Тем не менее Гримальди продолжал чувствовать, что является единственной опорой Олега. Гримальди был уверен, что однажды, уже после того, как они вернутся в Соединенные Штаты, Калинин снова станет его любовником, как в добрые старые времена в Берлине.
– Ну вот и приехали, – сказал Никита. Машина остановилась напротив ярко освещенного входа в гостиницу “Украина”, где ожидали своих пассажиров два экскурсионных автобуса, на одном из которых было написано “Московский цирк”, а на другом – “Фольклорный ансамбль”. Западные туристы готовились насладиться ночью “в русском стиле”.
Гримальди посмотрел на часы, было без десяти восемь. Рассчитывая, что встреча с Калининым продлится минут десять-пятнадцать, он прикинул, сколько времени потребуется на то, чтобы поужинать в ресторане, что было необходимо для оправдания его поездки в гостиницу.
– Заберешь меня в девять тридцать, – сказал он Никите. – Постарайся не опоздать.
– Хорошо! – осклабился водитель, и Гримальди с отвращением подумал, что через десять минут он уже будет тискать свою маленькую подружку, живущую у метро “Кропоткинская”. Она уже давно хотела бросить Никиту, но тот каждый раз соблазнял ее американскими сигаретами, украденными из кабинета Гримальди. Впрочем, Гримальди был доволен – шоферу было чем заняться, кроме поздних выездов босса.
Гримальди вошел в вестибюль гостиницы, нервно оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь необычного. Он надеялся, что заметит поджидающих его у входа, якобы углубившихся в чтение газет. Не обошел он своим вниманием ни телефонные будки, возле которых могли болтаться странные личности, ни валютные магазины. Впрочем, ничего подозрительного он не заметил. У дверей, как всегда, дежурили два милиционера в штатском, которые проверяли документы входящих иностранцев, отшивая местных мошенников, проституток и спекулянтов. Отдел регистрации тоже не вызвал у него никаких подозрений – за высокой деревянной стойкой сгорбились над книгами регистрации постояльцев две прыщавые девицы, да отчаянно зевал, прикрывая рот рукой, широкоплечий администратор. Гримальди знал, что когда КГБ устраивает свои ловушки, то оперативные сотрудники, переодетые в форму работников гостиницы, в первую очередь оказываются за стойкой.
В валютном баре Гримальди выпил две рюмки водки, снова чувствуя себя подозрительным и раздраженным. В конце концов, он отнюдь не принадлежал к когорте храбрецов, которым нипочем любые опасности. Ему все еще было стыдно за свое позорное поведение в Альпах много лет назад, однако даже себе он не признавался в том, что струсил. Он был умен, хитер, удачлив, но – труслив. Пожалуй, настала пора и ему остепениться и засесть в личном кабинете, пока другие играют с КГБ в шпионские игры.
В восемь часов две минуты он вышел из гостиницы через один из боковых выходов и с небрежным видом прошел на стоянку машин. “Москвича” Калинина нигде не было видно.
Вздрагивая от холода, Гримальди стоял на обочине Кутузовского проспекта. В это время суток в Москве было непросто поймать такси, однако Гримальди “голосовал”, держа в руке пачку “Мальборо”, и поэтому сразу три машины остановились рядом с ним, скрипя тормозами.
Гримальди сел во вторую машину. По дороге к парку Горького, он то и дело вытирал носовым платком покрытое испариной лицо.
“Неотложная встреча, – размышлял он. – Боже мой, я никогда не думал, что мне придется прибегать к правилам, о которых я только читал”. “Не жди меня, если я опаздываю, – говорил Калинин. – Никогда не приходи на стоянку во второй раз. Позвони из ближайшего телефона-автомата три раза подряд с интервалом в пять минут. Если я не отвечу – проверь тайник. Через двенадцать часов после несостоявшейся встречи позвони по телефону еще раз. Если и на этот раз не будет ответа – хватай такси и мчи в Шереметьево, чтобы покинуть эту проклятую страну, пока они не пришли и за тобой”.
Он уже звонил из вестибюля гостиницы “Украина”. В первый раз номер оказался занят, во второй и третий – никто не подошел. Теперь он направлялся к тайнику на территории парка Горького в полном смятении. У него был открытый билет на самолет компании “Эйр Франс” до Монреаля с остановкой в Париже, однако сегодня было уже поздно резервировать место. Его документы были в порядке – тут ему не о чем было беспокоиться, однако не мог же он появиться в аэропорту завтрашним утром и просто сесть на первый же рейс. Это выглядело бы чересчур подозрительно. Придется воспользоваться процедурой, разработанной специально для подобных случаев, чтобы как-то прикрыть поспешное бегство перед лицом грозившей ему опасности.
