Поначалу все действительно шло неплохо. Однако с появлением сеньора Доусона ты сильно изменилась…
– Но я не сделала ничего дурного, сеньора!
– Не смей перебивать, Анжелика! – Донна Тереза попыталась сдержать гнев, который считала неприличным выказывать перед челядью. – Итак, мы больше не нуждаемся в твоих услугах. Можешь возвращаться домой. А я поставлю падре Мануэля в известность о том, что стало причиной твоего увольнения.
Итак, самое худшее произошло. Перед ее мысленным взором появилось изможденное, бледное личико Карлоса. Внезапно раздался голос Эстебана:
– Матушка, я согласен, что Анжелика заслужила наказание, но не слишком ли ты сурова?
– Что я слышу, Эстебан? Неужели ты забыл, что говорили вчера гости, заметив отсутствие Гарета? Их подозрения оскорбительны как для меня, так и для твоего отца! Даже ты огорчился – судя по тому, как грубо вел себя с милой Долорес Валентин!
Эстебан покорно кивнул, скрывая раздражение:
– Матушка, ты чрезвычайно проницательна, и каждое твое слово – правда. Однако я взял на себя смелость побеседовать по душам с Гаретом сразу после возвращения. Он полностью убедил меня, что в его намерения входило лишь помочь Анжелике перенести грозу и что были соблюдены все приличия!
Донна Тереза не смогла скрыть некоторой растерянности. Эстебан меж тем чмокнул мать в щеку и продолжил:
– Да, мама, это так. Гарет дал мне слово джентльмена, что оба они стали жертвами обстоятельств и вели себя абсолютно невинно – как бы подозрительно это ни выглядело со стороны! Ты не находишь, что долг гостеприимства велит нам поверить ему? Ведь иначе сын старого друга нашего отца может счесть себя оскорбленным!
– Нет, – озабоченно покачала головой донна Тереза, – я бы не хотела, чтобы такое случилось, мой дорогой. – Хозяйка задумчиво посмотрела в сторону Анжелики.
С благостной доброжелательной улыбкой Эстебан подошел вплотную к служанке и положил руки ей на плечи. Теперь, когда мать не могла видеть его лица, оно разительно изменилось: у Анжелики кровь застыла в жилах при виде исказившей его ярости. Весьма довольный таким эффектом, Эстебан заговорил мягким сочувственным тоном.
– Анжелика, моя матушка вовсе не хотела проявить излишнюю суровость. Прежде всего она желает быть справедливой. Но ей – да и мне – было бы приятно услышать из твоих уст соответствующие извинения и обещания, если матушка смилостивится и позволит тебе продолжать работать у нас. Ведь нам необходимо быть уверенными, что больше ни у кого не возникнут какие бы то ни было подозрения на твой счет. – И он обернулся к матери: – Правда, мамочка?
– Да, конечно, продолжай, Эстебан. И он продолжил:
– Нам придется вообще запретить тебе общаться с нашими гостями. Ты будешь исполнять свои обязанности на кухне и ревностно выполнять все приказания членов нашей семьи. – Поскольку Анжелика по-прежнему молчала, он не удержался, встряхнул ее за плечи и спросил: – Что ты ответишь на это?
– Ко… конечно, сеньор.
– И я уверен, что отныне ты употребишь все силы, чтобы доказать свою преданность и благодарность. Впрочем, ты знаешь, что донну Терезу не так уж трудно умилостивить… как и меня. От тебя ожидается лишь полное удовлетворение наших нужд. И ты станешь делать что охотно, беспрекословно и даже с радостью, дабы продемонстрировать благодарность. Не так ли, Анжелика?
Пальцы Эстебана как когти впились в ее плечи. Пламя, полыхавшее в его взоре, не оставляло сомнений в истинном смысле его речей. Анжелика тяжело сглотнула, подавляя инстинктивное желание вырваться.
– Ну, ну, Анжелика, – рокотал Эстебан, – отвечай. Мы с матушкой горим желанием услыхать твой ответ, чтобы быть уверенными, что инцидент исчерпан и не повторится вновь.
Анжелика лишь молча кивнула.
– Вслух, Анжелика. Матушка желает услышать твои собственные слова… и я тоже…
Тут Эстебан вдруг выпустил ее и отступил в сторону, дабы его мать могла вдоволь налюбоваться на жалкий вид служанки. Он добился своего: донна Тереза, похоже, расчувствовалась. Ах, какая добрая… чересчур добрая сеньора! Так добра, что позволяет вертеть собой как угодно! Вот и теперь уже растаяла, стоило какой-то служанке принять плачевный вид.
Ну зато каков Эстебан! Пара синяков, которые он сейчас поставил Анжелике, – ерунда по сравнению с ожидающей ее расплатой. Она еще пожалеет, что даже словом перемолвилась с Гаретом Доусоном! Ибо несмотря на все ее упрямство, он по-прежнему сгорает от желания. Уж он попользуется ею всласть и заставит ее сторицей заплатить за каждый миг своего унижения.
