То и дело кто-нибудь из матросов наклонялся, подбирая что-то с палубы, — самый малый «посторонний» предмет мог, попав в лопасти турбины вертолета, повредить двигатель. На морском языке это называлось ППП — «повреждение посторонним предметом». Своими действиями команда «Огдена» показывала — что ни случись сегодня вечером, причина никак не будет связана с их судном.— Много студентов из колледжей, — ответил Фрэнке, с гордостью глядя на своих матросов. — Иногда мне кажется, что палубная команда ничуть не уступает по интеллекту офицерской кают-компании. — Это было вполне простительным преувеличением. На самом деле ему хотелось сказать что-то совершенно иное, то, о чем думал каждый на борту «Огдена»: насколько велики шансы на успех? Однако капитан не задал вопроса вслух. И правильно сделал, потому что, произнесенный, он мог оказаться не к добру, принести несчастье. Даже мысли об этом могли сказаться на исходе операции, но, как Фрэнке ни пытался, он не мог заставить себя перестать думать о ней.Тем временем морские пехотинцы собрались в своем помещении вокруг ящика с песчаным макетом лагеря. Они уже один раз обсудили предстоящую задачу и теперь делали это снова. Процедура повторится еще раз перед ленчем и несколько раз после него, причем как с участием всей штурмовой группы, так и с отдельными солдатами и подразделениями. Каждый морской пехотинец видел лагерь и представлял собственные действия с закрытыми глазами, вспоминая свои тренировки в Куантико, заново переживая учебные штурмы с применением боевого оружия.— Капитан Элби, сэр? — В помещение вошел рассыльный и протянул капитану раскрытый блокнот. — Донесение от мистера Кларка, сэр.Капитан морской пехоты улыбнулся:— Спасибо, матрос. Вы прочитали его? Рассыльный смущенно покраснел.— Прошу извинить меня, сэр. Да, прочитал. Все спокойно. — Он на мгновение заколебался, прежде чем выразить собственную мысль:— Сэр, мои товарищи желают вам удачи. Как следует пните их в зад, сэр.— А вы знаете, шкипер, — заметил Ирвин, когда рассыльный вышел и закрыл за собой дверь, — я, пожалуй, больше никогда не смогу ударить матроса, даже в кабаке.Элби прочитал донесение.— Парни, наш друг находится на наблюдательном пункте. Он сообщает, что в лагере сорок четыре охранника, четыре офицера, один русский полковник. Караульную службу несут как обычно, никаких отклонений от нормы. — Молодой капитан поднял голову. — Ну вот, солдаты. Сегодня вечером мы начинаем.Один из молодых морских пехотинцев сунул руку в карман и достал оттуда большое резиновое кольцо. Нарисовав на нем шариковой ручкой два глаза, он опустил его на вершину холма, который они назвали «холмом Змеи».— Этот парень, — проворчал он, повернувшись к своим товарищам, — хладнокровный сукин сын.— Не забудьте, — громко предостерег всех Ирвин, — и особенно группа огневой поддержки. Как только мы приблизимся к лагерю, он побежит к нам вниз по склону холма. Не вздумайте подстрелить его.— Не беспокойся, сардж, — заверил его старший в группе огневой поддержки.— Солдаты, пошли пообедаем. Я хочу, чтобы все вы как следует отдохнули днем. Ешьте выданные вам витамины. Нужно, чтобы вы хорошо видели в темноте. Оружие разобрать, почистить и приготовить к осмотру в семнадцать ноль-ноль, — обратился к морским пехотинцам капитан Элби. — Вы знаете, что за операция нам предстоит. Проявите хладнокровие, и мы добьемся успеха. — Сейчас ему нужно было встретиться еще раз с экипажами вертолетов и окончательно обсудить планы высадки и эвакуации.— Будет исполнено, сэр, — ответил за всех старший сержант Ирвин. * * * — Привет, Робин.— Привет, Коля, — слабым голосом отозвался Закариас.— Я все еще стараюсь добиться, чтобы вас лучше кормили.— Да, это было бы неплохо, — признался американец.— Вот, попробуй. — Гришанов передал ему кусок черного хлеба, присланного из Москвы женой. От влажного климата на хлебе успела появиться плесень, но русский полковник соскоблил ее ножом. И все равно американец жадно накинулся на еду. Проглотить черствый хлеб помог глоток из фляжки Гришанова.— Я еще сумею сделать из тебя русского, — неосторожно усмехнулся полковник советских ВВС. — Водка требует в качестве закуски черного хлеба. Мне так хотелось бы показать тебе свою страну. — Гришанов решил в дружеском мужском разговоре незаметно заронить в голову американца семя такой мысли.— У меня семья, Коля. Если угодно Господу...