И когда входил в лабораторию Леня, он и перед ним тоже стоял навытяжку, как перед аппаратом, склонным втайне угрожать жизни, и почтительно называл его не иначе, как Леонид Михайлыч. Когда же в подвале никого не было и даже Студнев, не подыскав себе починочной работы на стороне, должен был в своем синем китайчатом халате-спецовке сидеть без дела, они играли в шашки, причем привыкший думать над винтиками и колесиками разных сложных, хоть и небольших по величине машин, Студнев обыкновенно обыгрывал Черныша.
Голубинский, приходивший сюда со студентами, которым он читал коксохимию, руководил и всей научной работой станции. Это был человек очень больших знаний по всем почти предметам горного института; однако, зная, что говорит по тому или иному вопросу тот или иной ученый, он не успел еще найти своей твердой и устойчивой точки зрения в области коксоведения, поэтому молодая лаборатория имела достаточно причин быть вполне самостоятельной в приемах своей работы.
II
Вопрос о коксе был темен, и подступы к его решению круты. Однако с первых же дней определились два подхода к решению загадки кокса у двух главных китов подвала - Слесарева и Шамова, и с первых же дней начались у них споры.
Споры бывали у них очень часто и раньше, еще начиная с рабфака, но или кончались они ничем, или один из них быстро сдавался и уступал другому. Но теперь они видели оба, что предмет спора очень серьезен, и уступить ни тому, ни другому было нельзя. Шамов думал идти к решению задачи общим путем, усвоенным от Лапина, Голубинского и Рожанского, - путем химии, конечно, столь же хорошо известным и Лене.
А Леня задорно говорил Шамову:
- Ерун-да, брат Андрей! Только ноль целых двадцать пять сотых процента угля исследовано химически, а остальные девяносто девять целых семьдесят пять сотых процента? Сплошной туман. Сколько же десятков лет должны мы брести в этом тумане, пока его осилим? И сколько тысяч раз должны будут забуряться у нас печи, пока объясним мы, наконец, как следует, основательно, хи-ми-че-ски, со всеми формулами в руках, что такое кокс, пока станем мы, наконец, хозяевами кокса и оседлаем его и на нем поедем? Хватит на это нашей с тобой жизни или придется добавить?
- Через несколько десятков лет и запасы угля могут истощиться, - смотря как его расходовать, - улыбался Шамов. - Но если не химический подход, то...
- Только физический! - перебивал Леня.
- Явная чушь!
- Почему? Не чушь, а прыжок, если ты хочешь знать. Прыжок через сотни формул. Ты знаешь, конечно, что у нас на Украине вместо "воскресенья" говорят "недiля", а вместо "неделя" - "тыждень", и купол называют баней, баню - лазнею. Филологи знают наверно, почему это и как. Но вот такое словцо, как "кудою", я бы приказал перенести целиком в русский язык, если бы мог приказать это. Отличное слово. То "куда", а то "кудою" будешь идти. Изменение в слове пустяковое, а смысл совсем другой. "Куда" - это мы отлично с тобой знаем: к решению задачи кокса. А вот "кудою", то есть каким путем, это уж дело вкуса...
- Ну, о вкусах не спорят...
- ...и прямого расчета... Потому что ты хотя и считаешь себя атлетом и все меришь на сантиметры свои дельтовидные мышцы и бицепсы, а прыгать так, как Радкевич, не можешь. Он - хлоп! и на стол с пола, а как именно он это делает, поди объясняй химически, по какой это он формуле... Вот и я тоже, как он, хочу сделать прыжок... по кратчайшему расстоянию между двумя точками.
- Подход совершенно ненаучный... а больше блошиный.
- Зато у тебя вполне узаконенный... Сто шагов сделали до тебя, ты сделаешь сто первый и получишь за это ученую шапку мандарина от кокса с десятью шариками... Только вопрос, дождутся ли этого твои внуки? А для меня важен скорейший практический результат: чтобы печи наши не забурялись - раз, и чтобы домны приличный кокс получали, а не паршивый - два. Вот и все.
- Ересь! - качал упрямой светловолосой головой Шамов. - Не цель, конечно, ересь, а средства.
- Посмотрим, ересь или нет. Я стою за скорейший результат только. А объяснять, что я сделаю, - это я предоставлю тебе, если нападет на тебя такая охота.
- И в какую же все-таки сторону ты хочешь прыгать?
- А вот ты увидишь, в какую, - самонадеянно говорил Леня.
И скоро не один Шамов, а и все в подвале увидели, что он начал подвешивать тигель с углем, растолченным в порошок, тигель с расплавленным углем и тигель с готовым коксом на стальные проволоки и заставлял их вращаться, как вращается волчок. Однако стальная проволока, так выручившая его однажды, когда рыбаки-"каменщики" нуждались в крючках, здесь показалась ему недостаточно послушной, и он принялся плавить кварц и вытягивать из него нити.
Это не совсем удавалось сначала, но он приспособился и, просиживая целый день в подвале, мог уже вытянуть до трехсот нитей. Концы их он закручивал в шарики и к ним привешивал тигли.