У Анжелики пересохло в горле. Она отлично понимала, что донна Тереза уступит. И что Эстебан сполна воспользуется этим.
Набрав побольше воздуха, она выпалила:
– Донна Тереза… я… я сожалею обо всех неприятностях, которые вам причинила. И обещаю впредь как можно лучше служить вам и вашей семье.
По мере того как подозрительно влажнели глаза сеньоры, Эстебан испытывал все большее злорадство. Однако не забыл благостно улыбнуться, когда донна Тереза промолвила:
– Вот и хорошо. А теперь, Анжелика, ты можешь вернуться к своим обязанностям, и постараемся забыть чту неприятную историю. – Благодарю вас, донна Тереза.
– Анжелика, – вдруг вспомнила любящая мать, – разве ты не хотела бы поблагодарить дона Эстебана? Ведь если бы не он, все могло кончиться иначе.
Донна Тереза залюбовалась своим красавцем сыном и не заметила презрения, полыхнувшего в огромных серебристых глазах служанки. С великим трудом Анжелика вымолвила:
– Благодарю вас, дон Эстебан.
– Как, и это все?! – возмутилась донна Тереза. – Разве тебе нечего больше сказать так горячо защищавшему тебя молодому хозяину?
– Матушка, ради Бога! – с неподражаемой скромностью покачал головой Эстебан. – Анжелика сказала вполне достаточно.
Однако на сей раз от донны Терезы было так легко не отделаться. И Анжелика, внутренне сжавшись от унижения, покорно произнесла:
– Я очень благодарна вам за помощь, дон Эстебан. Я… постараюсь служить вам верой и правдой.
Глава 3
Гарет со все большим раздражением вслушивался в беседу, текущую в просторной гостиной Аррикальдов. Гости перешли сюда после отличного обеда. Однако полученные недавно новости взбудоражили все общество.
Сдержанность в политических высказываниях, явившаяся следствием присутствия в доме техасца, была отброшена. Только что Фелипе Алеман провозгласил едва ли не признание в любви своему новому идолу, президенту Мексики Антонио Лопесу де Санта-Анне, и Гарет насторожился, обратившись в слух. Он снова напомнил себе, что должен уважительно относиться к друзьям своих гостеприимных хозяев… и что вскоре отсюда уедет. Он и так причинил им немало беспокойства, оставшись прошлой ночью наедине с Анжеликой Родриго. Гарет не ожидал, что из-за какой-то служанки поднимется столько шума. И вовсе не желал еще больше портить о себе впечатление, споря с гостями дона Энрико. Однако Алеман все продолжал:
– Наш президент – непревзойденный стратег! И все непокорные провинции смиренно склонят головы перед непобедимыми воинами, которых ведет в бой наш Санта-Анна.
Терпение Гарета иссякло, и он вмешался, правда, сдержанно:
– Когда же вы прозреете и поймете, к чему ведет Санта-Анна?
Лошадиное лицо Фелипе Алемана залил гневный багрянец, к нему подошли Мартин Флорес, Пабло Алькасар и Рикардо Эррикавера. Эта троица постоянно держалась вместе. Вот и теперь они дружно обливали презрением дерзкого техасца. Сеньор Валентин, стоявший ближе всех к Энрике Аррикальду, выразил молчаливое сочувствие к чересчур гостеприимному хозяину этого дома. Центром группы являлся Фелипе Алеман – их признанный оратор Аррикальд-младший занял место молчаливого наблюдателя. Его чувства выдавало лишь гневное пламя, сверкавшее в глазах всякий раз, как в поле зрения попадала фигура Гарета.
– Да ведь ваш чудесный Санта-Анна прирожденный диктатор! – сокрушенно покачал головой Гарет. – Он обзавелся марионеточным парламентом и теперь принимает один за другим законы, противоречащие конституции. А ведь он был таким демократичным, когда пришел к власти, верно? И дал полную свободу в проведении реформ. Но сам лишь дожидался подходящего момента, чтобы объявить реформы неэффективными. Просто уму непостижимо, как вы до сих пор не раскусили его истинных намерений?! А тем временем его следующей целью стал Сакатекас – самый сильный штат Федерации. Для начала он приказал распустить местную милицию, и когда правительство штата не подчинилось, отправил карательные войска. И вы рады-радешеньки падению губернатора Гарсии и его сторонников, а ведь эти люди всего лишь отстаивали свою свободу. Ну что ж. сегодня Санта-Анна лишил свободы их. А завтра настанет и ваш черед!
– Вы что же, почитаете нас всех за дураков, сеньор Доусон? – надменно фыркнул Фелипе Алеман. – Нечего делать вид, будто вас волнует участь Сакатекаса. его правительства и его народа! Вы злитесь, потому что чувствуете угрозу для себя и прочих американцев! Вас интересует толь– ко собственное благополучие да ваши владения – а вот их-то вы сейчас и можете лишиться! И поделом – давно пора дать урок выскочкам-янки, которые возомнили себя выше правительства нашей великой страны!
