они не смогут и шага ступить, чтобы мы не помешали им в этом; и, кроме того, получим доказательства, - возразил Карл.
- Ты так прав, так прав, - сказал Алпельтофт, потирая большим и указательным пальцами глаза. - Мне это нравится не больше, чем тебе, но, во всяком случае, одно хорошо. Мы сможем заполучить их, сможем допросить и узнаем немного конкретнее... У нас будут по крайней мере более точные сведения. Попробуй посмотреть на это так.
* * *
По дороге домой Фристедт слушал по радио в машине местные сплетни и пытался ни о чем не думать: "На мосту Вэстербрун перевернулся молоковоз. Частный центр вакцинации объявил забастовку. Движение за мир призывает на митинг протеста в стокгольмском Народном доме. За вчерашнюю ночь остановлены восемь пьяных водителей". Погода, как всегда, обычная.
Он вставил ключ в замок входной двери под звуки несшейся из гостиной рок-музыки; в прихожей ему показалось, что вся вилла вибрирует. Восемнадцатилетний сын лежал на софе прямо в ботинках, курил и смотрел в потолок - сам себе хозяин.
- БУДЬ ЛЮБЕЗЕН, ПРИГЛУШИ ЗВУК! - прокричал отец, проходя мимо гостиной и даже не притворяясь, что не замечает облаков дыма; ему не хотелось возобновлять старую, набившую оскомину дискуссию. Обе дочери уже выпорхнули из гнезда, одна стала стюардессой и вышла замуж за летчика, другая изучала медицину в Умео, и дом стал слишком большим. Они даже подумывали продать его: в старости лучше жить просто в квартире.
Он разделся, принял душ и решил побриться. "Старею, старею". Бреясь, он старался не разглядывать себя.
- Это правда, что ты охотишься на убийцу полицейского?
Сын стоял в дверях в ванную. На этот раз вопрос звучал не иронично, не как обычное: "Ну, сколько шпионов поймал сегодня, па?" - вопрос, на который он должен был получить отрицательный ответ.
- Пойди сядь, я приду, как только помоюсь, - ответил Фристедт, чтобы потянуть время. Ему не хотелось отказывать сыну, раз тот спросил серьезно, но он и не хотел раскрывать своему гимназисту государственные секреты. Он побрился, помылся, обвернулся полотенцем и вошел в гостиную. Сын стоял у аквариума.
- Садись, - сказал коротко отец.
Они сели друг напротив друга; он заметил синяк под левым глазом сына.
- Что с глазом?
- А-а, один идиот все время болтал: мол, стреляйте в сыщика, стреляйте в сыщика.
- Ты что, подрался в школе?
- Да, но это ничего. А все-таки это правда?
- Кто тебе рассказал?
- Мама.
- Значит, правда, но ей не нужно было говорить тебе об этом. Знаешь, я не имею права рассказывать о работе дома. Твои сестры одобряли такое положение и даже считали его преимуществом.
- Но это правда? Вы поймаете этого дьявола?
- Надеюсь, но точно не знаю. А почему тебе так хочется знать?
- Ведь на месте этого полицейского мог бы быть и ты, да?
Такая мысль Фристедту в голову не приходила. В "фирме" еще никто не был убит, пока он там работал; полицейских в Швеции вообще не убивали, в них стреляли, а перепуганные пьяные, мелкие хулиганы порой даже попадали. За целый год сын впервые выказал свою любовь к отцу. И тому не хотелось упускать этот момент.
- Сегодня вечером я совершу "должностной проступок". За него меня могут выгнать с работы либо передать дело в полицию нравственности или в криминальную полицию. Раньше я никогда так не поступал, всегда следовал нашим дурацким инструкциям. Вот почему ты никогда не знал, над чем я работаю.
- Это связано с поимкой убийцы?
- Да. По крайней мере с попыткой получить более серьезные улики, чем те, которые у нас есть, а есть у нас всякая ерунда, о которой пишут в газетах.
- Тогда о'кей!
- Что о'кей?
- Я имею в виду твой "должностной проступок".
- Спасибо за эти слова. Я напомню тебе о них, когда не смогу повысить тебе апанаж из-за того, что по решению полиции нравственности потеряю надбавку за риск.
- Это так опасно?
- Нет, а что?
- Пистолет при тебе? Хотя раньше я его почти никогда не видел.
- Нет, во всяком случае, не сегодня вечером. Моя работа сегодня не стрелять, а попытаться понять всю эту историю, по крайней мере как она развивалась.
- Сумеешь?
- Нет. Но пока сдаваться не собираюсь. А как твои дела, в порядке?
- Даже очень.
- Хорошо. Скажи маме, что я не знаю, когда вернусь, но позвоню около десяти, если буду задерживаться.
Он поднялся и направился в спальню поискать костюм поприличнее и белую рубашку.
