— Да, — произнесла она, — я говорю «да».
Потом повернулась к Орвилу.
— Орвил, пожалуйста, уведи Джессику, я все закончу одна.
— Хорошо, — ответил Орвил, взяв ребенка за руку, — я, если что, буду поблизости.
— Теперь все ясно? — спросила Агнесса, когда муж и дочь удалились. Она отвернулась к окну и глядела на буйно шелестящие зеленые кроны высоких деревьев.
— Да, теперь ясно. Это и есть твоя жалость, Агнес? То, что ты сейчас сделала со мной, это ты так меня пожалела? Знаешь, ты меня называешь убийцей, но кто ты сама? Мы с тобой очень подходящая пара, ты тоже прекрасно умеешь убивать!
— Оставим, Джек, — Агнесса повернулась: глаза Джека смотрели на нее почти с ненавистью, и в них уже не было более ничего. — Оставим: между нами все решено.
— Да, — отвечал он, — я ухожу. Не бойся, теперь я исчезну из твоей жизни навсегда. Скажи своему мужу, что он может не охранять ни тебя, ни дом, я не приду. Прощай, Агнес, — он пошел к дверям, потом оглянулся. — Где Керби? Может, хоть он по-человечески со мною простится?
Но Керби не было. Никто из взрослых не знал, что Джессика тайком заманила собаку в детскую и закрыла там.
И Джек ушел совершенно один, ушел, не оглядываясь, неверной походкой, он скрылся из глаз, исчез в пространстве чужого города, чужого мира.
А у Агнессы было чувство, будто она собственноручно грубыми стежками только что зашила давнюю незаживающую рану.
ГЛАВА X
Агнесса лежала в затемненной комнате под шелковым покрывалом, осунувшаяся и бледная. Тикали позолоченные настольные часы с миниатюрными фигурками, обрамлявшими циферблат, искусственный свет не горел, и узкая полоска дневного едва пробивалась сквозь двойные шторы. Агнессе хотелось раздвинуть их, но она не могла встать. Врач прописал несколько дней полного покоя…
Она сама не знала, чем больна; Орвил считал, что это последствия нервного потрясения: головная боль, слабость во всем теле, вялость и апатия и — бесконечные, ей самой не понятные слезы. Да, она, должно быть, и впрямь перенервничала: разрядка так или иначе должна была наступить — долго сгущавшиеся тучи неминуемо грозили разразиться дождем.
Орвил тихо вошел в комнату, и Агнесса, давая понять, что не спит, слегка пошевелилась.
Орвил сел в кресло рядом с постелью и положил руку на лоб жены — Агнесса обхватила ее своими руками и прижалась щекой.
— Мне лучше, — сказала она в ответ на молчаливый вопрос.
И подняла глаза: лицо Орвила тоже изменилось, он выглядел измученным, усталым. Конечно, он все еще переживает, как и она…
— Орвил, милый, — с тихой лаской произнесла она, — со мной совсем не то, что ты думаешь!
Он слегка улыбнулся.
— Разве я говорил тебе, о чем думаю сейчас?
— Я знаю. Я тебе не сказала еще, о чем говорила с Джеком…
— Может, не стоит? Тем более, тебе нельзя волноваться.
— Я не буду волноваться, — заверила Агнесса, глядя на него почти с мольбой; казалось, она молила о прошении.
— Хорошо. И о чем же?..
— Говорили ужасные вещи. Вернее, не то чтобы ужасные, — поправилась она, — но достаточно неприятные. Он старался убедить меня, что я все еще испытываю к нему прежние чувства.
— А ты?
Орвил хотел сдержаться, но вопрос вырвался сам собой, и Агнесса ответила:
— Я люблю только тебя.
Быстрее молнии пронеслась по его лицу и исчезла мрачная тень, но Агнесса ее заметила.
— Я знаю, родная, — спокойно ответил он. — Я тоже очень тебя люблю.
— Поцелуй меня, пожалуйста.
