Но очень хотелось. И этот самый А добрался до тех, кто этот груз отправлял, и до тех, кто получал. Добрался и предложил им свой маршрут транзита, причем отправителю пообещал на пять процентов набросить, а получателю — на пять процентов скинуть.— Бескорыстный какой, — подивился Соловьев, — там же весь навар был десять процентов…— Положим, пятнадцать по максимуму, но в целом замечание верное. Секрет простой: этот мужик удешевил проводку ровно наполовину, так что за счет снижения себестоимости стал наваривать куда больше, чем раньше. Зато подрезал своего коллегу, господина Б, прямо-таки под корень. Нехорошо получилось, неэтично.— Бизнес диктует: зарабатывай как можешь, — пожал плечами Антон Борисович.— Справедливо, но паскудно. Короче, господин Б тоже решил немного умыть господина А. Доказать ему на практическом примере, что дешевка — она и есть дешевка. В том смысле, что надежностью та система проводки, которую он, видишь ли, сварганил, не отличается. Опять же опущу ненужные подробности, но только господину Б удалось закупить на корню кое-кого из сотрудников своего коллеги. После этого оставалось только встретить их груз и увезти его к себе.— А в вагоне, значит, оказались пацаны… — пробормотал Соловьев.— Если б дело было только в этом… — вздохнул Тихонов. — Пацаны-то ведь были с автоматами. И должно быть, уже догадывались, что там за товар. А поскольку молодое поколение быстро соображает, они догадались, насколько их появлению будут рады встречающие. И приняли, выражаясь дипломатическим языком, «превентивные меры». То есть начали шмалять без разговора и разбора. Шесть жмуров в натуре. Приятный сюрприз для господина Б? Просто обалдеть!— И мой стрелял? — побледнел Антон Борисович.— Как в тире. Правда, чуть похуже подельника, но минимум двоих завалил на месте.— А сам? — в ужасе пробормотал Соловьев.— Я ж тебе сказал: жив, здоров, цел. Таких бы бойцов в Чечню, так там война бы за месяц кончилась…— Ты мне про Чечню не поминай! — буквально взвыл папаша. — Слышать не могу!— Прости великодушно. В общем, постреляли они, нашли в теплушке связанного дурака, который им рассказал столько, что дальше некуда, а потом погрузили товар в чужую машину и поехали вместе с тем дураком к условному господину А, который их встретил как гостей дорогих, кормит-поит и развлекает, чем может.— Да-а… — протянул Антон Борисович. — Вот это влип… В голове его, несмотря на хмелек, завертелись очень трезвые мысли. Конечно, могли и наболтать помаленьку, и вообще кинуть, но все пока сходилось… О самом страшном — о том, что, может, Ваньки и в живых-то нет, — тоже подумалось. Не верилось, чтоб два сопляка могли перестрелять шестерых волчар.— Мне надо его увидеть. Живьем, — сказал Соловьев, стиснув себя в кулак. — Только после этого будем говорить.— Это понятно. Насчет того, чтоб живьем встречу организовать, — проблема сложная, нужно будет подумать как следует и обсудить со всеми сторонами. Ты ведь учти, что он у тебя не только с крутыми в неопределенных отношениях. Он сейчас под статьями ходит, и здесь, в области, у тебя друзей немного. Пожалуй, никого надежней меня нету. Но чтоб ты поменьше сомневался, ребята этого господина А прислали тебе видеозапись, свеженькую, сегодняшнюю. Сразу можешь догадаться, как ему живется и чем он занимается.Тихонов поднялся, открыл «дипломат», лежавший на стуле в углу предбанника, достал видеокассету и включил маленький моноблок, располагавшийся на холодильнике в другом углу. За те несколько секунд, что по экрану метались серые полосы, пульс у Соловьева-старшего увеличился до 120 ударов в минуту.Но вот экран ожил, и Антон Борисович увидел Ваню. Светившиеся в углу цифирьки вроде бы подтверждали, что запись сделана еще сегодня. На часах в предбаннике светилось 22.23, а сменяющиеся цифры начали свой бег с 14.10 или что-то около того. То есть если им поверить, то видеосъемку вели в то время, когда Соловьев-старший уже находился в дороге.Ваня появился на экране не один, а вместе с Валеркой Русаковым. Одеты они были по-военному, но не в серо-зеленое хебе, какое носили в части, а в пятнистые камуфляжки десантного образца, типа тех, что носят охранники. Оба беглеца сидели за столиком и обедали. Точнее, только приступили к обеду. При виде того, чем был накрыт стол, у родителя поначалу создалось впечатление, что все это выставлено специально для съемки. Да и вообще, еще до того, как на экране появилось изображение, Антон Борисович настраивал себя на просмотр некой инсценировки. Однако чем дальше крутился фильм, тем больше Соловьев-старший убеждался в отсутствии какой-либо режиссуры.