронт" многие годы был естественным местом встреч всех журналистов, ставших журналистами ради самого дела. Среди них и была та группа, которая утвердила себя, выдержав политическую конкуренцию в журналистике.
Именно в те годы журналистика так обогатилась талантами, которые в другие политические времена пошли бы совсем иным путем. Сам Понти, например, в "нормальное" время стал бы руководителем какого-нибудь предприятия. И совсем не странно, что эта группа выдержала и конкуренцию последующих лет, когда борьба поутихла, а идея революции отодвинулась в будущее; они с чистыми руками уже были специалистами в совсем других областях, но не в тех, о которых мечтали, будучи лучшими учениками в своих классах.
На телевидение и радио их брали поодиночке, независимо друг от друга, в силу сильной конкурентной борьбы в этой области или, в отдельных случаях, необычайно высокого образовательного ценза в журналистике.
Просто комично прозвучала "конспирационная" идея Письмоносца в "Экспрессен" о том, что все они, собственно говоря, не настоящие журналисты, а лишь переодетые. Тот, кто держался такого мнения, ничего не понял в сущности журналистики или в конкуренции в этой отрасли, ничего не понял в "левом" движении 60-х годов, вообще ничего, кроме чисто технической взаимосвязи, кто есть кто и т. д.
Они подошли к улице Йервелльгатан и остановились так, что их взорам открылось здание газет "Дагенс нюхетер" и "Экспрессен".
- Хотя туда, - взглядом показав наверх, сказал Понти, - "левые" 60-х годов попали лишь в последние годы; но уже существовала наша "команда Б", и, насколько я знаю, те быстренько превратились в репортеров скандальных происшествий. Там сейчас всего три-четыре клартеиста и социал-демократа, они используют слово "террорист", как только им надо написать "араб". Собственно, в этом куда большая загадка, чем в мистерии Письмоносца обо мне и руководителях телевизионных программ.
- А как же получилось, что ты так много знаешь о "фирме"? - удивился Карл, почувствовав, что должен увести Понти от журналистской темы и не продолжать обсуждать ее в оставшееся время свидания. Хотя Понти говорил спокойно, в его голосе слышалась какая-то странная озлобленность.
- "Фирма"? - спросил Понти так, словно его насильно вывели из глубоких размышлении. - Да-да, "фирма". Так вот, я уже говорил и о нашей суровой юности, или, как это сказать, когда по всей стране за нами гонялись как за преступниками и предателями родины, тогда у меня там и завязались хорошие связи.
- Не странно ли это?
- Нет, не особенно. Все зависит, мне кажется, от противоречий на самой "фирме", между старшими, которые чувствуют, что Нэслюнд выталкивает их и несправедливо относится к ним, и его новой гвардией. Но и те и другие чувствуют, что летят в тартарары, и хотят, чтобы все вылезло наружу.
- И они с тобой сплетничают?
- Да, иногда. Существует разница между тобой и мной, подумай об этом. Я ни на секунду не могу быть уверен, что то, о чем я говорю тебе, останется между нами, ждать от тебя такого обещания бессмысленно. Но если я дам такое обещание - это совсем иное дело.
- Почему же?
- Не по личным причинам, а по юридическим. Если ты хочешь сообщить мне что-нибудь как "анонимный авторитетный источник", то твоя анонимность защищена законом. Я совершил бы преступление, раскрыв тебя как источник, не говоря уж о том, что пришлось бы тем самым совершить еще большее профессионально-этическое преступление. В один прекрасный день и ты, быть может, воспользуешься этим, и тогда мы, конечно же, договоримся.
Они прошли уже здание, где разместились газеты "Дагенс нюхетер" и "Экспрессен", советское посольство, газету "Свенска дагбладет" и спустились к мосту Вэстербрун. Маршрут не ахти какой заманчивый, а погода и позднее время по-прежнему не привлекали прохожих. Но пора было прощаться, ведь оставался всего километр до здания полиции на острове Кунгсхольмен.
Карл обдумывал сразу несколько вопросов. Он был доволен: ему удастся отвести подозрения от Эрика Понти - тот нравился ему, - а самому сконцентрировать внимание на этом дьяволе Хедлюнде. Его он все больше и больше недолюбливал. А не мог ли Понти чем-нибудь помочь?
- Я хотел бы услышать твою точку зрения на одну проблему, - сказал Карл и, не ожидая ответа, продолжил: - Если палестинцы не заинтересованы в проведении террористических актов в Швеции и если в таком случае речь идет лишь о небольшой фракционной группе, которая, так сказать, саботирует руководство ООП, можно было бы получить доказательства этому?
- Спроси их сам, - ответил Понти коротко и ясно, словно для этого надо было лишь отправиться на ближайшую улицу и спросить соседку.
- Как это, черт возьми?
- Если ООП что-нибудь не одобряет или если они не имеют к этому никакого отношения, то они, возможно, и расскажут тебе. Если же это дело рук палестинцев, то они, во всяком случае, знают это. Скажут они тебе что-нибудь или нет, ты не узнаешь, пока не спросишь их сам.
- Спрошу кого?
- Палестинскую службу безопасности и разведки.
- А такая существует?
- Окстись, она по меньшей мере лучшая на Ближнем Востоке.