По дороге в румынское посольство он шел, насвистывая. "У наших юношей свои положительные качества. Парнишка - последний ребенок в семье, он не похож на старших сестер, которые вечно были недовольны тем, как СЭПО действовала против "зеленых" и сторонников мира". Для парня вот уже много лет он был то "старик-дьявол", то "дьявольский сыщик".
Фристедт охотно совершал бы по одному "должностному проступку" в неделю ради такой вот минуты, которую он пережил сегодня с сыном.
У выхода на улицу Эстермальмсгатан он узнал двух своих коллег, наблюдавших за посольскими гостями. Они незаметно кивнули друг другу.
Фристедт уже много лет не посещал посольских приемов, но ничего не изменилось. Специально приглашенный югославский персонал предлагал напитки на подносах, на этот раз половина из них были безалкогольными. Арабы, наверное, сильно повлияли на дипломатическую жизнь. Посреди самой большой комнаты стоял огромный стол с лососиной, икрой и различными румынскими закусками. Фристедт удовольствовался стаканом апельсинового сока, пробегая глазами по небольшим группкам военных. Праздник был посвящен юбилею румынской Народной армии, значит, большинство гостей должны были присутствовать в парадной форме, которая на обычных приемах выглядела бы опереточно.
Но Юрий Чиварцев, вернее, полковник Юрий Чиварцев, по всей видимости, должен прийти в гражданском, думал Фристедт.
И ошибся. Все было куда тоньше. Форма полковника Советской Армии даже среди большого блеска других мундиров сразу бросается в глаза присутствующим, следящим за "старшей наседкой" той или иной стороны.
Фристедт одиноко стоял у колонны и ждал удобного момента. Прошло уже довольно много времени, а вокруг советского полковника все еще вертелся хвост офицеров восточноевропейских стран. Фристедт почувствовал, что удачный случай вот-вот ускользнет от него, ему уже самому хотелось смеяться над собой. Но вдруг полковник поставил рюмку на поднос и решительным шагом направился к столу с закусками. Казалось, будто он решил отделаться от охраны, и она не последовала за ним. Удобный момент.
Когда шеф ГРУ - военной разведки Советского Союза - копался в вазочке с икрой у торцовой стороны стола, к нему неожиданно и незаметно обратился мужчина в штатском, которого он не знал.
- Меня зовут Арне Фристедт, я комиссар шведской службы безопасности, я хотел бы поговорить с вами и как можно скорее. Без свидетелей. Дело это законное, но нам нужна ваша помощь, - сказал Фристедт по-английски, еще раньше отрепетировав фразу несколько раз. Короче сказать было бы невозможно.
Полковник засиял и неожиданно повернулся к нему с улыбкой на лице, но без улыбки в глазах.
- Ой, как приятно, - сказал шеф ГРУ, пожимая ему руку, и одним выдохом добавил: - Юргордсбруннс Вэрдсхюс, ровно в 10 часов.
Повернулся и ушел.
Фристедт остался, притворяясь, будто выбирает еду. "Какого черта, что он имел в виду? Назначить свидание почти на месте убийства?" - думал он.
Фристедт оставался на приеме еще с четверть часа, а потом отправился домой. До назначенного времени было еще более трех часов.
* * *
Карл продал старую машину и купил новую поменьше и внешне поскромнее, но более скоростную и дорогую. Уплатил разницу наличными, хотя настроение у него было совсем не для покупок. Потом взял гамбургер и поехал домой. Войдя в квартиру, сразу же открыл обычно запертую комнату для тренировок. В последнее время он буквально заставлял себя не пользоваться ею, но сейчас точно так же заставил себя открыть ее, надеясь перебороть состояние, в котором находился вот уже целые сутки.
Он начал с отработки двадцати - двадцати пяти движений, характерных для стрельбы с близкого расстояния.
Он знал, что оперативник должен заниматься этим постоянно и постоянно держать в форме себя и свой арсенал. Все это не имело ничего общего с балетоподобными движениями, которые можно видеть в кинофильмах или в некоторых спортивных видах единоборств. Именно это последнее и стало основной предпосылкой для получения образования в Сан-Диего.
"Это не фильмы с пресловутым Брюсом Ли, мальчики, это нечто более серьезное. Когда какой-нибудь дьявол настолько глуп, что, наступая на вас, занимает спортивную позицию готовности, - стреляйте в него или бейте по голове лопатой. Если же при вас нет этих или других нужных предметов или если начинается шум, знайте: вы не на какой-то там треклятой Олимпиаде, и речь идет не о серебряных медалях. И если кто-нибудь из вас увлекается "пижамной борьбой" и тому подобным, то с Божьей помощью мы выбьем из вас это увлечение, даже если вы и будете сопротивляться, хе-хе".
