все как-то очень быстро встало на свои места, определилось отношение друг к другу, и ни неловкости, ни недомолвок, ни обвинений — ничего того, чего так боялась Агнесса, не было, хотя ей показалось, что в первый момент Аманда посмотрела на нее точь-в-точь как тогда, девять лет назад: как на наивное, неопытное создание, случайным дуновением ветра вознесенное на призрачные вершины. Однако после Аманда, что-то решив про себя, неуловимо изменила отношение к дочери; они беседовали теперь не как мать и дочь, а просто как две женщины; сколь равные, столь и чужие, — им было за что уважать друг друга, а что до прощения — все минуло, прошло, исчезло за давностью лет.
Глаза Аманды Митчелл смотрели серьезно, даже строго, и, пожалуй, властно. Они были красивы, эти серые глаза, и красотою могли сравниться и поспорить с бриллиантами колье, сверкавшими чуть выше выреза темного дорогого платья. Прошедшие годы Аманда сдула бы, словно пылинку с плеча, одним движением губ, небрежным поворотом головы. Она все еще была стройна, и лишь чуть-чуть седины прибавилось в ее густых черных волосах — таких женщин бережет время. Орвил удивился, если не сказать больше, — он думал встретить даму полусвета или, по крайней мере, молодящуюся салонную жеманницу и вовсе не ожидал увидеть царицу. Аманда была не только красивой, она умела казаться умной. А вообще, похоже, была неожиданно даже для самой себя очарована зятем, внуками (на которых без лишнего умиления полюбовалась со стороны), всей семьей Агнессы, что, возможно, и заставило ее несколько иначе посмотреть на дочь.
А Агнесса, глядя на нее, думала о том, что время не сделало расстояние между ними ни больше, ни меньше. Она не собиралась откровенничать с матерью, но знала, что Аманда одна из немногих, кто, несмотря на все свои недостатки, способен понять природу единокровного существа, а возможно, даже как-то предугадать его будущее.
После ужина дамы перешли в затемненный уголок гостиной, где большие мягкие кресла были придвинуты к низкому столику, на который минутой раньше Лизелла поставила поднос с кофейным сервизом.
Аманда легко опустилась в глубокое кресло, одной рукой поправляя юбку; в другой она держала бокал с недопитым вином. Миссис Митчелл сменила наряд. Бордовое платье, темно-красное вино, гранатовые серьги в ушах, красные отсветы пламени — все это, сливаясь, делало фигуру Аманды, пребывавшую в центре, очень подвижной, гибкой, лишенной той величавой строгости, что царила в ней прежде, когда Аманда была в темном. Бывшая танцовщица, она и сейчас, по прошествии стольких лет, держала прямо спину и плечи; Агнесса была уверена в том, что мать останется такой до конца своих дней.
Агнесса надела платье цвета морской волны, которое любила со дня первого бала; она казалась оживленной, веселой, а Орвил держался серьезно, больше молчал, изредка вежливо улыбаясь.
Глаза Орвила цвета кофе, что дымился в чашках, смотрели поочередно то на Аманду, то на жену; миссис Митчелл сидела напротив, внешне строгая, но вместе с тем державшаяся с почти неуловимой долей кокетства, рассчитанного на окружающих. И Агнессе, находившейся как бы посередине, пришло вдруг на ум, что это ее судьи, пришедшие вынести свой приговор.
Они проболтали около часа на разные темы: о поездке Аманды в Европу и ее жизни в столице, о делах и развлечениях, о серьезном и о ерунде, не касаясь особо болезнных тем, потом Орвил предложил Агнессе поиграть на рояле, и она охотно согласилась. Она упражнялась почти ежедневно, и пальцы уверенно побежали по клавишам. У Агнессы не было настроения играть серьезные вещи, поэтому гостиная наполнилась звуками легких мелодий. Она улыбалась, сознавая виртуозность собственного исполнения, а Орвил стоял возле рояля, смотрел и слушал, как она играет. Аманда, не поднявшись с места, глядела не на дочь, а на Орвила, будто изучая выражение его лица; полуразвернувшись к роялю, она улыбалась, как и Агнесса, неизвестно чему, в улыбке показывая прекрасные ровные зубы, такие же безупречные, как весь ее холеный вид. Орвил один раз посмотрел в ее сторону у него никогда не вызывали доверия люди без недостатков, даже если речь шла о женщине, он видел нечто искусственное в этих словно бы наклеенных улыбках и фарфоровом блеске глаз. И он был рад, что Агнесса Митчелл не похожа на свою мать.
После Орвил, понимая, что женщины, быть может, хотят побыть вдвоем, удалился на время.
Женщины сначала молчали, но потом постепенно разговорились и вновь о чем-то несущественном. Аманда, как видно, избегала упоминать о давнем событии: бегстве Агнессы. Может быть, не столь уж непоправимым выглядело оно теперь в глазах миссис Митчелл.
— Возможно, в твоем возрасте такие комплименты еще ничего не значат, но могу поздравить: ты выглядишь очень молодо. Трудно поверить, что у тебя уже двое детей, — сказала Аманда.