Орвил наклонился и поцеловал, и Агнесса почувствовала в этом поцелуе всю его нежность и еще не ушедшую боль. Ей не хотелось, чтобы он сомневался.
— С этим покончено, — сказала она, — и навсегда.
Орвил достал какой-то конверт.
— Я принес письмо от твоей матери.
Агнесса оторвала голову от подушки. Орвил, глядя на нее, подумал, что она хороша и дорога ему даже такая, бледная, со смертельной печалью в глазах, с волосами, похожими на спутанные морские водоросли. От волос исходил слабый запах каких-то духов, и в темной, живописно раскиданной массе было нечто таинственно-женское, притягательное. Чудные, длинные, разметанные по плечам, по простыням, по телу — как на ложе любви.
— У тебя красивые волосы, — вдруг, ни с того ни с сего заявил он.
Агнесса улыбнулась и ответила, как показалось ему, чуть виновато:
— Надо причесаться…
— Сможешь прочитать? — спросил Орвил.
— Да, конечно, — Агнесса взяла белый продолговатый конверт, но, подержав его в пальцах, вернула мужу. — Прочитай, пожалуйста, ты, хорошо?
— Да, если это удобно…
Агнесса опять откинулась на подушки.
— Вполне.
Он разорвал конверт и достал листок кремовой тонкой бумаги, негусто исписанной ровным почерком, — ответ на письмо Агнессы.
Орвил еще раз вопросительно взглянул на жену. Она кивнула, и он принялся читать вслух: «Здравствуй, Агнесса!" Получила твое письмо, из которого узнала, где и как ты живешь теперь. Благодарю за приглашение, однако вынуждена ответить отказом, так как через неделю выезжая за границу. По этой же причине не зову тебя к себе. Поездка продлится, возможно, около полугода; по возвращении обещаю встретиться с тобой, где и когда тебе будет удобнее. Привет и наилучшие пожелания твоему супругу. Аманда Митчелл». Агнесса закрыла глаза.
— Значит, нет. Что ж, в любом случае это был бы всего-навсего визит вежливости.
Но Орвил уловил в ее голосе глубокое разочарование. Он сложил письмо.
— Ничего. Встреча откладывается — и только. Окончательного отказа ведь нет.
— Это неважно. Только такое письмо и могла прислать Аманда. Она всегда была Амандой Митчелл, и больше никем. Пусть мы поочередно нехорошо поступали друг с другом, но…
Она не договорила. Орвил увидел, что она плачет.
— Успокойся, дорогая, ничего страшного, я считаю, не случилось. — Он погладил ее волосы. — Все будет хорошо!
Агнесса вздохнула и почти надрывно произнесла:
— Я так люблю тебя, Орвил!
— И я тебя, милая.
Он прижал ее к себе, оторвав от подушек, и удивился, какое невесомое у нее тело. Странная мысль мелькнула у Орвила: попросить Агнессу поклясться, что оно, это юное тело, никому никогда не будет принадлежать, никому, кроме него. Он был почему-то уверен, что Агнесса поклянется с легкостью. За душу просить было нельзя, над душой человек не властен. Хотя при жизни все взаимосвязано; он знал: верность души сохранит и верность тела, так во всяком случае он мог сказать об Агнессе. За обратное он не был уверен; впрочем, вряд ли она когда-либо решится на близость с человеком, которого не любит всей душой. При последней мысли он вздрогнул, уколотый внезапным, воспоминанием о первой брачной ночи.
Но ведь… сейчас уже не так, теперь она любит его, вот и сейчас — доверчиво прижимается к нему и ничего, ничего не скрывает.
— Ты идеальная мать и жена, — сказал он, поцеловав ее еще раз.
Агнесса вздохнула.
— К сожалению или к счастью, но в жизни идеального не бывает.
Орвил тронул кончик ее носа.
— Если ты будешь унывать, Агнесса, нам всем будет очень — очень плохо! Кстати, хочешь развеяться? Может, съездишь в Хоултон к своей подруге? Она приглашает тебя.