– Сеньор Алеман, вы дурак. В гостиной повисла мертвая тишина. Наконец дон Энрике обрел дар речи и осторожно произнес:
– Гарет, мы все понимаем, как вам сейчас тяжело и тревожно. Наверняка вы больше всего на свете желали бы немедленно оказаться дома, чтобы лицом к лицу противостоять возможной угрозе. И все же, друг мой, я бы попросил вас не позволять политическим пристрастиям брать верх над здравым смыслом и хорошими манерами. И вы, и Фелипе – мои гости. Я чрезвычайно высоко ценю вашу дружбу и смею надеяться на взаимные чувства, поэтому прошу вас на время позабыть про политические распри и вести себя пристойно.
Дон Энрике обернулся к Фелипе Алеману, дождался его короткого кивка и посмотрел на Гарета.
Гарет также кивнул:
– Конечно, я согласен. И прошу прощения – не за политические взгляды, а за то. что выложил их в столь неподходящий момент. Вы совершенно правы. Здесь не время и не место для подобных споров. Прошу прощения, дон Энрике… и у вас, сеньоры…
С облегчением заметив улыбку на лице дона Энрике, Гарет покосился на Фелипе Алемана. ^ от стоял неподвижно, надменно выпятив тощую грудь. Только голова его странно подергивалась, отчего сей мексиканский джентльмен до смешного напоминал разъяренного петуха. Едва справившись с желанием свернуть морщинистую шею этой птице, Гарет отвернулся.
Он не спеша направился к боковому столику, на котором заманчиво поблескивал хрустальный графин с бренди, и так сжал в руках его граненые бока, словно умирал от жажды. День начинался так славно: он проснулся, наслаждаясь свежим ароматом тела Анжелики, чувствуя под рукой тугую округлость ее грудей… а потом все пошло кувырком.
Впрочем, вырвавшееся на волю раздражение было порождено не только известиями из столицы. Не в силах подавить дрожь в руках, злой сам на себя, Гарет торопливо плеснул в бокал янтарную жидкость и осушил его одним глотком. Черт побери, он давно в этом нуждался! Денек выдался просто кошмарный! Гарет машинально выпрямился и провел рукой по густым темным волосам.
Рассеянный взгляд Доусона устремился к окну, а в памяти возникло лицо Анжелики в тот момент, когда они подъехали к ее дому. Судя по напряженной спине и упрямо выпяченному подбородку, она все еще сердилась. Однако взгляд прекрасных серебристых глаз запылал такой горячей любовью, когда появился этот мальчишка, Карлос, что тепло этого чувства ощутили даже ладони Гарета.
Техасец потряс головой. Эта сцена преследовала его с самого утра. Ибо в этот самый миг вдребезги разлетелось его вполне сложившееся представление об Анжелике. Обворожительная, желанная, расчетливая, отлично сознающая свою красоту, она оказалась наделена недюжинным умом и гордостью. Этот неукротимый, дерзкий дух освещал живым пламенем чудесные глаза и не давал Гарету покоя.
Однако этим утром благодаря встрече с маленьким мальчиком он увидел другую Анжелику – и с той минуты буквально изнывал от желания испытать на себе ее любовь. Нет уж! Ему стоит почаще вспоминать о том, как умело она стравливает друг с другом неравнодушных к ней мужчин, как сходит по ней с ума Эстебан Аррикальд – и как удачно она корчит из себя святую невинность перед Питером Макфадденом, доведя этого теленка почти до такого же состояния, в котором пребывал сам Гарет.
С тех пор как он вернулся на асиенду, что-нибудь все время мешало ему улучить минуту, чтобы повидаться с Анжеликой. Злорадство, которого не скрывал Эстебан Аррикальд, сидя напротив Гарета за обедом, только подливало масла в огонь. Доусон уже ни о чем не мог думать, кроме отношений с Анжеликой.
Он просто диву давался той власти, которую она приобрела над ним. Гарет так стремительно осушил бокал бренди, что на глазах выступили слезы.
– Добрый бренди приятно пить не спеша, смакуя, Гарет. Похоже, нынче вечером ты совсем не владеешь собой, – доверительно произнес за спиной Эстебан.
– Ты преувеличиваешь, Эстебан, – презрительно отвечал Доусон. – Ведь всего несколько минут назад я чуть не свернул шею вашему надутому Фелипе Алеману, однако сумел сдержаться.
– Ах, ты сумел сдержаться… Ну что ж, отныне это тебе будет удаваться легче, чем до сих пор…
Последовавшую за этим тишину нарушил осторожный вопрос Гарета.
– Как прикажешь тебя понимать, Эстебан?
– Понимай что так, что тебе не придется больше охаживать Анжелику. Она сама решила верно и преданно служить своему хозяину.
– А под хозяином ты подразумеваешь…
– Конечно, я подразумеваю себя и только себя! Мы имели обстоятельную беседу после вашего возвращения, и в итоге она униженно благодарила меня за великодушно предоставленную возможность снова служить мне верой и правдой. Признаюсь, это была весьма трогательная сцена.
– Я тебе не верю.
– Какое несчастье!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57