- Не понимаю, Леня, чего ты хочешь этим достигнуть? - спрашивал Шамов.
- Не понимаешь? Может быть, и я не вполне понимаю... Но вот же насчет вполне доваренных и недоваренных яиц хозяйки что-то такое понимают же, когда их крутят? А ну-ка, какое яйцо будет дольше крутиться и быстрее - сырое или сваренное вкрутую?
- Яйцо?.. Черт его знает; признаться, я как-то не обращал на это внимания. Кажется, крутое, но, может, я перепутал.
- Крутое, действительно. А почему крутое?
- Потому что... гм... Объяснить это довольно трудно.
- Вот видишь, - ликовал Леня. - Объяснить трудно, а хозяйки спокон веку так делают и не ошибаются. Но объяснить это мы, поскольку мы учились физике, можем тем, что жидкость в яйце при вращении плещется и упирает в скорлупу, как газы упирают в стенки коксовой печи, когда печь забуряется... Или как ты сам будешь упираться руками и ногами, если тебя законопатят в бочку да покатят... Ты непременно будешь упираться в стенки бочки, а зачем? Чтобы затормозить движение бочки, вот зачем. Так и в моем этом опыте... Тигель с сухим коксом, конечно, будет качаться быстрее, чем с расплавленным, что я и наблюдаю.
- А выводы, выводы какие же из этого? - недоумевал Шамов.
- Выводы?.. Выводы пока только те, что я могу сравнивать... Что и как именно, этого я пока еще точно не знаю, но какие-то возможности тут все-таки есть.
В разговор этот вмешивалась Ключарева, энергично встряхивая своим одуванчиком:
- Я уж ему говорила, что все это - ерунда и потеря времени. А он упрямствует, как... как, я сказала бы кто, да, так уж и быть, воздержусь.
Но Конобеева воздерживаться не считала нужным, и с той выразительностью, с какой она читала стихи современных поэтов, очень округляя при этом глаза и рот и то откидывая, то подавая вперед свою большую голову, она отчитывала Леню, сжимая при этом небольшие, но довольно тугие кулаки и потрясая ими перед его подложечкой:
- Только какой-нибудь невежда, полнейший неуч, недоразвитый субъект мог бы придумать такую чушь.
- Послушай, заткни фонтан, - отзывался Леня миролюбиво.
Близнюк проворно рисовал карикатуры, непомерно вытягивая фигуру Лени и снизу доверху обвешивая ее тиглями на нитях; Зелендуб политично отмалчивался, когда к нему обращались Ключарева и Конобеева, чтобы и он высказал свое мнение о принципе вращения крутых яиц и яиц всмятку; он уверял, что твердые тела, равно как и тела всмятку, вне сферы его научных интересов. Даже и снисходительный вообще ко всем затеям Лени Карабашев, глядя на его вращающиеся тигли, только пожимал плотными плечами и улыбался.
Но Леня не сдавался; он говорил:
- Может быть, я и не пойду в этом опыте никуда дальше, но самый принцип этот в каком-то зерне его, в какой-то основе я считаю все-таки правильным... И относится он к физике, этот принцип, а отнюдь не к химии. Все-таки мой взгляд неизменен: угольное вещество надо изучать все целиком и образование кокса принимать как функцию всего угля в целом, равнодействующую всех составляющих уголь, хотя бы нам совершенно и неизвестных.
- Да ведь это просто точка зрения Дамма! - возражал Шамов.
- Чья бы она ни была, мне безразлично. Дамма так Дамма, но я считаю ее правильной, эту точку. А идти к решению я, конечно, буду своими, а не даммовскими путями, которых, кстати сказать, у него и нет.
- Ну, на этой штуке ты далеко не уйдешь, - кивал Шамов на висящий тигель.
- Эту штуку я сниму, конечно, и что-нибудь другое сделаю. А Дамм и мне и тебе дал метод испытания углей на коксуемость, дал три зоны коксования, дал поведение угля в трех температурах, и скажи ему за это спасибо.
- Что же этот метод дает в работе с нашими углями?
- Отправную точку дает? Дает. И то хорошо.
- Отправная точка, а дальше? Дальше надо изучать угольное вещество в самом процессе коксования, то есть... изучать хи-ми-чес-кую природу углеобразующих...
- Ну и сиди над этим сто лет, как я тебе сто раз уже говорил. А работать мы должны для заводов, а заводы - это живое дело на ходу, а не какие-то там научно-исследовательские институты... В яму попал - дают тебе веревку, хватайся за нее да лезь по ней из ямы, вот и все. А тебе непременно хочется определить, что это за штука такая - веревка: из чего она, да почему она, да как она... И откуда у тебя, гиревика, взялась такая химизация мозга, это уж, за упразднением аллаха, неизвестно кто и ведает.
- Как бы ты там ни прыгал, но я, конечно, иду правильно, - несколько снисходительно, поэтому спокойно возражал Шамов. - Что начинает плавиться в угле при коксовании? Битум. Чем отличается один сорт угля от другого? Количеством битума. Что значит определить уголь на коксуемость? Узнать, сколько в нем битума. Вот и все.
