— Вот я! С горы спускается сам Кацуиэ! Если Хидэёси где-нибудь поблизости, пусть посмеет встретиться со мною — на коне, один на один! Выходи, Обезьяна! Хватит прятаться! — кричал Сёскэ, спускаясь по крутой тропе.Только что он нанес смертельную рану какому-то самураю в тяжелых доспехах. Его старшего брата Модзаэмона убили; младший — Сёбэй — сражался на длинных мечах с вражеским воином — и они одновременно зарубили друг друга насмерть. Тело Сёбэя рухнуло к подножию огромного валуна.Рядом с ним оказалось и знамя. Прежде золотое, оно было сплошь залито кровью.И вот бесчисленное множество врагов подступило к Сёскэ с двух сторон по тропе — сверху и снизу. Каждый из них, потрясая копьем, стремился захватить знамя и отрубить голову тому, кого они принимали за князя Кацуиэ.Каждый не столько сражался, сколько в неукротимом рвении мешал другим. В этой суматошной схватке, один против всех, смертью героя пал Мэндзю Сёскэ.Красивый двадцатипятилетний самурай, он не был в чести у таких людей, как Кацуиэ и Гэмба, был сдержан, задумчив, изящен, любил науки. Но сейчас его чистое и прекрасное лицо оставалось скрытым под забралом.— Я убил Сибату Кацуиэ! — торжествующе закричал один из вражеских воинов.— Вражеское знамя захвачено нашими руками! — возликовал другой.Похвальба победителей неслась со всех сторон, шум стоял такой, что, казалось, содрогается сама гора.Но люди Хидэёси еще не подозревали, что отрубленная ими голова принадлежит вовсе не Сибате Кацуиэ, а всего лишь Мэндзю Сёскэ, командиру оруженосцев.— Мы убили Кацуиэ!— Я держал в руках голову властителя Китаносё!Хвастливые крики сотрясали воздух:— Знамя! Вражеское знамя! И голова! Голова самого Кацуиэ! ВЕРНЫЙ ДРУГ Кацуиэ чудом удалось избежать смерти, но все его войско оказалось уничтожено. До нынешнего утра золотое знамя клана Сибата развевалось в окрестностях Янагасэ; теперь там в гордом одиночестве реяло знамя Хидэёси. Оно ослепительно сверкало под яркими солнечными лучами, наводя трепет на всех, кому довелось его видеть, и словно утверждало необратимость происшедшего. А то, что произошло, нельзя было не назвать триумфом мудрости и силы.Многочисленные знамена и стяги войска Хидэёси, реющие вдоль всех дорог и высящиеся в чистом поле, свидетельствовали о величии одержанной им победы. Их было такое множество, и они так тесно соседствовали, что издали казались сплошной золотой лентой.Войско принялось за трапезу. Боевые действия начались на рассвете и затянулись на восемь с лишним часов. Едва лишь воины утолили голод, войско получило приказ немедленно выступить в поход. Теперь путь лежал на север.Дойдя до перевала Тотиноки, воины увидели перед собой на западе Цуругу. До простиравшихся на севере гор провинции Этидзэн было рукой подать.Солнце уже клонилось к западу, небо и землю заливал ослепительный и многокрасочный свет, способный затмить великолепие самой яркой радуги. Лицо Хидэёси, обгоревшее под солнцем, было багрово-красного цвета. Хотя, взглянув на полководца, трудно было догадаться, что он не спал несколько ночей подряд. Казалось, он просто забыл, что человеку иногда нужно поспать. Неудержимо и безостановочно продвигаясь вперед, он так и не распорядился о привале. В это время года стоят самые короткие ночи. Еще засветло основное войско встало на ночлег в Имадзё, уже в провинции Этидзэн. Но передовой отряд пошел дальше — ему было предписано продвинуться до Вакимото, что означало еще два ри пути, тогда как тылы остановились на ночлег в Итадори, примерно на том же расстоянии позади основного войска. Таким образом, вся армия Хидэёси рассредоточила свои порядки на расстояние в четыре ри.Этой ночью Хидэёси позволил себе глубоко и безмятежно заснуть. Настолько глубоко, что ему не мешал крик многочисленных в здешних горах кукушек.«Назавтра мы захватим крепость Футю, — уже засыпая, подумал Хидэёси. — Но как отнесется к нашему прибытию Инутиё?»И чем, интересно, все это время он занимался? В полдень накануне он со своим войском был примерно в тех же местах, где разыгралось решающее сражение, но, не дождавшись захода солнца, увел войско в крепость Футю, принадлежащую его сыну.— Благодарение богам, ты жив и в безопасности, — сказала жена Инутиё, выйдя встретить мужа.— Позаботься о раненых. Мною ты сможешь заняться позже.Инутиё даже не снял доспехов и не скинул с ног сандалий. В глубокой задумчивости он неподвижно застыл у крепостных ворот. Его оруженосцы тоже были здесь. Выстроившись в ряд за спиной господина, они ждали его решения.И вот в крепость одно за другим внесли укрытые знаменами тела воинов Маэды, павших в сегодняшнем сражении. Затем настал черед раненых: их или вносили на носилках, или они входили сами, тяжело опираясь о плечи соратников.