https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/uglovye_s_gidromassazhem/
По пути в Баренцбург, сделав большой вираж, мы опять облетели «замок Тюильри» (так я мысленно назвал нависший над Исфьордом каменный берег), и продолжили двадцатиминутный полет над морем. На мысе Хеер, на котором располагались жилой поселок и база вертолетного отряда, полет закончился, и мы пересели в автомашины, которые, преодолев по укатанному насту трехкилометровое расстояние до Баренцбур-га на второй передаче, через четверть часа подъехали к консульству.
Уже наступили сумерки — полярный день только еще начинался и был коротким. Не успели мы с женой распаковать самое необходимое, как в дверь к нам уже постучали. На пороге стояли две или три молодые женщины с тарелками в руках, на которых лежала еда:
— Это вам подкрепиться с дороги, а через пару часиков просим в каминный зал на общий ужин.
Таково баренцбургское гостеприимство, которое нас до глубины души тронуло. Вечером мы сидели вместе со всеми сотрудниками и женами за большим столом в каминном зале, слушали шорохи полярной ночи за окном и смотрели, как пляшет огонь в камине и бросает причудливые тени на стены, на огромный гобелен, созданный ленинградскими мастерами, на котором изображены портреты русских и норвежских полярников под причудливым сполохом полярного сияния. Если приглядеться внимательнее, то в рисунке сияния можно прочесть слова «Terra Incognita».
Мне показалось тогда, что прилетел на другую планету.
…В резидентуре и консульстве, как выяснилось, нас ждали: одни с нетерпением, другие — с настороженностью, а третьим наш приезд вообще оказался некстати. Такого расслоения малочисленной советской колонии по такому незначительному поводу мне наблюдать не удавалось ни в Копенгагене, ни в Стокгольме.
Чем меньше коллектив загранработников, чем дальше он удален от Москвы, тем яростней клокочут в нем мелкие страсти, которые обуревают его отдельных членов. Такая социально-историческая закономерность была выведена мной за время пребывания на Шпицбергене. Но все «мелочи жизни» тонут в величии окружающей природы, и хочется вспоминать только о хорошем.
Мой предшественник был отозван из Баренцбуга за пьянку и самодурство, и более полугода точка была предоставлена самой себе. Если учесть, что все оперработники оказались за границей впервые и что подбор кадров в такие непопулярные края, к сожалению, осуществляется по остаточному принципу, то легко себе представить, с какими проблемами пришлось столкнуться в самом начале моей «руководящей» деятельности. Приходилось преодолевать укоренившиеся привычки, лень, инертность, боязнь и — что тут скрывать — недобросовестность.
Обращает на себя внимание повышение дисциплинированности Ж.: раньше он опаздывал на работу, а теперь предварительно звонит по телефону и просит не волноваться, что опаздывает на 40—50 минут.
Настороженно к моему появлению в поселке отнеслись «рудничные» и чистые консульские сотрудники. Им предстояло жить вместе с представителем пресловутого КГБ, поэтому они не торопились делать выводы, наблюдали пристально за каждым моим шагом и сравнивали их с действиями отозванного резидента. Постепенно эти сравнения все чаше стали делаться в мою пользу, и между мною и моими коллегами установились неплохие отношения.
Время для воспитания молодых кадров выпало чрезвычайно неблагоприятное. Демократизацию жизни и либерализацию советских порядков на последнем этапе перестройки некоторые работники в консульстве, как и вообще в стране, восприняли как сигнал к своеволию, неповиновению и нарушению дисциплины. Был и среди работников резидентуры откровенный бездельник, которого мне за пятнадцать месяцев пребывания в Ба-ренцбурге так и не удалось заставить работать в полную силу.
Поскольку т. Стае ничего в резидентуре не делает и противнику неизвестно, чем он занимается, считаем целесообразным продлить срок его командировки.
В баренцбургской жизни я столкнулся со многими парадоксальными явлениями. Одно из вопиющих — само консульство. Ни одна дипломатическая служба не имеет такого уникального консульского учреждения, как советская, а теперь и российская, на Шпицбергене. Вместо того чтобы находиться на территории иностранного государства, как это везде принято, наше консульство на архипелаге расположено на своей земле, в поселке Баренцбург! Для того чтобы поддерживать контакт с норвежскими властями, его сотрудникам необходимо выезжать в норвежский поселок.