- И чтобы узнать, сколько в нем битума, ты экстрагируешь битум бензолом, и тебе это будто бы вполне удается, и, значит, задача решена, и остановка только за шапкой мандарина с десятью шариками? Оставь, брат Андрей! Это ты можешь вон Ключаревой говорить или Конобеевой, а не мне. Не знаю, чем эти твои опыты лучше моей вертушки, которую я, конечно, сейчас сниму, чтобы больше уж к ней не возвращаться.
Подобные споры подымались в подвале довольно часто.
Но подвал, как и тот сарай, в котором строился бермудский шлюп, привлекал тех же: Радкевича, Положечку, Качку и других, не столько занятых загадками кокса, сколько просто любопытствующих или желавших развлечься.
Положечко был известен, между прочим, тем, что в двадцать пятом году удивился, почему на фронтоне институтского корпуса торчит еще двуглавый огромный орел над белой мраморной доскою с золотыми буквами старой надписи, и вызвался его сбить; он был спущен к этому орлу на канате с крыши и остервенело долбил его молотом, раскачиваясь и привлекая множество зевак, пока не сбил; он был похож тогда на горных охотников, воюющих с орлами около их гнезд, из которых они забирают орлят и яйца.
Этот Положечко сразу наполнял и верхний и нижний этажи подвала своим трубным гласом, давая советы, которые совсем не относились ни к физике, ни к химии кокса.
- Клю-ча-рева! - рычал он. - Ко-но-бе-ева! Мой вам совет: будьте женщинами даже и в вонючей лаборатории этой. И рядом с ретортами всякими и колбами кладите коробочки пудры и два карандаша: для бро-вей и для губ. Умо-ляю вас, не забывайте об этом никогда в жизни.
Марк Самойлович Качка теперь уже как механик присматривался к аппаратам и просил Леню объяснить ему их действие, а Леня спрашивал его:
- Много ли у вас слушателей, Марк Самойлович?
- Не могу сказать, чтобы много, но зато... очень, очень прилежные ребята.
- А у вашего предшественника, покойного Ярослава Иваныча, нас, слушателей, было только трое, - вспоминал Леня. - И когда кого-нибудь из нас троих не было в аудитории, добрейший чех говорил: "О-о, вас, кажется, стало зна-чи-тель-но меньше сегодня", - но очередную лекцию все-таки читал.
- Читал? - удивлялся Качка.
- Да, он был добросовестный человек... Но случалось, что приходил только я один. Ярослав Иваныч мне: "О-о, что же это такое? Как поредели ряды". Я, чтобы его успокоить, признаться, врал: "Сейчас придут, Ярослав Иваныч. Вот я схожу за ними. Сходить?" - "Сходите, пожалуйста". Я - со всех ног вон. Через полчаса заглядываю в двери, - ушел? Нет, ждет. Черт знает до чего неловко было! Все-таки я его убеждал лекцию отложить. Наконец, подошли зачеты. "Я, говорит, буду вас гонять по всему курсу: приготовьтесь как следует". Готовимся, хотя и некогда было. Приходим. "Пока, говорит, я еще прочитаю вам пропущенное мною по теории винта и кое-что о домкрате". Читает. Слушаем. Кончил, наконец. "Теперь, говорит, можете идти и считать, что зачеты вами сданы..." Хороший все-таки был человек - этот Ярослав Иваныч.
- Но если он умер от огорчения, что у него только трое слушателей, то я-я... я надеюсь прожить впятеро дольше него: у меня пятнадцать, подхватывал Качка весело.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
I
На коксостанции работали ревностно. Производили исследования углей различных шахт на коксуемость, занимались немаловажным вопросом самовозгорания угля на складах, учитывали изменения веса и влажности угля при действии на него кислорода и свежего воздуха; окисляли угли перманганатом калия, извлекали из углей аммиак, смолу и бензол.
Для всего этого применялись приемы, уже испытанные в лаборатории Лапина, но если там эти приемы вводились в интересах кабинетной науки, то теперь Коксострой потребовал от лаборатории помощи производству кокса, и с этой целью Голубинский посылал на завод то одного, то другого из подвальщиков. Между тем надо было думать также и о дипломных работах, так как почти все подвальщики кончали институт.
Выдался редкостно теплый день в середине января. На Проспекте, самой людной улице города, столь возмущавшей старика Юрилина огромным количеством бездельников, двигались сплошные толпы, так как день был не только теплый, но еще и выходной.
Леня Слесарев и Лиза Ключарева шли рядом в толпе и говорили о своих будущих дипломных работах. Под ручку идти они не могли, - для этого Леня был слишком высок, а когда Ключарева попыталась все-таки продеть свою руку за его, опущенную в карман, то Близнюк, попавшийся им навстречу, сейчас же заторопился, доставая свой маленький альбом для карикатур, радостно бормоча:
- Как вы, друзья мои, похожи, так сцепившись, на болгарина с обезьянкой, которых я видел однажды в детстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36