Клан Маэда потерял тридцать с лишним человек, что, конечно, не шло ни в какое сравнение с потерями кланов Сибата и Сакума. В храме зазвонил колокол, солнце все больше клонилось к западу, дым и запахи стряпни донеслись с кухни и разошлись по всей крепости. Воинам было приказано ужинать. Однако им не разрешили расходиться по крепости и окрестностям: каждая часть держалась возле своего командира, как будто войско по-прежнему находилось на поле боя.Страж от главных ворот возвестил:— К крепостным воротам прибыл властитель Китаносё!— Что? Кацуиэ? — в изумлении пробормотал Инутиё.Такой поворот событий оказался для него совершенно неожиданным. Ему была невыносима мысль принять этого человека, уже превратившегося в беглеца и изгнанника. Какое-то время Инутиё размышлял, не зная, что предпринять, а затем сказал:— Что ж, выйду приветствую его.Инутиё вместе с сыном вышел из внутренней цитадели. Пройдя последней лестницей, он оказался в темном коридоре, ведущем к главным воротам. Вдогонку за Инутиё устремился один из его личных слуг, человек по имени Мураи Нагаёри.— Мой господин, — прошептал Мураи.Инутиё испытующе посмотрел на него.Мураи торопливо зашептал ему на ухо:— Прибытие сюда князя Кацуиэ — ни с чем не сравнимый счастливый случай. Если вы убьете его и пошлете его голову князю Хидэёси, ваша былая дружба будет восстановлена безо всяких затруднений.Инутиё внезапно ударил Мураи в грудь.— Замолчи, — грозно прорычал он.Мураи отшатнулся, стукнувшись спиной о дощатую стену, и едва не рухнул наземь. Смертельно побледнев, он сохранил достаточное присутствие ума, чтобы не подняться немедленно на ноги, но и не присесть на пол.Пристально глядя на него, Инутиё заговорил с гневом и презрением:— Прошептать князю на ухо безнравственное, подлое и трусливое слово, нечто такое, о чем стыдно думать, — это бесчестный поступок. Ты считаешь себя самураем, но Путь Воина тебе не знаком. Каким негодяем надо быть, чтобы отрубить голову человеку, униженным просителем стучащемуся в твои ворота, и только за тем, чтобы обеспечить будущее своему клану! Убить Кацуиэ, с которым я плечом к плечу сражался много лет!Оставив трепещущего Мураи, Инутиё стремительно направился к главным воротам, чтобы встретить Кацуиэ. Князь вместо оружия сжимал в руке обломок копья, но сам, похоже, ранен не был — только лишь утомлен и безмерно одинок.Поводья его лошади перехватил Тосинага, первым выбежавший навстречу гостю. Восемь самураев, прибывшие вместе с Кацуиэ, остались за воротами. Так что прибыл он сюда один…— Весьма признателен. — Обратившись с вежливыми словами к Тосинаге, Кацуиэ спешился. Поглядев Инутиё прямо в глаза, он произнес во весь голос, не скрывая презрения к самому себе: — Нас победили! Нас просто разбили!Ко всеобщему удивлению, Кацуиэ был в хорошем расположении духа. Возможно, он просто держался с подобающим спокойствием, но был далеко не так горестен и унижен, как это представлял себе Инутиё. Так или иначе, общаясь с побежденным, Инутиё стремился выказать куда большую сердечность, нежели это было ему свойственно. Тосинага понимал чувства, владеющие отцом, и стремился вести себя так же. Он помог беглецу снять с ног залитые кровью сандалии.— Кажется, будто я вернулся домой.Сердечность к попавшему в беду человеку успокаивает его и заставляет забыть подозрительность, смягчает бушующий в душе гнев. Сердечность — единственное, что позволяет ему надеяться, будто он не погиб окончательно и бесповоротно.Оттаяв, Кацуиэ принялся поздравлять отца и сына со своевременным бегством с поля сражения.— Вина за страшное поражение падает только на меня. Поневоле я навлек неприятности и на вас, но, надеюсь, вы меня простите. — Извинений от него никто не ждал. — Я вернусь в Китаносё и сумею исправить собственные ошибки, чтобы впоследствии не пришлось ни о чем сожалеть. Надеюсь, у вас найдется для меня миска рису и чашка чаю.Злой Дух Сибата превратился в Будду Сибата. Даже Инутиё не удалось удержаться от слез.— Принесите рису и чаю, — распорядился он. — Да поживее! И сакэ тоже.Самым трудным для него было придумать и произнести хотя бы какие-то слова, способные утешить несчастного беглеца. Он понимал: что-нибудь сказать все равно придется.— Говорят, вся жизнь воина состоит из побед и поражений. Если вы сумеете принять случившееся несчастье, не забывая о предопределении, то вынуждены будете признать, что гордость одержанной победой есть первый шаг на пути к неизбежному поражению, а горечь поражения — первый шаг навстречу предстоящей победе. Вечный круговорот возвышений и падений, который и есть человеческая судьба, не должен служить источником преходящих радостей и печалей.