Исторически такой парадокс вполне объясним. Задавшись целью поставить под сомнение норвежский суверенитет над Шпицбергеном (хотя чисто юридически Советский Союз не имел на это права, подписав Парижский договор по архипелагу), советская администрация затеяла многолетнюю возню с норвежской. Норвежцы пытались распространить действие своих законов на советские поселки, существующие в конце концов на правах аренды участков, а русские объявляли всем этим попыткам бойкот, демонстрируя свою административную независимость. Вся эта тягомотина доходила иногда до полного абсурда. Она и породила советское консульство на советской территории. Консульство, призванное защищать интересы Советского государства и советских граждан за границей, превратилось в обычный сельсовет.
Перед отъездом из Москвы я узнал, что здание консульства находилось в аварийном состоянии, потому что, выстроенное в условиях вечной мерзлоты на бетонных сваях на высоту четырехэтажного замка, создало под собой тепловую подушку. Мерзлый грунт стал оттаивать, под зданием образовался оползень, грозивший похоронить под собой всю надежду советской дипломатии на Шпицбергене. Возможно, предупредили меня в Москве, консульство и резидентуру придется переводить в другое здание!
Хорошо спланировал здание ленинградский архитектор В.Г. Хотин! Интересно, имел ли он хоть малейшее представление об арктических условиях жизни?
Забегая вперед, могу сказать, что до таких крайностей дело не дошло. Вызванная из Москвы бригада инженеров-строителей нашла приемлемое решение по цементированию фундамента, и «дипломатический сельсовет» пребывает на своем месте до сих пор. (Кстати, опасность обвала здания обнаружили два братца-погодка, баренцбургские Чук и Гек, дети вице-консула, когда играли под домом в казаки-разбойники.)
Стояло консульство на самой верхней террасе Баренцбурга, занимая господствующее положение у подножия горы Мирумирки. На строительство не пожалели отборного красного финского кирпича, медного листа на кровлю и массу цемента. На первом этаже здания располагались служебные помещения, а на втором и третьем этажах — жилые квартиры для его сотрудников. Огромный холл, каминный зал, выложенный мрамором и увешанный дорогими гобеленами, медная (!) крыша, импортное оборудование — все это предназначалось не для служебного функционирования какого-нибудь средней руки посольства, а для заштатного консульства на краю земли с количеством сотрудников, не превышающим пяти-шести человек!
Нефтедолларов на доброе дело не пожалели!
В народе консульство звали «замком Иф» или «замком Шпессарт» — кому как больше нравилось. Думается, подходили оба названия: господствуя над Баренцбургом своей средневековой громадой, дом чисто внешне действительно был похож на описанный Дюма замок Иф; а всегда полупустые помещения консульства, особенно в жуткие полярные ночи, когда «заряды» со страшными завываниями разбивались о медную крышу, напоминали изнутри о наполненном привидениями имении Шпессарт.
Консул Еремеев Леонид Михайлович, назначенный незадолго до моего приезда, уже успел освоиться с местной спецификой, хотя, честно признаться, меня слегка озадачило, какими мотивами руководствовалось мидовское начальство, направляя его работать на норвежскую территорию с… польским (!) языком. Без переводчика ему приходилось трудно. Переводчиком выступал обычно кто-нибудь из остальных дипломатов, в том числе и чаще других — секретарь консульства Платон Обухов, будущий предатель и тайный агент СИС.
За полярным кругом был воссоздан точный аналог классической ситуации, при которой советские местные органы «сидели в карманах» у директоров совхозов и заводов. Все материальное снабжение сотрудников консульства осуществлялось через трест «Арктикуголь», и это еще больше усугубляло «сельсоветское» положение консульства.
За долгие годы работы на Шпицбергене тресту «Арктикуголь» удалось создать в своих поселках Баренцбург, Грумант и Пирамида условия, близкие к коммунистическим. Бесплатное питание в столовой, медицинское обслуживание, клуб, библиотека, спортзал, кинотеатр, почта, телеграф, службы быта, бассейн с морской водой, бани-сауны, теплица, свиноферма, птицеферма, молочная ферма, дома с паровым отоплением, а главное — возможность заработать на автомашину или кооперативную квартиру привлекали сюда многочисленных желающих со всех концов Советского Союза, и администрации треста приходилось отбирать наилучших. Основной костяк поселков составляли шахтеры Донбасса, в основном украинцы.
В конце застойного периода вся эта инфраструктура уже начинала разваливаться и трещать по швам, поскольку правительство в Москве выделяло «Арктикуглю» все меньше денег, постоянно упрекая руководство треста убыточностью и угрожая «прикрыть лавочку». Но возглавлявший длительное время трест Николай Александрович Гнилорыбов ухитрялся-таки сохранять хоть какую-то видимость благополучия, и я еще успел отведать кусочек настоящего дефицитного коммунистического пирога.