При этом инструкторы по каратэ поясняли: "Тому, кто, например, неожиданно потерял глаз, не нужен уже даже самый красивый пояс".
После годичного курса основных тренировок - пожизненное повторение. Модель - всего несколько моментов, но отнюдь не спортивных.
После душа Карл сидел в банном халате, чувствуя начинающуюся послетренировочную боль и нытье в коленях - результат стократного удара по мешку с песком. Окажись вместо мешка человек, это означало бы два-три сломанных ребра и сильное кровотечение.
* * *
Отчет обо всех, как утверждалось в нем, планируемых насильственных акциях пропалестинских групп, не более чем блеф, и не только потому, что все эти "утвержденные планы" - сжигать еврейские детские сады, взрывать синагоги, убивать школьников и дипломатов и так далее - были неправдоподобными или оставались лишь "утвержденными планами". А главным образом потому, что Карл мог убедительно доказать, что отчет этот составлен оплачиваемым доносчиком. В отчете на это, конечно, нет и намека, но неоднократно подчеркивалось, что "источников много и при этом совершенно разных". От всего этого разило платным агентом, и с помощью ЭВМ это можно было доказать за какой-нибудь час.
В основе своей вопрос был чисто математическим. В отчете была ссылка на рапорты из шести стокгольмских политических группировок. Доносы пришли примерно в одно время. Следовательно, с помощью ЭВМ можно быстро и точно доказать, что один и тот же человек имел возможность получить эти данные одновременно.
И когда Карл запросил общий раздел базы данных службы безопасности об этом человеке, компьютер ответил, что информация защищена от несанкционированного доступа. А это означало, что один из "друзей мира" и пропалестинских активистов работает именно сейчас в Стокгольме и не является предметом так называемой "регистрации взглядов", хотя именно из-за "своей исключительной активности" тот человек, который, согласно соответствующему закону и комментариям к нему, "подлежит регистрации", и "не только потому, что придерживается определенных политических взглядов, но и потому, что своей активной деятельностью доказывает серьезность отношения к преступным взглядам" (революция запрещена, но не запрещено быть членом партии, призывающей к революции; однако это - причина серьезного отношения к делу, то есть к подозрению в преступной деятельности, если человек, о котором идет речь, играет руководящую роль или активно участвует во многих различных организациях).
Компьютер "защищал" доносчика, имя которого Карл уже получил из открытой информации о членах соответствующих организаций.
Последнее представляло собой чисто юридическую тонкость. Эти люди были "со стороны". На профессиональном языке это называлось хитроумной формулировкой - "сторонняя аккредитация". В те времена, когда компьютер не выполнял такую регистрацию, при подобном запросе шла отсылка к разделу "розыскной материал", который хранился в особой библиотеке и состоял из списков членов различных подозрительных организаций и других "разведданных", не подлежащих, согласно закону, "регистрации".
В сотую долю секунды компьютеры преодолели различие между одним и другим. Одно лишь мелькание кода в левом углу экрана дисплея сообщило о той классификации информации, которую многие назвали бы "регистрацией", и ничем иным.
Короче говоря, один и тот же оплачиваемый "негодяи" бегал по организациям и "находил фантастические угрозы насилием". Его подбадривали и давали новые задания, а те приводили к новым наблюдениям о "предстоящих акциях", так никогда и не осуществлявшихся, и опять деньги и новые задания.
Классическая ошибка разведывательных и контрразведывательных служб. В теоретической части образования в Сан-Диего таких примеров было множество, и на сленге спецшколы они назывались "синдромом поросячего залива". (Полностью неудавшееся вторжение президента Кеннеди в залив Кочинос объясняется так: информаторы пустословят, дабы получить деньги от своих инструкторов, инструкторы пустословие своих информаторов по более жесткому сценарию докладывают местному шефу, а местные шефы занимаются тем же. В результате президент полностью верит, что население Кубы как один поднимется против гнета, стоит лишь стягу США замелькать в океане; так и случилось в заливе Кочинос - 250 убитых на берегу, остальные взяты в плен взбешенным местным населением.)
"Поросятки заливные" - что доказывает опасность пропалестинских активистов.
Карл подавил неожиданное желание одеться, выйти выпить пива и поискать даму. Вместо этого он встал, пошел на кухню и приготовил себе чай. "Пока все это дело не кончится, я и дальше буду поступать лишь так", - решил он.
Он долго сидел над чашкой чая, пытаясь определить свою роль в охоте за бывшими товарищами. Взял протокол телефонного разговора между Сундом и Понти и снова прочел его с начала до корца. Часто бывает полезно переосмыслить все прочитанное в одиночестве. Кто-то из ответственных за пропаганду на встрече получил поручение связаться с нужными людьми в средствах массовой информации и попытаться застопорить волну враждебных выпадов против арабов, возможно, также и для того, чтобы передать отношение пропалестинского движения к этому делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56