— Да, Робин. Если угодно Господу. — Или если угодно Северному Вьетнаму, или если угодно Советскому Союзу. Или еще кому-нибудь. Каким-то образом Гришанов должен спасти и этого американца и остальных. Столько американских офицеров стали теперь его друзьями. Он столько узнал о них, о их семьях, хороших и плохих семейных отношениях, о их детях, их мечтах и надеждах. Эти американцы такие странные, такие откровенные. — Кроме того, если угодно Господу, на случай попытки китайцев подвергнуть Москву ядерному удару, теперь у меня есть план, как остановить их. — Он развернул карту и положил ее на пол. Это был результат всех его бесед с американским коллегой, все, что он узнал, проанализировал и нанес на лист бумаги. Гришанов очень гордился этим, карта давала ясное и наглядное представление о в высшей степени сложном, блестяще разработанном оперативном плане.Закариас провел по карте пальцем, читая нанесенные на ней пометки на английском языке, казавшиеся такими странными среди русских названий. На его лице появилась одобрительная улыбка. Умный парень этот Коля, так быстро научился многому. То, как он расположил свои истребители-перехватчики, как он оттянул их назад, патрулируя воздушное пространство позади горных хребтов, наглядно свидетельствует, что он постиг всю глубину оборонной концепции. А эти ловушки из ракетных зенитных батарей. Коля мыслил теперь не просто как летчик-истребитель, нет, он поставил себя на место пилота, ведущего стратегический бомбардировщик. Это — первый шаг в понимании того, как все произойдет. Если каждый русский командир ПВО начнет понимать, как осуществить это, американской стратегический авиации придется нелегко...Боже мой.Руки Робина перестали двигаться.Полковник Гришанов имел в виду совсем не китайские бомбардировщики.Закариас поднял голову, и пришедшая мысль отразилась на его лице еще до того, как он нашел в себе силы заговорить:— Сколько бомбардировщиков «Бэджер» у китайцев?— Сейчас? Двадцать пять. Они стараются увеличить их число.— Но теперь ты в состоянии перенести все, что тебе известно, и на другие направления.— Да, нам придется сделать это, по мере того как они увеличивают свою бомбардировочную авиацию, Робин, я ведь говорил тебе об этом, — быстро и спокойно ответил Гришанов, но было уже поздно, увидел он.— Я рассказал тебе все, что мне было известно... — растерянно произнес американский полковник, глядя на карту. Затем его глаза закрылись и плечи задрожали. Гришанов обнял его, чтобы разделить боль, охватившую друга.— Робин, ты научил меня, как защитить детей моей страны. Я не лгал тебе. Мой отец действительно ушел из университета, чтобы воевать против немцев. Мне действительно пришлось эвакуироваться из Москвы, когда я был еще ребенком. У меня действительно погибли друзья той суровой зимой, замерзли в снегу — маленькие девочки и мальчики. Все это действительно случилось. Я видел это собственными глазами.— А вот я предал свою страну, — прошептал Робин. Озарение охватило его со скоростью и силой падающей авиабомбы. Как он мог вести себя так глупо, проявить такую слепоту? Робин откинулся назад, почувствовал внезапную боль в груди, в это мгновение ему хотелось, чтобы у него произошел сердечный приступ. Впервые в жизни он мечтал о смерти. Но это не было сердечным приступом. Просто сжался желудок, страдающий от повышенной кислотности. Этого следовало ожидать — кислота разъедала ему желудок, подобно тому как сознание разъедало оборонительные рубежи его души. Он предал свою страну и предал своего Бога. Его проклянут.— Друг мой...— Ты воспользовался моей слабостью! — прошипел Закариас, пытаясь отстраниться от русского.— Робин, выслушай меня. — Гришанов не отпускал его. — Я люблю свою страну точно так же, как ты любишь свою. Я дал клятву защищать ее. Я не лгал тебе относительно этого, и теперь наступило время, когда ты должен узнать и о другом. — Американский полковник должен понять его. Он должен убедить Закариаса, подобно тому как сам Закариас во многом убедил его самого.— Узнать — о чем?— Робин, ты — мертвец. Вьетнамцы сообщили тебе домой, что ты погиб в бою. Тебе никогда не разрешат вернуться обратно. Вот почему ты не в тюрьме Хоа Ло, «Хилтон», как вы ее называете, — Гришанов почувствовал, как его душу пронизала резкая боль, когда Закариас посмотрел на него горьким взглядом. Русский полковник заговорил снова, и теперь в его голосе звучала мольба.— Когда ты думаешь, что я обманул тебя, ты ошибаешься. Я умолял своих начальников позволить мне спасти тебя. Клянусь жизнью своих детей: я не допущу, чтобы ты умер. Ты не сможешь вернуться обратно в Америку. Я позабочусь о том, чтобы тебе было хорошо в России. Ты снова сможешь летать, Робин! У тебя будет новая жизнь. Не в моих силах вернуть тебя домой к твоей Эллен и детям. Если бы я мог, я сделал бы это. Я не чудовище, Робин, а всего лишь человек, как и ты. У меня есть своя страна, как и у тебя. У меня есть семья, как и у тебя. Ради Бога, дружище, поставь себя на мое место. Что сделал бы ты, оказавшись в таком положении? Как бы чувствовал себя?