Он имел в виду письмо Филлис. «Очень жду тебя в гости со всей твоей семьей, — писала та. — Особенно желаю увидеть крестника, да и Джесс, наверное, не узнать! К тому же, Агнесса, ты обязательно должна посмотреть свой магазин; честно говоря, я бы хотела открыть еще один, сейчас это уже возможно, так как дела идут хорошо. Впрочем, я что-то расхвасталась, лучше тебе все увидеть самой. Очень-очень соскучилась по тебе! Приезжай обязательно. Привет мистеру Лембу, поцелуй за меня Джерри и Джессику! Твоя Филлис.»
Агнесса подумала о том, что хочет поговорить с подругой; разговор с женщиной был необходим, потому что только женщина могла бы ее правильно понять и, пожалуй, если нужно, дать совет.
— Да, — ответила она, — но не сейчас. Мы же решили ехать в Калифорнию. Я обещала тебе и Джессике.
— Не думай о нас сейчас, делай так, как тебе лучше.
— Я так и делаю. Мы поедем в Санта-Каролину. Как там Джесс? — спросила Агнесса. Сегодня она еще не видела никого из детей.
— Джесс переживает из-за собаки, — ответил Орвил, — а в остальном как обычно.
— Что с Керби?
— Ничего не ест уже третий день, лежит все время.
Агнесса заморгала глазами.
— Я боюсь, что Керби может умереть, — призналась она, — очень боюсь, Орвил. Не знаю, что будет с Джессикой, да и со мной, если… если это случится.
— Керби уже очень немолод, ты сама знаешь. Как ни жестоко прозвучит то, что я скажу, но смерть животного в семье — естественное дело, собака не может нас пережить, рано или поздно это должно случиться.
— Да, но Керби… Ты не представляешь, Орвил, кем он был для нас все эти годы. Джессика выросла с ним, и никого не было с нами, кроме этой собаки. У тебя когда-нибудь была собака?
— Нет, мы не держали животных в доме — отец не любил. Лилиан однажды, правда, подарили котенка, но он скоро умер — она очень плакала. Потом я часто уезжал, поэтому тоже не думал заводить четвероногих, а когда появился Керби, глупо, наверное, было брать еще одного пса… Я понимаю тебя, Агнесса, — прибавил он.
— Хорошо, — отозвалась она. — Пожалуйста, Орвил, можно тебя попросить? Пришли ко мне Рея.
— Рея? Сюда?
— Да. Я встану сейчас и немного приведу себя в порядок, а ты пока сходи за ним, ладно?
— Ладно. Зачем тебе Рей?
— Хочу с ним поговорить, если ты не против. Орвил пожал плечами.
— О чем разговор! Сейчас я его приведу.
Рей вошел в комнату осторожно, будто бы ожидая подвоха, готовый к защите. Он ломал голову, не понимая, чем же провинился на сей раз, но так и не смог сообразить, а потому решил, что дела совсем плохи, взрослые непременно найдут причину для наказания. Последние месяцы его никто не трогал, но Он еще не отвык жить в ожидании грозы.
Агнесса сидела в кресле, она была очень спокойна и не строга, а скорее печальна, даже что-то виноватое сквозило в ее лице. У Рея слегка отлегло от сердца.
— Подойди, пожалуйста, Рей, — попросила Агнесса. Мальчик подошел, уверенный, что речь пойдет если не о плохом поведении дома, то о неприятностях в школе. Но Агнесса ничего не сказала; к изумлению Рея, она взяла его за обе руки своими — нежными и прохладными. Он, не шевелясь, безмолвно ждал, что будет дальше.
— Рей, я хочу серьезно с тобой поговорить, — произнесла наконец женщина. — Ты большой мальчик и поймешь меня. Ты все видел, все знаешь. Я хочу попросить тебя лишь об одном: не говори ни о чем Джессике, я не хочу, чтобы она вспоминала о сегодняшнем эпизоде. Можешь мне обещать?