Следующий парадокс: на норвежской территории официально имела (и, кажется, имеет) хождение иностранная — советская (русская) — валюта. Если житель поселка — будь то шахтер, дипломат, вертолетчик, портовик или ученый — не удовлетворялся принципом «каждому по труду», то он мог пойти к своему бухгалтеру и в счет депонированных в московском банке накоплений взять энную сумму сертификатов, на которые он мог купить для себя что-то дополнительно из еды, питья или одежды. Сертификаты были личным изобретением Николая Александровича и назывались в народе «гнилорыбовками». Купюры «гнилорыбовок» в точности соответствовали номиналам ходивших на Большой Земле монет и бумажных ассигнаций: копеечки — поменьше, рубли — побольше. Так что звона монет в карманах жителей Баренцбурга или Пирамиды слышно не было.
Время от времени в беспокойную полярную жизнь вторгаются трагические события, которые оставляют в сердцах людей незаживающие душевные раны. Я имею в виду несчастные случаи, которые часто влекут за собой человеческие жертвы. О нескольких из них я расскажу ниже, а пока я хотел бы заострить внимание на некоторой феноменальности этих несчастных случаев.
На Шпицберген зимой 1991 года прилетал один архангельский ученый, который уже давно занимался проблемой несчастных случаев на Севере. Обобщая статистику таких случаев, включая и многочисленные производственные травмы полярников, он на основе последних научных достижений пришел к сенсационным выводам. Согласно этому ученому, количество несчастных случаев находится в прямой зависимости от погодных условий и магнитных явлений. Эти выводы настолько серьезно затрагивали хозяйственную деятельность человека на архипелаге, что как советская, так и норвежская администрация, проявив удивительное единодушие, отказалась от услуг ученого и запретила ему публиковать свои выводы.
Я помню, что в столе у главного инженера «Арктикугля» в Пирамиде лежала статистика производственных травм и несчастных случаев, имевших место в советских поселках за несколько лет. Список был довольно длинным, и большинство несчастных случаев действительно имело место в период наибольшей магнитной активности над архипелагом, совпадавший с зимними месяцами.
Некоторые явления на Шпицбергене можно отнести к разряду парадоксов и чудес света одновременно. Ну взять, к примеру, теплично-животноводческие комплексы в Баренцбурге или в Пирамиде, единственные в своем роде в этих широтах. Завезенные по инициативе того же Н.А. Гнилорыбова породистые бычки и буренки дали местное шпицбергенское потомство и худо-бедно, но кормят жителей поселков мясными и молочными продуктами. Свиньи тоже безропотно несут предназначенный им богом крест. Куры исправно несут яйца, а в теплицах выращиваются свежая зелень, огурцы, помидоры и цветы к 8 Марта. Для развлечения в Пирамиде держат даже жеребца по имени Директор, что часто используется в качестве повода для шуток в адрес директора рудника Августа Петровича. Естественно, все корма завозятся с материка, и говорить о какой-либо рентабельности шпицбергенских рудников и треста «Арктикуголь» бессмысленно. Север без дотаций жить пока не может.
Полагаем целесообразным направить в наш адрес 1000 долларов США.
Странно иногда было слышать, проходя звездной полярной ночью вдоль поселка, доносящиеся со скотного двора, названного каким-то остроумом «Скотленд-Ярдом», мычание коровы или кудахтанье курицы. Так и хотелось ущипнуть себя за ляжку, чтобы убедиться, что все это не снится, что ты не идешь по деревенской улице на Рязанщине или Тамбовщине, а вышел подышать воздухом вдоль Гренфьорда, что на Грумант-щине!
Никто из специалистов по-настоящему не вникал еще в такой шпицбергенский феномен, как условия вегетации на архипелаге. Дело в том, что сильная магнитная активность каким-то странным образом сказывается на всем живом: цветы, если дать им в полярную ночь подсветку, быстро — почти в два раза быстрее, чем на материке, — растут и достигают необыкновенно крупных размеров; родившиеся в Баренцбурге бычки и коровы в шестимесячном возрасте достигают размеров своих двух-трехлетних собратьев на Большой Земле. Отелы для коров проходят очень сложно, поскольку уже в утробе телята достигают необычайно крупных размеров. Выведенная из привезенных с материка обычных яиц куриная порода отличается, кроме размеров, необычайной красотой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52