душевая кабина для дачи недорого 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

в январе 1547-го ему стало совсем плохо, и рано утром 28 января 1547 года король Генрих VIII умер. О его смерти в течение трех дней знали только члены Тайного совета. Во время трапез по-прежнему под звуки фанфар подавали блюда на то место, где он должен был сидеть, а посланникам, испрашивающим аудиенцию, говорили, что король слишком занят делами или испытывает недомогание. Наконец было объявлено, что он умер. Срочно созвали парламент, где зачитали завещание. Доступ к телу покойного короля продолжался в течение двенадцати дней. Его гроб, окруженный свечами и плакальщицами, установили в часовне Уайтхолла, а на самом большом продовольственном рынке Леденхолл и в церковном дворе собора Святого Михаила Архангела па улице Корнхилл примерно двадцать тысяч городских нищих получили милостыню. Каждому была дана четырехпенсовая серебряная монета. Рядом с гробом воздвигли восковую фигуру короля (очень похожую), одетую в дорогие одежды, украшенную драгоценностями. Итальянский путешественник, который оставил описание похорон короля, насчитал на его восковой фигуре почти пятьсот драгоценных камней.Похоронная процессия, следовавшая за катафалком в Виндзор, растянулась на четыре мили. Восковую фигуру тоже везли в отдельной легкой коляске, в которую было впряжено восемь лошадей, покрытых черными бархатными попонами, в сопровождении пажей в черных одеяниях. В соответствии с условиями завещания Генриха следовало похоронить рядом с Джейн Сеймур в часовне Виндзора и установить статуи, его и Джейн, па одном постаменте. Причем Джейн в позе уснувшей «сладким сном». Генрих хотел, чтобы в углах гробницы поставили скульптуры сидящих детей с корзинами в руках, которые бы разбрасывали розы, сделанные из яшмы, сердолика и агата. Памятник был начат, но так и не закончен. Массивный гроб Генриха поместили в саркофаг Джейн в центре клироса. Его приближенные подняли над головой свои жезлы, сломали их и бросили в могилу.Получив известие о смерти Генриха, французский король запаниковал. Ему очень давно предсказали (и он этому верил), что его жизнь мистическим образом связана с жизнью Генриха. Поэтому смерть английского короля была для него знаком, что очень скоро он последует за своим давним соперником. Франциск пытался забыться на охоте, но именно там сильно простудилсяад через два месяца умер.Иностранные послы, которые всегда поносили Генриха, осыпали его бранью, боялись, не доверяли и одновременно восхищались, теперь пытались превзойти друг друга, вознося панегирики его величию. Они называли усопшего короля «зеркалом мировой мудрости» и с искренностью профессиональных лжецов сокрушались о его кончине. «Это был замечательный человек, которого окружали замечательные люди», — писал французский посланник, несколькими годами ранее объявивший Генриха «самым опасным и жестоким человеком в мире».После ухода Генриха VIII в небытие отношение к нему в народе изменилось. Если в 40-е годы англичане клялись «жизнью короля», как если бы это был святой, то после смерти Генриха они присвоили его имя дьяволу. Жители Йорка, Линкольна и вообще всей Северной Англии, проклиная память покойного короля, называли его «Старик Харри», что означало «дьявол», «сатана», наряду с такими давно уже используемыми прозвищами нечистого, как «Старик Ник» и «Старик Скрэч». ГЛАВА 23 Пой, милый друг, будь счастлив и рад —Под солнцем нет места тени!Надежда наша, младой ЭдуардСегодня корону наденет!
