Разумеется, нельзя не принимать в расчет одного весьма неприятного обстоятельства — с Блэкторна вполне станется вызвать на дуэль и его. Он столько раз дрался, что вполне мог войти во вкус. Правда, Тони надеялся, что ему едва ли захочется убивать второго противника в один и тот месяц.
Экипаж поджидал его у входа. Это была карета Кармайкла, запряженная хорошо откормленными и отдохнувшими лошадьми, а слуга Тони и кучер уже сидели на облучке, поджидая пока он выйдет. Он без удовольствия подумал о том, что ему предстоит трястись по дорогам еще несколько дней, к тому же лишившись общества Элин, но, вздохнув, он смирился и с этим. Если уж заполучить подходящую жену можно только такой ценой, то он готов собой пожертвовать.
Гастингс уже было собрался спуститься на землю и открыть дверцу, но Тони, махнув ему, приказал оставаться на месте.
— Я сам, — сказал он, забрался в экипаж, тяжело опустился на сиденье и закрыл за собой дверь. Внутри было темно, тусклый утренний свет почти не проникал в окно, но он напрасно полагал, что он здесь один. Прямо на него с противоположного сиденья глядели невинные голубые глаза Элин.
— Я решила не затруднять тебя.., не заставлять заезжать за мной.
На секунду Тони лишился дара речи. Мисс Биннерстоун, сидя рядом с Элин, как всегда, дремала, и даже его предполагаемая невеста выглядела несколько утомленной.
— Ты весьма предусмотрительна, — выговорил он наконец, когда карета мягко тронулась с места. — И давно ты здесь ждешь?
Элин зевнула, чувствуя себя слишком усталой, чтобы с ним объясняться.
— Не очень, — коротко ответила она. — Я опасалась, что ты забудешь о своем обещании.
— Обещании?
— Взять нас с собой. Мы нисколько не затрудним тебя, Тони, честное слово. — Она подалась чуть вперед, неожиданно разволновавшись, и он ощутил сладкий цветочный аромат, который так любил. Легкие духи, без мускуса, навевавшие воспоминания о весеннем полдне. И еще об Элин.
— Пожалуйста, не отвози нас назад.
Именно так он и намеревался поступить. Но мольба в ее глазах и запах духов заставили его передумать.
— Я обещал, разве? — пробормотал он. — В таком случае я не могу нарушить слова. Ты будешь хорошо себя вести, Элли? Будешь послушной?
— Ну, конечно, — охотно согласилась Элин. Интересно, чтобы она сказала, если бы он велел ей сейчас обнять и поцеловать его. Конечно, он не станет этого делать. Он принял на себя ответственность, а значит, отверг саму возможность предложить ей что-то неподобающее.
— Ловлю тебя на слове.
— Мы ведь отыщем ее, правда, Тони? — спросила Элин, и на ее бледном лице снова стали заметны признаки беспокойства. — Николас не обидит ее, как ты думаешь?
— Я не могу себе представить, зачем ему это нужно, и зачем он вообще прихватил ее с собой. Ты все же уверена…
— Уверена, — твердо сказала Элин. — Она бы ни за что не уехала с ним добровольно. Я очень верю в тебя, Тони. Мы должны убедиться, что Жилли цела и невредима до наступления ночи.
— Учитывая, что они в дороге уже двое суток, боюсь, ты несколько переоцениваешь наши возможности, — неуверенно протянул Тони. — Но мы найдем их так быстро, как сможем.
— Я знаю, я надеюсь на тебя, Тони, — кивнула Элин, и ее голубые глаза блеснули в неярком свете. — Знаешь, мне кажется, нас ждет увлекательное приключение.
Тони с тоской подумал, что его уютная лондонская постель, и себаритство, которому он так любил предаваться, куда милей ему, чем тряска по дорогам в обществе двух особ женского пола.
— Очень увлекательное, — согласился он послушно, думая о том, каким способом ему лучше избавиться от компаньонки Элин.
Жизлен ощущала терпкие запахи пожарища. Видела, как пламя лижет старое сухое дерево, и слышала голоса слуг, все еще суетившихся в доме, рев озлобленной, жаждущей отмщения толпы, когда уводили ее родителей.
Она стояла на лужайке, крепко держа за руку Шарля-Луи, слишком испуганная, чтобы беспокоиться о том, обнаружат их или нет, когда Сан-Дут, дом принадлежавший роду де Лориньи на протяжении трех столетий, пылал как факел.
Одежда ее матери изодралась в клочья, и тело обнажилось до пояса, пока над ней издевались и толкали ее, а отец, получивший удар в висок, истекая кровью, брел за женой, не в силах ее защитить. Из-за спины слышались крики слуг, запертых внутри дома. Всполохи пламени, запах горящего мяса, ужас, заставили двух детей врасти в землю и не двигаться, и лишь, когда разум вернулся к Жизлен, она утащила братишку в лес, подальше от ужасающего зрелища.