В присутствии дочери она держалась непринужденно; у Агнессы создалось впечатление, будто они только что окончательно разочлись и ничего не должны друг другу. Что ж, приятно было осознавать свою независимость от этой женщины.
— Вы тоже выглядите молодо.
— Благодарю, — Аманда улыбнулась знакомой тонкой улыбкой и, наклонившись, взяла с блюда пирожное.
Жизнь в столице сделала ее еще более утонченной в манерах, более сдержанной; в ней почти исчезла, по крайней мере, внешне не проявлялась пока та двойственность в сочетании «дамы» и «мадам», которая в свое время так задевала Агнессу («Интересно, — подумала она, — мать еще сохранила за собой публичный дом?»). Агнесса считала поведение матери притворством, глубоко уверенная в том, что данное при рождении вместе с кровью, вместе с материнским молоком, человек не изживет никогда.
И все-таки прошлое волновало их обеих — о нем стоило поговорить.
— Я рада, хотя, признаться, удивлена, что ты так хорошо устроилась (Агнесса поморщилась, услыхав это слово), — сказала Аманда. — Ты нашла все же настоящее, хотя почему-то тебе понадобилось подойти к нему окольным путем.
Агнесса сделала последний глоток и поставила пустую чашку на столик.
— Не знаю, — ответила она медленно, словно в раздумье, — у каждого свой путь.
— Мне известно, ты искала меня года три назад. Лорна… мисс Хейман передала мне, не сразу, правда, я была в отъезде. Я потом написала тебе в Хоултон по оставленному адресу, но ответа не получила.
— Меня уже не было там. Я уехала вскоре после возвращения из Нового Орлеана.
— Сюда, в Вирджинию?
— Да.
— Как я понимаю, ты приезжала ко мне искать помощи?
Агнесса еще в пору своих бедствий научилась оставаться равнодушной к холодности: факел гаснет, упав на лед.
— Да, тогда я потеряла работу, и мне нужны были деньги.
Аманда усмехнулась столь откровенному определению Агнессой своей цели, но Агнесса не сумела понять, насколько сильно мать уязвлена ее ответом. Сама она не забыла до сих пор, как перед бегством из дома Аманда накричала на нее и отхлестала по щекам.
— Какую работу ты потеряла? Чем ты занималась вообще?
— Тогда мыла посуду в ресторане.
Аманда коротко рассмеялась, и Агнесса опять не уловила, было ли это знаком удивления или неловкости, потому что уже в следующую секунду Аманде удалось все скрыть под ослепительной улыбкой.
— Тогда ты должна очень ценить все, что имеешь теперь. — Она обвела глазами убранство гостиной.
— Ценю, как умею. И не только это.
Аманда слегка приподняла брови.
— Мистер Лемб застал тебя в посудомойках?
— Почти. Я искала место прислуги.
— Бог мой! И он женился на тебе?
— Как видите.
— Потрясающе! Думаю, я недооценивала тебя. И еще — тебе, видно, везет на людей. — Агнессе показалось, что последняя фраза в устах Аманды прозвучала несколько иронически.
Она не стала ничего объяснять: духовный мир был всегда далек от Аманды. Агнесса знала, что у матери было много мужчин, но любила ли она по-настоящему хоть одного?
Миссис Митчелл некоторое время сидела молча; потом, словно сбросив маску, удерживать которую, вероятно, было нелегко (Агнесса сразу почувствовала ее возраст), серьезно, даже несколько нахмурившись, произнесла:
— Я много думала о тебе, Агнесса, и поняла, что все случившееся тогда было к лучшему, потому что, если бы я удержала тебя силой, увезла, выдала замуж, ты бы еще не то натворила! А так ты все прочувствовала сама, и тебе никогда не придет в голову меня обвинять, потому что я тебя предупреждала. Может, конечно, я и была виновата в чем-то, но не в твоей дальнейшей судьбе.
— Я никого никогда не обвиняла, — успокоила Агнесса, — только себя.
— Да? Но, быть может, напрасно — себя? Ты каким-то образом многого добилась в жизни!
— Я сама не понимаю каким.
— Рано или поздно разум торжествует, — заметила Аманда. — Я всегда говорила.
«Это не про меня, — подумала Агнесса, — если бы я слушалась разума, то моя жизнь, внутренняя и та, что находится на поверхности, не была бы похожа на тернистый путь».
— У тебя хороший муж, хорошие дети. Ты назвала сына в честь своего отца, что ж, неплохая мысль. Джеральд Митчелл этого достоин. — Она улыбнулась. Впервые Аманда заговорила с Агнессой о ее отце. — И, кстати, — продолжила она, — Джессика ведь не дочь твоего мужа? Подарок твоей прежней жизни?
— Как вы догадались?
Аманда усмехнулась.
— Я не слепая. У тебя с этим были сложности? Ты не жалеешь?
Агнесса, глядя перед собой невидящими глазами, машинально оторвала от стоявшей в вазе пурпурной розы лепесток и принялась сминать его.
— Если речь идет о Джессике, то нет, — сказала она. — Какие сложности? Орвил любит ее как родную — чего же еще мне желать?