— Именно поэтому я не оплакиваю ни сегодняшнего поражения, ни переменчивости воинского счастья, — отозвался Кацуиэ. — Мне жаль только своего доброго имени. Но, Инутиё, отдых отвлекает от мрачных мыслей. В конце концов, все и впрямь предопределено заранее.Для Кацуиэ, каким он слыл — да и был — раньше, подобные рассуждения звучали неслыханно. Он и впрямь, похоже, не испытывал ни отчаяния, ни стыда.Когда принесли сакэ, Кацуиэ с удовольствием выпил и, предполагая, что эта чашка для него — прощальная, угостил отца и сына Маэда. Он удовольствием отведал все бесхитростные кушанья, которые предложил Инутиё.— Никогда еще еда не казалась мне такой вкусной, как нынче. И поверьте, я не забуду вашей доброты.С этими словами Кацуиэ решил удалиться.Инутиё, отправившийся проводить его до ворот, сразу обратил внимание на то, что лошадь Кацуиэ выдохлась. Призвав оруженосца, он распорядился привести своего серого в яблоках рысака и предложил его Кацуиэ.— Оставьте волнения, — сказал Инутиё. — Мы сумеем продержаться до тех пор, пока вы не окажетесь у себя в Китаносё.Кацуиэ собрался отъехать, но затем, словно внезапно вспомнив что-то, развернулся на месте и обратился к гостеприимному хозяину:— Инутиё, вы с Хидэёси дружите давным-давно, еще с времен вашей юности. Раз уж война приняла такой оборот, я освобождаю вас от вашего долга приверженца по отношению ко мне.Таковы были последние слова, сказанные им Инутиё. Когда он произносил их, сидя верхом, на его лице и в голосе не было ни малейшего признака криводушия. Столкнувшись с такой душевной щедростью, Инутиё низко поклонился Кацуиэ. Очертания всадника и коня в проеме крепостных ворот казались кромешно-черными под кровавыми лучами заходящего солнца. Жалкое воинство, насчитывающее восемь всадников и десять пеших воинов, выступило в сторону Китаносё.
Несколько всадников на всем скаку въехали в крепость Футю. Новости, доставленные ими, скоро стали известны всем, кто находился в стенах внутренней цитадели.— Враг встал лагерем в Вакимото. Но там только передовой отряд. Сам князь Хидэёси остановился в Имадзё, так что нынешней ночью едва ли следует ожидать атаки.Хидэёси безмятежно проспал всю ночь — вернее, полночи — в Имадзё, на следующий день на рассвете покинул лагерь основного войска и помчался в Вакимото.Кютаро вышел приветствовать князя. Тут же по его приказу был поднят полководческое знамя, чтобы возвестить всем, что в расположение передового отряда прибыл главнокомандующий.— Что произошло этой ночью в крепости Футю? — осведомился Хидэёси.— Там не сидели сложа руки.— Укрепляют оборону крепости? Что, клан Маэда хочет воевать?Не получив ответа на вопрос и поняв, что придется отвечать самому, Хидэёси посмотрел в сторону Футю. И вдруг, обернувшись к Кютаро, приказал поднять войско.— Вы собираетесь принять командование на себя? — спросил Кютаро.— Разумеется.Хидэёси кивнул с таким безмятежным видом, словно перед ним открывалась широкая и ровная дорога. Кютаро поспешил передать его слова другим военачальникам и распорядился трубить в раковину, провозглашая сбор. Вскоре войско было построено в походном порядке.Путь до Футю отнял менее двух часов. Войско вел Кютаро, тогда как Хидэёси скакал где-то в середине боевых порядков. Вскоре они увидели крепостные стены Футю. Среди обитателей и защитников крепости при виде подошедшего противника началось сметение. Со смотровой площадки на крыше внутренней цитадели до войска Хидэёси и расшитого золотом полководческого знамени было, казалось, рукой подать.Войско еще не получало приказа останавливаться. А поскольку сам Хидэёси находился в середине колонны, то ни у кого не было сомнений, что предстоит немедленно начать осаду.Подойдя к главным воротам крепости Футю, войско Хидэёси, подобное неудержимо накатывающейся речной волне, перестроилось журавлиным клином. На время все пришло в движение, на месте оставалось только знамя.В этот миг стены крепости заволокло пороховым дымом ружейного залпа.— Отойди, Кютаро! — распорядился Хидэёси. — Подальше от стен! Огня не открывать, к бою не изготавливаться! Удалитесь на безопасное расстояние и держитесь походным порядком!Кютаро отступил, стрелки в крепости прекратили огонь. Но боевой дух обеих сторон был так высок, что схватка могла начаться в любое мгновение.— Эй, кто-нибудь! Поднять боевое знамя и выйти на двадцать кэнов передо мной! — распорядился Хидэёси. — Сопровождающие не понадобятся, в крепость отправлюсь я один.До тех пор он не открывал своих намерений, а эти слова произнес неожиданно для всех, оставаясь в седле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174