Ребята ни разу не повернули лица в сторону камеры. То есть они, конечно, изредка поворачивались, но ненадолго — явно не потому, что видели, как их снимают. Специального освещения в помещении не было, стол и лица солдат освещались только дневным светом из окна. То, что за окном светило солнце, лишний раз подтверждало: съемка сегодняшняя. Вчера и позавчера было в основном пасмурно. Правда, вчера и позавчера Антон Борисович находился в пятистах километрах отсюда, но сегодня, приехав на дачу, во время обмена приветствиями с хозяином услышал, что, мол, сегодня погодка установилась, «мороз и солнце, день чудесный», а то все облака были. Вряд ли Эдуард Сергеевич это специально сказал, имея в виду, что Соловьев видеопленку смотреть будет.Экран полностью показал весь процесс обеда. Сначала ребята слопали по порции салата из курицы, картошки, морковки, соленых огурцов и зеленого горошка с майонезом — блюдо почти ресторанное. Потом разлили из фаянсовой супницы борщ и заправили его густой, явно не разбавленной сметаной. После этого съели по здоровенной, с ладонь, свиной отбивной. резали мясо без усилий — видать, было мягкое. С отбивной в придачу парни навернули жареную картошечку со свежими тепличными огурцами и какой-то зеленью. На сладкое им выдали по полбрикета пломбира с черносмородиновым вареньем, по формочке с лимонным желе и по паре бананов.Соловьев все присматривался к тому, как сынуля кушает. Ел явно с аппетитом, но не так, как едят после хорошей голодовки. Да и мордаха не выглядела утомленной. Наоборот, румяненькая, свежая. Само собой, никаких сомнений в подлинности этой родной — не открестишься! — физии у отца не возникло. Одно смущало — запись шла без звука. Рты открывали, улыбались, что-то говорили, а что — неясно.— А почему звука нет? — спросил Антон Борисович.— Это ты у тех, кто мне кассету передал, справляйся, — ответил Эдуард Сергеевич, — видно, говорили что-то, чего тебе пока знать не надо. Стерли звук, должно быть. В принципе, кое-что можно прочитать. Есть у меня один знакомый глухой, который по губам речь понимает, но сейчас время уже позднее, может, завтра приглашу его.Когда Ваня доел второй банан, показ сюжета «Обед» завершился. Экран заполнился синевой, и лишь секунд через двадцать возникла новая картинка. Она тоже шла без звука. Действие происходило, по-видимому, в каком-то спортзале, судя по дифрам, отмечавшим время, примерно через час после обеда. Ваня и Валерка занимались на тренажерах, мышцы качали. Кто-то, появлявшийся в кадре только как некая фигура неясных очертаний, составленная из квадратиков, вероятно, тренер или инструктор, похоже, руководил тренировкой, ребята слушали его, улыбались и кивали, а потом продолжали занятия.Этот сюжетик продолжался всего секунд двадцать, а затем сменился следующим. Показали, как Ваня в компании с Русаковым в бассейне плавает. Там тоже время от времени появлялось нечто составленное из кубиков, чью рожу, очевидно, было нежелательно обнародовать. Бассейн тоже показывали недолго.Четвертый и последний сюжет шел со звуком. Кроме того, Ваня здесь явно знал о том, что его снимают, но не смотрелся скованно, говорил сам по себе, а не озвучивал придуманный кем-то текст. И даже чуть-чуть кривлялся.Его запечатлели за столом, на фоне какого-то книжного шкафа. Снимали сюжет около шести вечера, то есть когда Соловьев-старший со своими сопровождающими уже подъезжал к областному центру. Из этого следовало — у Антона Борисовича логическое мышление развито было хорошо, — что кассета приехала к Тихонову почти одновременно с прибытием Соловьева-старшего, а может быть, и чуть позже, например, в то время, пока гость в бане парился.Звуки родного голоса, конечно, отца растрогали, но вот содержание речи сыночка повергло его в недоумение.— Здравствуйте, мама и папа! — весело произнес в камеру Ваня без особых признаков волнения или уныния на лице. — Наверно, вы там переживаете, мучаетесь, волнуетесь, а зря. Я — вот он, никуда не девался, живой, здоровый, чего и вам желаю, как говорил товарищ Сухов Екатерине Матвеевне. Не надо меня искать, мне здесь хорошо. А то я вас знаю, вы начнете милицию будоражить, всякие там органы (хихикнул), а это может только все испортить. Они сами меня ищут, но будет лучше, если не найдут. Живу я хорошо, кушаю нормально, занимаюсь спортом. Мне говорят, что это видеописьмо дойдет очень быстро, так что сами увидите, как и что у меня обстоит сегодня. Не знаю, как это письмо к вам попадет, но придет оно через хороших людей, с которыми вам, наверно, нужно подружиться. И еще, не думайте, что я тут заложник или что-то такое. Я сам это выбрал, мне это по жизни надо. В конце концов, мне уже двадцатый год идет, могу я сам для себя образ жизни выбирать или нет? Поэтому еще раз прошу: не вмешивайтесь, не пытайтесь меня найти и забрать отсюда. Это может и мне повредить, и вам. Вот, папа-мама, гляньте на этот шрам и вспомните: я упрямый!