Мальчик кивнул, и Агнесса улыбнулась.
— Почему ты никогда не приглашаешь в гости своих друзей? Мы бы могли устроить для них что-нибудь интересное. У тебя есть друзья в школе?
Рей пожал плечами.
— Человек должен иметь друзей.
— А моя мама говорила, что если не заведешь друзей, то и врагов будет меньше. Из самых хороших друзей получаются самые лучшие предатели.
Он никогда прежде не заговаривал о Лилиан; такие откровения сестры Орвила поразили Агнессу.
— Неправда! — с неожиданным жаром заявила она. — Человек не может быть один, друзья нужны, они помогут, если случится беда. Просто многие люди носят маски, которые однажды слетают, в этом твоя мама, к сожалению, права.
Рей промолчал. Агнесса провела рукой по его волосам, таким же черным, как у Орвила; мальчик стоял, не делая попытки отстраниться, но и не отзываясь никак на неожиданную ласку. Агнесса подумала, что со времени того страшного происшествия на берегу пруда он стал каким-то неживым.
— Ты до сих пор никак не называешь меня. Если хочешь, можешь звать просто Агнессой. И знаешь, Рей, мне кажется… я не всегда была справедлива с тобой. Если так, то прошу прощения. Не сердись на меня, ладно?
Рей мотнул головой.
— Я обещала подарить тебе кинжал. Можешь взять оба, они твои. Попроси Орвила дать их тебе. Или я сама это сделаю.
Серо-голубые глаза мальчика загорелись жадным интересом.
— Насовсем отдаете? Они не нужны вам?
— Нет. Можешь делать с ними что хочешь.
Рей замялся, но потом все-таки, осмелев, спросил:
— А это правда? То, что сказал тот человек?
Агнесса не опустила глаз и не стала медлить. Она была все так же спокойна и серьезна, как в начале разговора.
— Да, Рей, это правда. Просто человек этот не очень достоин быть отцом Джессики.
Ответив так, она подумала, что Джек, наверное, сказал бы, что отец не тот, кто достоин, а тот, кто отец. Но Джек уже ничего не скажет, во всяком случае, ей. Агнесса была уверена, что он никогда больше не вернется.
— Значит, вы обманываете ее?
— Получается, так.
— Взрослые все время врут, — удовлетворенно произнес Рей.
Агнесса, к его удивлению, не возразила. Она была очень задумчива.
— Не все время, но часто.
— Да. И друг другу, и детям. Они сами не понимают, врут или нет, так запутаются!
— Да, — тихо сказала Агнесса, — и это тоже верно.
— Пусть бы она знала правду!
— Правда и ложь бывают разные, Рей. Ложь иногда помогает человеку выжить, а правда убивает. Знаю, что не должна так говорить, но ведь это и есть… самая настоящая правда!
— Я бы не стал придумывать себе каких-то ненастоящих родителей! — презрительно добавил мальчик.
Агнесса опустила голову. Потом привлекла к себе Рея и поцеловала его в лоб.
— Я не буду спорить с тобой, мой мальчик. Я вообще очень редко поступаю правильно. Я только хочу, чтобы мы стали ближе, как родные, как одна семья, искренне хочу этого.
Вечером Агнесса, присев на корточки в углу коридора, ведущего в кухню, очень долго говорила о чем-то с Керби. О чем, никто из домашних не знал, потому что она отослала всех, но после этого Керби поднялся с места и взял корм.
В это же время Джек сидел в обшарпанном грязном номере окраинной дешевенькой гостиницы и думал, как он предполагал, свою последнюю думу. После объяснения с Агнессой он хотел немедленно покинуть город — он никогда не жил в городах, не любил их и боялся, но потом вдруг решил задержаться.
Необходимо было проститься… возможно, с самим собой. Он остановился здесь на свои последние деньги в свой последний вечер. Нет, он еще окончательно не решил свести счеты с жизнью, но, размышляя, все больше склонялся к этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56