Аманда, по-видимому, не очень верила в существовавшую в жизни дочери простоту, возможно, сообразуясь со своими собственными поступками, и они обе не верили в другое — в то, что сидят сейчас вместе, рядом и беседуют так спокойно, мирно, о жизни, о себе, ни на чем не спотыкаясь, ни за что друг друга не виня.
— Я так и не поняла — до брака с Орвилом ты была замужем, Агнесса?
— Нет.
— Так я и думала. Ты бросила его? Он тебя?
— Нет.
— «Нет, нет»! — смеясь, передразнила Аманда. — Не рассказывай, если не хочешь. Я все-таки надеюсь, он далеко?
— Достаточно далеко.
Поскольку Агнесса отвечала односложно, Аманда не стала продолжать этот разговор, но ей не пришло в голову, что тут до сих пор что-то может скрываться; она решила, скорее, что просто Агнессе неприятны такие воспоминания. Да, не лучшая страница ее жизни, ничего не скажешь! Миссис Митчелл лишь молвила:
— Я знала всегда: человек рано или поздно возвращается к своей исконной природе; что дано — то дано, и никуда от этого не уйти.
«Да, верно, — про себя согласилась Агнесса, — мы в конечном счете приходим к тому, для чего предназначены, и становился теми, кем должны и можем стать, мы выбираем свой путь, как и он выбирает нас — это почти одно и то же.
— Между прочим, Агнесса, мистер Лемб напоминает мне твоего отца, Джеральда Митчелла. Тот тоже был очень порядочным человеком, внешне казался уравновешенным, спокойным, хотя в нем и скрывалась какая-то одержимость чувствами; недаром он, как и твой супруг, женился несмотря ни на что на женщине с сомнительной репутацией. Любовь! — Аманда усмехнулась. — Тебе, по-моему, передались кое-какие его свойства, хотя, безусловно, что-то — теперь я вижу — ты переняла от меня; надеюсь, не будешь спорить?.. Да, так вот, если бы он не погиб, то… сумел бы держать меня в руках.
— Что вы хотите этим сказать?
Аманда загадочно улыбнулась,
— Что в этом разница.
— Не понимаю.
— Да? Ну, что ж…— продолжая посмеиваться, произнесла миссис Митчелл. — Я просто хочу сказать, что вышла за Джеральда Митчелла не по любви, но, поскольку он был сильным человеком…— Она прищурилась, глядя на дочь. — А на тебя, я думаю, так и не нашлось твердой руки… Таких, как ты, Агнесса, нужно либо сломать раз и навсегда, либо сгибать ежеминутно всю жизнь.
Агнесса подняла сверкающие изумрудами глаза.
— Меня незачем ломать, мне и так от жизни досталось. Орвил тоже сильный человек. Он, когда захочет, умеет настоять на своем.
— Не сомневаюсь, что он поставит тебя на место, если ты сделаешь какую-нибудь гадость, — произнесла Аманда с таким видом, словно речь шла о повседневных вещах.
Агнесса выпрямилась и, не отводя взора, с некоторым вызовом заявила:
— Наши отношения строятся на любви и понимании, а не на подавлении друг друга. Если угодно, в этом тоже разница! Если вы думаете, что я вышла за Орвила с намерением его облапошить и теперь втайне радуюсь, потирая руки, то ошибаетесь! У меня нет желания властвовать ни над мужем, ни над кем другим. Вы, должно быть, приехали чтобы сказать мне, как я порочна?
— О, нет! Извини. Просто я много думала о тебе (Агнесса недоверчиво улыбнулась) все эти годы… Не могу удержаться, чтобы не высказать свои мысли. — И, прежде чем дочь сумела что-либо произнести, добавила:— Когда ты родилась, я раскаялась во многом, что совершала прежде. Я назвала тебя Агнессой и подумала: «Вот будет самое святое существо». Но потом взяла тебя из пансиона и узнала, что ты не Божья овечка… Я забыла, что такие женщины, как я, не производят на свет добродетельных дочерей!.. А ты стала такой изящной, Агнесса; девушкой ты была немного неловкой, нескладной… Ты, должно быть, пользуешься успехом в обществе?
— Никогда не замечала.
Аманда внимательно и даже с оттенком печали глядела на нее.
— У тебя зеленые глаза… Совсем как у Джеральда. «Если бы тебе были так дороги эти глаза, если б ты действительно раскаялась, как говоришь, ты бы не отослала меня в пансион, не управляла бы публичным домом, не меняла бы любовников все те годы, пока я не видела белого света за четырьмя стенами забора, а после не пыталась бы сделать из меня куклу, бездумно послушную чужой воле!» — подумала Агнесса. Она сильно расстроилась, ей было неприятно, что Аманда увидела какой-то изъян в ее отношениях с Орвилом; ведь если не считать того, что Агнесса скрывала, отношения эти можно было назвать идеальными. Неужели что-то бросалось в глаза? Потом, пытаясь успокоиться, она сказала себе, что мать просто хотела задеть отступницу, которую в глубине души, видимо, так и не сумела простить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56