Ваня закатал рукав и показал белую полоску на том месте, где он когда-то резал себе вены.— Такие письма вам еще не раз придут, расскажу, что смогу. Можете и сами записаться на видак, мне дадут посмотреть. До свидания, не жалейте меня и не плачьте, все нормально и здорово. Счастливо!Ваня помахал рукой и исчез с экрана.Пока ошарашенный папа переваривал выступление своего чада, Эдуард Сергеевич вынул кассету и выключил моноблок.— Вот видишь, — вздохнул он сочувственно, — такая нынче молодежь пошла. Ты его кормил, поил, учил, воспитывал, а он такие речи говорит. Ведь видно же, что его не заставляли. Сам все говорил, по своей воле…— Этого я еще не знаю, — мрачно произнес Соловьев, — может, его там напоили или накололи чем-нибудь…— Не обманывай себя, — посоветовал Тихонов, — не дурак ведь, наверняка сообразил бы, что он под кайфом говорит. Нет, тут все чисто.— Непонятно мне, — Антон Борисович потер лоб, — чего этим, которые его держат, нужно? Я бы, если б уж стал такой спектакль разыгрывать, так первым делом попросил бы пацана сказать перед камерой условия освобождения. Мол, дорогой папочка, передай такому-то дяде столько-то тысяч долларов налички там-то и тогда-то. А если не передашь, то эти дяди мне головку отрежут и пришлют тебе в посылке. Так вроде бы обычно дела делаются.— Это обычно… — многозначительно осклабился хозяин:— А здесь, должно быть, необычное что-то.— Хорошо. — Соловьев решительно хлопнул себя по коленке. — Кассету тебе привез кто-то? Знаешь ведь, сукин сын, кто — там эти господа А и Б? Можешь меня с ними свести, уточнить условия и все прочее?— Попробую… — вздохнул Тихонов. — Хотя, сказать откровенно, разговаривать надо не с ними.— А с кем?— С Иванцовым Виктором Семеновичем, облпрокурором… ГОСТЬЯ-4 Автобус, обтрюханный и заезженный «пазик», тяжело притормозил перед полуразбитой — из пушек ее расстреливали, что ли? — бетонной остановкой с надписью: «Лутохино». Человек двадцать выбрались из салона на сельскую улицу, переговариваясь и перебрасываясь шутками. Помаленьку стали расходиться кто куда — все были местные.Молодая женщина в теплом платке и вывернутом на зеленую сторону китайском пуховике, вдела руки в лямки рюкзака, утрясла его на спине и, взяв в каждую руку по хозяйственной сумке, уверенно пошла вдоль улицы. Следом за ней от автобусной остановки поспешала какая-то толстая бабка с тележкой-рюкзаком.— Милая! — позвала бабка, обращаясь к идущей впереди молодке. — Тебя не Люба звать, случайно?— Люба… — нехотя отозвалась молодая.— Не Потапова, случайно? Не Ивана Сергеича дочка? Люба остановилась, подождала бабку, присмотрелась:— Тетя Катя? Корешкова?— Ну, ну! — закивала бабка, радостно моргая. — Корешкова! А тебя-то я давненько не видела! Не сразу и узнала…— — Я тоже не узнала, пока ты близко не подошла.— Сколько ж ты сюда не заезжала?— Давно, тетя Катя, лет десять, кажется. С тех пор, как мама умерла.— И что ж ты так? Неужто времени не находила? Хоть бы в отпуск летом приехала…— Да у меня, тетя Катя, все отпуска зимой были. А теперь вот без работы осталась.— Ох ты! — испуганно воскликнула тетя Катя. — Выгнали, что ли? Начальству не уноровила?— Вроде так. Под сокращение попала.— А ты где работала-то?— Последнее время в ларьке торговала, — неохотно ответила Люба.— И много платили? — полюбопытствовала бабка.— Миллион, — усмехнулась Люба, — с копейками.— Ух ты! — позавидовала тетя Катя. — Небось жалко было с такой работы увольняться?— Не то слово, — проворчала Люба, явно желая поскорее отвязаться от настырной старухи.— А ты сейчас куда? Неужто в Марфутки?— Пойду проведаю.— Да там, поди, и нет никого. Летом-то, сей год, и то народу мало было. А сейчас так и вовсе пусто.— Дом-то наш стоит?— Стоит. Заколоченный. Вещей-то, не знаю, осталось ли чего. Но сам-то дом не растащили. А вот Васениных уже раскатали. У них, слышь ты, Санек где-то на югах теперь живет, сюда поболе твоего не бывал. Ну а какой-то проныра увидел, что дом крепкий, раскатал в зиму, да и вывез. Прямо целиком. Другие поободрали только, а ваш так стоит. Гладышевых дом тоже стоит. Только они его Тоньке Аверьяновой продали, как та погорела. А Тонька-то уж третий год как померла. Петька продал. Шебутной этот, тюремщик. Говорят, расстреляли его за убийства. А может, и врут, не знаю… Ты-то видала его, нет? Люба досадливо мотнула головой.— Нет, не видала. Значит, померла тетя Тоня?— Померла, царствие небесное. Лечила всех, лечила, а сама себя не вылечила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70