- Здрасьте, я из шведской полиции безопасности и хочу знать, не имеете ли вы привычки убивать наших офицеров?
- Да, а почему бы и нет. Тебе надо найти Абу аль-Хула.
- А кто это?
- Шеф палестинской разведслужбы. Мало кто знал его. Абу аль-Хул означает, между прочим, Сфинкс.
- А где я найду его?
- Вероятно, в Бейруте. Или в Тунисе, но думаю, скорее всего, в Бейруте.
- Ты можешь помочь выйти на него?
Они остановились под опорой моста Вэстербрун и смотрели на пустынный подтаявший, полу замерзший травяной ковер набережной, тянущейся к Норра Мэлярстранд. Понти раздумывал. Наконец он решился.
Это будет не так уж просто. Карл должен сначала поехать в Бейрут и там найти одного шведского врача в скандинавском диспансере палестинской группы в лагере для беженцев Бурж эль-Баражна. Понти мог бы написать ему письмо. Если Карлу удастся убедить его в своих благих намерениях, тот, в свою очередь, свяжет Карла с "Джихаз ар-Разед" - так называлась сама организация. Она отвечает за безопасность скандинавских друзей в Бейруте. А затем следующий шаг - тут все зависит от умения Карла вести переговоры.
- Это опасно? - спросил Карл.
- Да, в высшей степени, если попробуешь обманывать их. Если же нет, то в худшем случае, думаю, все может кончиться лишь тем, что они пошлют тебя ко всем чертям, но ты, во всяком случае, будешь знать: они не хотят обсуждать варианты ухода Фолькессона к праотцам.
- Значит, ты напишешь письмо шведскому врачу и расскажешь суть дела, да?
- Да, можешь получить его завтра. Правда, мне опять придется отделываться от твоих коллег и от их новой идеи, что я очень "темный тип" - так это, кажется, звучит?
- Пошли письмо на адрес отдела безопасности при Управлении госполиции - найдешь его в телефонном каталоге - и пиши на имя Арне Фристедта, комиссара криминальной полиции.
- Это ты?
- Нет.
- Хорошо, пусть так. Значит, за мной следят, чтобы посмотреть, не выдам ли я себя.
- Да.
- Тогда они странно ведут себя. Они делают все, чтобы я видел: за мной следят. Почему?
- Ты уверен?
- Никаких сомнений. Они хотят, чтобы я видел: за мной следят.
- Не знаю почему, похоже, пытаются напугать тебя. Кстати, я должен дать тебе один совет. Доказательств против тебя нет - надеюсь, ты понял это. Но если тебя схватят, Бога ради, не сопротивляйся и никакого оружия.
- Спасибо за предостережение, это я действительно запомню, - сказал Понти, повернулся на каблуках и ушел.
Карл еще долго не двигался с места, так и не поняв реакции Понти - был ли это гнев или что-то другое? Потом вспомнил, что еще он должен был спросить, но уже слишком поздно. И еще о "Джихаз ар-Разед".
И вдруг его осенило: "Разед" - "неизвестная палестинская организация" среди других палестинских террористических организаций в Европе.
Он подождал, пока Понти исчез из виду, пошел к Вэстербрун и остановил такси.
Карл ехал домой очень довольный собой. Смешно, и Понти, и Старик дали один и тот же ясный совет: ищи и спрашивай.
В Бурж эль-Баражна работала ведь Петра Хернберг, одна из задержанных шведок. Она могла бы посоветовать что-нибудь путное.
Вернувшись домой, Карл сел к письменному столу, которым редко пользовался, и тщательно записал разговор с Эриком Понти. Он был убежден, что из Осло от Руара Хестенеса получит однозначно положительный результат.
* * *
Утром и в первую половину следующего дня сотрудники "фирмы" отрабатывали материалы западногерманской службы безопасности. Начиная с 7 утра и до 12 дня беспрестанно трещал телекс, передавая сообщения в центр Управления госбезопасности. Вскоре материал стал необъятным.
По какой-то причине то ли арестовали, то ли вызвали на допрос пятнадцать молодых людей в самой Западной Германии, а потом новые аресты в Бремене и Гамбурге.
Быстро оценить эффект активности немцев оказалось невозможным. Единственным конкретным результатом был захват какого-то разыскиваемого террориста.
Уже утром Нэслюнд сформировал еще одну рабочую группу.
Для образования сверхплановой группы "немецких" экспертов существовала некая историческая причина: в последние годы этим специалистам делать было нечего, так как западногерманский терроризм был почти уничтожен. Почти тридцать "благородных" террористов сидели под замком в тюрьме Крефелд уже многие годы, а специально построенный бункер при суде в Дюссельдорфе вообще пустовал.
Помимо этих драматических сообщений из Западной Германии сюда поступил и один короткий тривиальный отчет из норвежской полиции наблюдения, от младшего полицейского Руара Хестенеса.
В мельчайших подробностях Хестенес сумел объяснить, что делал Эрик Понти все то время, когда его не удавалось эффективно контролировать. Понти в первой половине дня просидел несколько часов на переговорах с двумя шефами из Норвежской радиокомпании в самой гостинице. Речь шла о возможности сделать телерепортаж из Афганистана. Договор подписан, НРК будет финансировать репортаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56