По крайней мере ее родители живы. Их не прирезали, не оставили внутри горящего замка, чтобы уморить медленной смертью. Она слышала, как в толпе кричали что-то про Париж. Если они доживут, то их отправят туда и будут пытать. Едва ли стоило сомневаться в том, какая участь их ожидает. Мадам Гильотина уже приступила к своей страшной работе. Но все же, пока они живы, жива и надежда. А Жизлен была тогда еще достаточно юной, чтобы надеяться.
Путь до Парижа напоминал нескончаемый кошмар. Подошвы ее шелковых расшитых туфелек, годных разве что для того, чтобы порхать по паркетному полу, стерлись на следующий же день. Шарль-Луи упрямился и плакал, не желая понять, какая беда пришла в их жизнь, требовал, чтобы она отвела его к няне Жанне-Мари или к его воспитателю.
Господин Кото остался в горевшем замке, Жизлен видела через окно, как на нем вспыхнула одежда. А добрая, преданная Жанна-Мари шла следом за их матерью, и падала в грязь, когда та спотыкалась.
На следующее утро Жизлен выменяла шелковую одежду на грубое крестьянское платье и получила еще немного несвежего сыра и хлеба впридачу. Шарль-Луи жаловался, что толстая ткань трет ему кожу, деревянные башмаки жмут, а пустой желудок требует пищи. Жизлен была с ним терпелива, обещала конфет, когда они доберутся до дядиного дома в Париже, глазирован-ного печенья, если он будет вести себя тихо, ког-да они прятались от озверевших банд, прочесывавших дороги, и новую красивую рубашку, если он пройдет еще хотя бы несколько шагов.
Чтобы добраться до Парижа, семнадцатилетней девушке и двенадцатилетнему ребенку понадобилась неделя и, пожалуй, никогда прежде улицы города не видели двух столь невинных и беспо-мощных существ. К тому времени, когда они оказались у роскошного дома их дяди, его тело уже болталось на фонаре у входа.
Жизлен, содрогнувшись, отогнала ночные видения прочь. Она ненавидела сны, ненавидела воспоминания о прошлом. Ну почему она никогда не вспоминала счастливые времена, годы, проведенные в Сан Дут, улыбки родителей, любящего и ласкового младшего брата? Ну почему она всегда вспоминала только смерть и отчаянье?
— Дурные сны? — донесся до нее знакомый голос из соседней комнаты. Жизлен растерялась от неожиданности и, поняв, кто это, на короткий, безумный миг отчего-то обрадовалась. А потом она сообразила, где находится, и кто держит ее в этом плену.
Она села на сбившейся постели, и с облегчением вздохнула, увидев, что проспала всю ночь одна. Было же утро, слабый свет проникал в окно, предвещая еще один серый, дождливый день.
— Дурной сон — это то, что сейчас со мной происходит, — ответила она.
Лучше бы она его не злила. С постели ей было хорошо видно, как он сидит у камина, развалясь в кресле, на полу возле которого стоит пустая бутылка. Жизлен следила за тем, как он поднялся и, крадучись, двинулся к распахнутой настежь двери.
Она хотела натянуть на себя одеяло, но остановилась, поборов инстинктивный порыв. Если она хоть чем-то покажет, что боится его, он непременно этим воспользуется. В их неравной борьбе преимущество было и так на его стороне, поэтому ей не стоило давать ему в руки дополнительного оружия.
Николас стоял в дверном проеме, чуть покачиваясь. Ему необходимо было побриться, переодеться в чистую одежду, ему необходимо было как следует выспаться и прийти в себя.
— Чего вы от меня хотите? — спросила она грубо, сознавая, что выбрала не лучшее мгновение, чтобы ссориться с ним, сидя в постели, одетая лишь в его рубашку.
Николас в ответ только холодно улыбнулся.
— А вы как сами думаете? — поинтересовался он. Она усилием воли заставила свои лежавшие на одеяле руки не дрогнуть.
— Думаю, я не ошибусь, если отвечу, что вы хотите меня, — произнесла она спокойно. — Едва ли вы похищаете женщин просто из желания устроить скандал. И еще, я думаю, что с теми, кто сам готов пойти вам навстречу, куда удобнее.
— Как правило, — согласился Николас, не двигаясь с места.
— Значит, остается только месть? Но вам ведь было проще отдать меня местным властям. Они бы несомненно поверили вам, а не мне.
— Возможно. Правда, должен сказать, что моя репутация известна и в окрестностях Энсли-Холла. В общем-то там бы вполне могли поверить и вам. Правда, вам трудно было бы оправдаться. Вы же пытались подсунуть мне яд, не так ли? — как бы между прочим поинтересовался он.
— Да.
Жизлен была почти уверена, что он обрушится на нее в гневе. Вместо этого в его завораживающих глазах промелькнула едва заметная улыбка.
— Я был почти уверен, что вы признаетесь, — сказал он. — И, как мне кажется, это весьма достойно с вашей стороны. Конечно, я бы поступил разумней, передав вас местным властям. Но дело в том, что власти вполне могли подумать, что у того, кто хотел меня отравить, имелись на то причины.