Ответа не последовало, послышался стон, разрывающий душу — стон стыда и отчаяния.— Неужели ты допустил бы, чтобы они подвергли меня пыткам? Согласись, ведь я добился своего. Шесть военнопленных умерли в этом лагере, понимаешь? Шесть американцев погибли, перед тем как я приехал сюда. Я сразу положил этому конец! Только один офицер умер после моего приезда — только один, и я плакал, вспоминая его, Робин, да, плакал! Я бы с радостью убил этого майора Вина, этого маленького фашиста. Я спас тебя и всех остальных! Я сделал все, что в моих силах, и умолял своих начальников сделать как можно больше для вас. Я делился с тобой пищей, Робин, тем, что присылала мне Марина!— А я научил тебя убивать американских летчиков...— Только в том случае, если они нападут на мою страну, Робин. Только тогда мы воспользуемся тем, чему ты меня научил. Неужели ты хочешь, чтобы они убили мою семью?— Но ведь дело обстоит совсем не так!— Нет, именно так. Разве ты не видишь этого? Это не игра, Робин. Мы — ты и я — занимаемся смертью, и, чтобы спасти жизни одних, нужно убивать других.Может быть, надеялся Гришанов, когда-нибудь полковник Закариас поймет все это. Он — умный человек, у него рациональный взгляд на жизнь. Когда у него появится время посмотреть в лицо фактам, он поймет, что жизнь лучше смерти, и тогда, пожалуй, они снова станут друзьями. Ну а пока, подумал русский полковник, я спас ему жизнь. Пусть американец проклинает меня за это, для своих проклятий ему нужно вдохнуть воздух, эликсир жизни. Он, полковник Гришанов, будет с гордостью носить это бремя. Он получил нужную ему информацию и при том сумел спасти человеческую жизнь, а это в точности соответствует предназначению летчика ПВО страны, который когда-то поклялся сделать спасение жизней своей целью, еще будучи маленьким испуганным мальчиком, направлявшимся из Москвы в Горький. * * * Келли увидел, что русский офицер вышел из тюремного блока незадолго до ужина. В руке он держал блокнот, полный, несомненно, информации, полученной им от военнопленных.Мы поджарим твой жалкий красный зад, прошептал про себя Келли. Парни бросят пару зажигательных гранат тебе в окно, приятель, и поджарят тебя на ужин вместе с твоими записями. Это уж точно.Теперь он чувствовал это. Опять Келли охватило редкое ощущение, что ты один знаешь, что произойдет, — божественное чувство видения будущего. Он отпил воды из фляжки. Нужно принять меры, чтобы не допустить обезвоживания организма. Теперь приходилось сдерживать нетерпение. Перед его глазами находилось здание с заключенными в нем двадцатью одинокими, испуганными и страдающими американцами, и, хотя Келли не встречался ни с одним из них, да и по имени знал только одного, поставленная цель заслуживала любых усилий. Что касается остального, он попытался вспомнить латинскую фразу, которую вынес из средней школы: пожалуй, morituri поп cognant — обреченные на смерть о том не ведают. Для Келли этого было достаточно. * * * — Отдел по расследованию убийств.— Здравствуйте, мне нужен лейтенант Фрэнк Аллен.— Это я, — ответил Аллен. В это утро понедельника он сел за свой стол всего пять минут назад. — С кем я разговариваю?— С сержантом Питом Майером, сэр, из Питтсбурга, — послышался голос в телефонной трубке. — Капитан Дули посоветовал мне связаться с вами.— Давно не видел Майка, сержант. Он все еще болеет за «Пиратов»?— Каждый вечер, лейтенант. Я тоже стараюсь не пропустить ни одного матча.— Вы позвонили, чтобы узнать о результатах матча, сардж? — с усмешкой спросил Аллен. Полицейское братство.— "Пираты" в отличной форме. В этом году Роберто не имеет себе равных. — Действительно, у Клементе год был выдающимся.— Вы так считаете? А как же Брукс и Фрэнк? — Братья Робинсон тоже играли великолепно. — Итак, сардж, чем могу служить?— Лейтенант, у меня есть для вас кое-какие сведения. Это о двух убийствах, обе жертвы — женщины, лет примерно двадцати.— Одну минуту. — Аллен взял чистый лист бумаги. — Кто источник вашей информации?— Раскрыть это я пока не могу, сэр. Тайна исповеди, понимаете. Я стараюсь получить разрешение, но для этого может потребоваться некоторое время. Можно продолжать?— Хорошо. Имена жертв?— Последней была убита Памела Мэдден — совсем недавно, всего несколько недель назад.— Господи, да это же труп у фонтана! — У лейтенанта Аллена широко открылись глаза от изумления. — А кто вторая?— Ее звали Элен, убили где-то прошлой осенью. Оба убийства были совершены с исключительной жестокостью — пытки и сексуальные извращения, лейтенант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119