После смерти Генриха VIII будущее Англии оказалось в слабеньких руках девятилетнего небольшого для своего возраста мальчика. Король Эдуард VI рос умным и живым ребенком. Белая кожа, рыжеватые волосы и изящное телосложение делали его похожим на дорогую фарфоровую статуэтку, которая имела некоторый изъян — одно плечо малолетнего короля было выше другого. А во всем остальном принц Эдуард был очень красивым ребенком. Камеристка, видевшая его в тринадцать месяцев, писала, что это было «самое миловидное дитя, какое только являлось моим глазам», добавив, что «дай ему Бог вырасти, чтобы я никогда не уставала любоваться им».В раннем детстве Эдуард иногда болел, а кроме этого, никаких беспокойств своему отцу не доставлял. Под надзором Джона Чика он овладел латынью и основами греческого, а когда пришло время принимать бразды правления, хорошо знал французский, фехтовал со сверстниками во дворе замка и ездил верхом на охоту. С точки зрения религиозного воспитания это было настоящее дитя Реформации. Принц не знал никакой другой религии, кроме той, которая была принята при дворе Генриха, где службы проводились на английском языке. Так что он рос, не обремененный ностальгией по старой церкви и мессам на латыни, ностальгии, что не давала покоя поколению его родителей. Мать Эдуарда, будь она жива и будь ей позволено его учить, наверное, рассказала бы ему о том, что представляла собой христианская вера в Англии до эпохи разорения монастырей. Но матери не было, а другая последовательница старой веры, его сестра Мария, с которой Эдуард, несмотря на разницу в возрасте в двадцать один год, был очень близок, вопросы религии с ним не обсуждала.На портрете Эдуарда работы Хольбейна сохранилась стихотворная надпись «Будь похожим на своего отца, величайшего из людей. Превзойди его, и тебя не превзойдет никто». Стремление быть похожим па такого короля, как Генрих, могло бы перегрузить психику любого ребенка, но Эдуард потерпел неудачу не только по причине своей юности. Дело в том, что в его возрасте Генрих уже выглядел королем. Эразм, который мельком увидел его в то время, заметил, что в облике принца было что-то царственное. А у Эдуарда была совсем другая, не королевская внешность. Положительные и отрицательные качества принца оказались одинаково мелковатыми по масштабу. Он был раскован, но не вызывающе дерзок, понятлив, однако не проницателен, мил, но без обаятельности. Очень скверно было также, что он не унаследовал от отца его кипучей энергии и азарта турнирного бойца. Даже если бы Эдуард очень старался, ему все равно никогда не удалось бы стать похожим на отца, не говоря уже о том, чтобы превзойти этого грозного монарха. Он не мог бы сотворить иллюзию, чтобы при его появлении люди сразу же осознавали, что он и есть средоточие власти.Разумеется, Эдуард должен был стать номинальным правителем. В своем завещании Генрих определил регентский совет из шестнадцати «милых моему сердцу приближенных», куда входили все главные министры его правительства. Этот совет должен был руководить юным королем вплоть до совершеннолетия. Регентское дело в свои руки сразу же взяли двое из названных шестнадцати — Эдуард Сеймур, который вскоре после смерти Генриха стал герцогом Сомерсетом, и Уильям Пэджет. Это они приняли решение не сообщать о смерти короля в течение трех дней и за это время успели внести в механизм правления страной существенные изменения. На первом полном заседании Тайного совета Пэджет убедил коллег назначить герцога Сомерсета главой Совета и лорд-регентом короля. С виду все выглядело весьма разумно. Эдуард Сеймур был ближайшим родственником Эдуарда по женской линии, и было естественно, что он стал его опеку — ном. Тем более что сам Эдуард одобрил постановление Совета, подписав указ, предоставляющий герцогу Сомерсету полномочия регента. В действительности же данное назначение самым пагубным образом отразилось на государственных делах. Теперь обсуждение любой проблемы (прежде этим занимались равные в правах члены Тайного совета короля) превратилось в острые пререкания между сторонниками и противниками регента, что породило вакханалию авантюризма, коррупции и некомпетентности в руководстве.Но это будет потом, а пока, за день до коронации, Эдуард совершал свой церемониальный проезд через Лондон. Он был одет в расшитый золотом костюм из серебряной парчи, а на поясе и шляпе сияли рубины, бриллианты и жемчуг. Конь юпого короля был покрыт попоной из малинового атласа. Когда он проезжал по украшенным по этому случаю улицам, его приветствовали, как «юного царя Соломона», которому суждепо продолжить благородные деяния отца по восстановленнию «древпей истины» и запрещению «языческих обрядов и мерзостного идолопоклонства». Эти подчеркнутые намеки на, протестантизм Эдуарда содержались в ярких представлениях и живых картинах, где дети изображали Веру, Правосудие, Добродетель, Природу, Удачу и Милосердие, которые обращались к королю, а король Эдуард Исповедник и Святой Георгий в доспехах, оба верхом на конях, напоминали юному монарху о его родословной и патриотическом долге. На одной из живых картин с бутафорских небес, состоящих из «Солнца, Звезд и Облаков», спускалась птица феникс (Джейн Сеймур) и указывала вверх, откуда с любовью и лаской взирал Золотой Лев (король Генрих). Затем появлялся молодой лев, их отпрыск, его короновали двое ангелов, после чего птица феникс и старый лев исчезали, оставляя его править.