— Если бы у них хватило сообразительности.
— А разве я мог такое допустить? Предположим, вас решили бы освободить и даже счесть героиней, что вполне могло статься с этих разгневанных отцов. Ведь вы бы снова принялись за свое, правда? Вы же не согласитесь смириться с поражением и пообещать больше никогда ко мне не приближаться, и не успокоитесь, пока не всадите мне нож между лопаток.
— О, вот этого я не знаю! Может быть, я смогу вас пристрелить.
— Для этого требуется хотя бы поверхностное знакомство с огнестрельным оружием.
Жизлен не ответила. Она действительно не разбиралась в огнестрельном оружии, но не сомневалась, что сумела бы с двадцати шагов размозжить ему голову, появись у нее хоть малейшая возможность.
— Зато яд можно достать всегда, — наконец ответила она.
— Конечно, — согласился он, неторопливо входя в комнату. — Вот потому-то я и не намерен отпускать вас от себя до тех пор, пока не придумаю, как сделать, чтобы вы перестали быть мне опасны.
— Ответ очевиден, — сказала Жизлен, внимательно за ним наблюдая. — Вы должны меня убить. Тогда я больше не доставлю вам неприятностей.
Он сел на кровать и, приподняв ноги, вытянул их. Она не отодвинулась, хотя ей стоило труда этого не сделать, и ощутила тепло его тела.
— А вам бы этого хотелось? — спросил он лениво. — Насколько я знаю, представителей высшего сословия не казнят через повешение, хотя, возможно, для меня и сделают исключение.
— Вы всегда сможете скрыться.
— Но меня начнет преследовать ваша тень. Нет уж, благодарю. Меня и так преследует множество призраков, у меня в жизни хватает того, о чем приходится сожалеть, поэтому я предпочитаю, чтобы вы остались живы и сгорали от ненависти. Кроме того, вы ведь на самом деле не хотите умирать, правда? — протянув руку, он дотронулся до ее распущенных волос и щеки.
Жизлен смотрела на него, ощущая прикосновение его пальцев. Минуло десять лет с тех пор, как она стояла совершенно одна на мосту в самом сердце города, готовая броситься в покрытые коркой льда темные воды Сены, десять лет с тех пор, как она, отвергнув смерть, предпочла жизнь. Выбрала непроходящую боль взамен сладостного забытья, которое ее манило.
Опустив глаза, Жизлен взглянула на его руку. А может быть, и стоит погибнуть от этих белых, холеных рук, рук, которые хоть и не впрямую, но все же были в ответе за гибель ее семьи. Наверное, будет только справедливо, если на него падет и эта ответственность.
Его рука скользнула к ее обнаженной шее и теперь в его пальцах она ощутила железную силу.
— Я, разумеется, могу и передумать, — пробормотал он. — Мне совсем не трудно сломать вам шею. Такую тоненькую, хрупкую шейку, которой удалось избежать гильотины. Скажите-ка мне, ведь именно это не дает вам покоя? Вы ненавидите меня из-за того, что вы почему-то выжили, а не погибли вместе с родными? Вы не хотите винить в этом себя, и потому упрекаете меня?
Жизлен не поморщилась, не пошевелилась, чувствуя, как все плотнее сжимаются его пальцы.
— Ну давайте же, — сказала она гневно, готовая к смерти.
— Может быть, — ответил он, и, поймав ее губы, поцеловал ее до того напористо и грубо, что ей стало больно, а потом, оставив ее в полной растерянности, стремительно вышел из комнаты. Он закрыл за собой дверь, а Жизлен сидела неподвижно, задохнувшись от непролитых слез.
В тот день и на следующий тоже Николас не ехал с ней в карете. Спальня, которую он снял в следующей на пути гостинице, предназначалась только ей одной. Он даже не стал с ней вместе есть.
Она должна была быть признательна за передышку, но отчего-то ее злость только усилилась. Он просто продлевал ее пытку, откладывая неизбежную расплату. А поскольку она не знала, какой будет эта расплата, нервы ее были напряжены до предела. На третье утро с начала их путешествия Жизлен поняла, что она больше не в состоянии выносить неизвестность. Она устала ждать, когда ей на голову упадет карающий топор, не хотела больше трястись в разбитой карете, сидеть в убогих гостиницах, уставясь на огонь, наедине со своими воспоминаниями. Она решила, что настало время все выяснить.
На рассвете, наспех одевшись в батистовую рубашку и панталоны Элин и накинув сверху самое безобидное из платьев, которые упаковал для нее Трактирщик, она подоткнула его в талии так, чтобы оно было покороче, и отправилась на поиски своего тюремщика. В этот ранний час общая комната была пуста.
Никого не было видно, ни хозяина, ни его любезной жены, ни слуг, ни служанок, ни даже проклятого слуги Блэкторна. Жизлен бесшумно прошла через сумрачную комнату к кухне, где, как ей показалось, кто-то двигался.
— Слушаю, мисс, — молоденькая ловкая служанка повернула к ней красное от напряжения лицо. — Вы чего-нибудь ходите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40