Главным померим в этот день явилось представление, устроенное во дворе (вернее, над ним) собора Святого Павла. Спектакль, разыгранный в воздухе, был настоящим вызовом смерти. От колокольни собора к «великому якорю» во дворе была натянута веревка. Когда Эдуард проезжал мимо собора, акробат арагонец, ждавший момента на крыше, лег на веревку в ее самой высшей точке, раскинув в стороны руки и ноги, и «поехал грудью по этой веревке до самой земли» со скоростью пущенной из лука стрелы. Эдуард пришел в восторг и остановил процессию, а арагонец поцеловал туфлю короля и, быстро взобравшись по веревке наверх, начал исполнять головокружительные трюки. Пролетев вниз полпути, он «представил на веревке настоящие мистерии», кувыркаясь и прыгая с одной ноги на другую, а затем ринулся вниз головой и повис в воздухе на другой веревке, которая, оказывается, была привязана к его лодыжке. Эдуард и его свита «сердечно наслаждались» этим представлением и оставались там еще долгое время, прежде чем продолжить путь к Вестминстерскому аббатству. 20 февраля юный король был коронован, а в последующие дни празднеств все призы в турнирах получил лихой Томас Сеймур, брат регента, ставший теперь лорд-адмиралом.Эдуард начал правление в атмосфере ничем не затуманенной благожелательности. Советники, чиновники и подданные приветствовали его как Давида, Самуила и «молодого Исайю», возвеличивая красоту юного короля, его ум и добродушие. Прославленный как «добросердечнейший из всех живущих в этом мире», он был не по возрасту серьезен. «Ему еще нет и десяти, — писал один из наблюдателей, находившийся в эти дни при дворе, — а кажется, будто он уже вроде как родитель». Мало кто из восхищавшихся тогда понимал, что очень скоро Эдуард превратится в некий символ продолжения правления Тюдоров, манипулировать которым станут амбициозные и вероломные люди.В своей привязанности к Эдуарду Мария не отставала от Генриха. Начиная с самого раннего детства она никогда не забывала послать ему подарок, например, вышитый костюм из малинового атласа или усыпанную рубинами золотую брошь с образом Святого Иоанна Крестителя, и он в ответ посылал ей корзины овощей, а когда научился писать, присовокуплял к подаркам короткие, аккуратные письма на изящной латыни. Эти письма были скорее школьными упражнениями, чем выражением братских чувств, однако искренняя любовь Эдуарда к Марии сквозила сквозь риторику. Например, в одном из писем обращает на себя внимание следующий пассаж: «Я пишу тебе, наверное, не чаще, чем другие, а может быть, и реже и все же люблю больше, чем они. Ведь свой самый лучший костюм я надеваю реже, чем остальные одежды, однако люблю его больше». Когда Мария болела, он писал ей сочувственные письма и всегда передавал приветы ее фрейлинам. А однажды — ему тогда было всего восемь лет — он почувствовал потребность напомнить сестре, что «единственная настоящая любовь — это любовь к Богу» и что ее чрезмерное пристрастие к наслаждению танцами и представлениями может повредить благоприличию. Он советовал ей избегать «иностранных танцев и развлечений, которые не подобают христианнейшей из принцесс». По словам Джейн Домер, камеристки Марии, которая много времени провела в обществе Эдуарда, когда тот был ребенком, и чьи автобиографические записки содержат ценные наблюдения о периоде его правления, а затем правления Марии, молодой король от общества сестры «получал особое удовольствие». Он относился к ней с уважением и почтительностью, как к матери, обращаясь за советами и обещая держать в секрете все тайны, которые она ему доверяла.После восхождения Эдуарда на престол отношения между ним и сестрами осложнились — возник ритуальный барьер. За трапезой они должны были сидеть на более низких лавочках (не стульях). Этикет также требовал, чтобы они размещались подальше от королевского балдахина, который ни в коем случае не должен был их покрывать. Даже разговаривая с братом наедине в его апартаментах, они не осмеливались присесть в кресло, а только на скамейку или подушку, и при его появлении требовалось несколько раз опуститься на колени. Впрочем, подобный ритуальный барьер вряд ли мог сравниться с тем, который возвели для Марии регент и Тайный совет. Для этих политиков она служила помехой как с дипломатической, так и конфессиональной точки зрения. Они считали принцессу потенциальной вдохновительницей недовольства, а может быть, и мятежа. А раз так, то ее следует держать подальше не только от короля, но и от двора.Необходимость такого отношения к Марии диктовалась также и целями, которыми были одержимы временщики. Их программа предполагала перестройку политической и религиозной жизни страны и была очень далекой от взглядов Марии и ее последователей, составляющих значительный процент населения. По указке регента парламент отменил многие законы и установления Генриха, некоторые из которых были действительно вредными. Например, были отменены законы о предательстве, утверждавшие авторитарную власть Генриха, и теперь монарху было гораздо труднее добиться того, чтобы суд признал кого-либо виновным в предательстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94


А-П

П-Я