Что же могло случиться с Калининым? Он разговаривал с ним сегодня по телефону дважды, а это означало, что утром он был еще на свободе.
Если, конечно, КГБ не принудил его выйти на контакт. Гримальди знал, что на Лубянке в совершенстве овладели искусством убеждения. Но, если Олега просто заставили позвонить ему, почему его не арестовали еще там, на стоянке перед гостиницей?
– Парк Горького, – объявил водитель и довольно улыбнулся, когда Гримальди вручил ему сигареты. Такси рвануло с места почище гоночного автомобиля. Снова пошел дождь, затяжной, мелкий, холодный. Несколько мгновений Гримальди стоял перед входом в парк, затем развернулся и пошел к набережной Москвы-реки.
Набережная была пустынна. Непогода изгнала даже стойкие влюбленные парочки, но Гримальди все равно несколько раз останавливался, с подозрением оглядываясь назад. Никто, однако, не следовал за ним, а тишину нарушал лишь плеск грязной воды о гранитную набережную и звук его собственных торопливых шагов. Гримальди посмотрел вверх. Почти над самой его головой нависала темная громада Крымского моста.
Он подошел к ближайшей опоре, глубоко ушедшей в рыхлую влажную землю, и наклонился, словно завязывая шнурки ботинок. Пальцы его дрожали, а под ложечкой тревожно сосало. Если за ним следят, то теперь настал самый подходящий момент, чтобы наброситься и схватить его.
Гримальди сдавленно выругался. Все эти шпионские страсти были явно не для него. Необходима была целая сеть агентов – рыцарей плаща и кинжала, которые бы обслуживали Калинина, забирая полученную от него информацию. Олег, однако, был тверд, как скала. “Никаких других агентов, – сказал он, – никаких посредников, никакой страховки. Только ты и я”.
В бетонном основании опоры, на высоте примерно фута от земли, была глубокая трещина. Гримальди вытащил кусок бетона, которым она была заткнута, и просунул руку внутрь. Его пальцы с трудом нащупали маленький листок плотной бумаги, сложенный в несколько раз. Он выдернул его из щели, засунул в ботинок и выпрямился. Колени его дрожали.
Он шел по мосту под дождем, и капли воды, отскакивавшие от его плаща, окружали его словно облаком. За мостом, у церкви Святого Николы в Хамовниках, он остановил такси. В гостиницу “Украина” он вернулся задолго до того, как Никита закончил свои амурные дела.
Сообщение было коротким и сжатым, как смертный приговор суда. Прописные буквы и цифры были напечатаны на толстом листке бумаги, и Гримальди расшифровал сообщение в ненадежном уединении своей квартиры на Ленинградском проспекте, сверяя шифрованные группы с изданием “Анны Карениной” 1965 года. Удивление его нарастало по мере того, как он переносил каждое новое слово на вырванный из блокнота листок, лежавший на столе рядом с запиской Калинина.
17 часов 20 минут. Не могу связаться с тобой, уже слишком поздно. Оставляю эту записку в тайнике на случай, если со мной что-то случится и наша встреча не состоится. В Парижском представительстве Торгпредства случайно встретил молодого офицера Тринадцатого отдела КГБ, который оказался тем самым человеком, следившим за тобой четыре года назад в “Национале” и в Большом. Он узнал меня и вспомнил, что видел меня тогда в театре. Спрашивал, знакомы ли мы. Я сказал – нет, но он не поверил. Поэтому я срочно вернулся, чтобы предупредить тебя. От пограничников узнал, что в 17.05 этот офицер тоже прилетел в Москву. Уверен, что он будет расследовать наши с тобой связи. Если мы не встретимся сегодня, прошу тебя – уезжай немедленно. Твой преданный друг.
“Твой преданный друг...”. Гримальди потер глаза. В комнате было совершенно темно, за исключением желтого круга света от лампы, падавшего на поверхность стола и на разложенные бумаги. Холодный озноб сотрясал все его тело. Преданный друг на встречу не явился. Его преданный друг наверняка уже арестован, наверняка его пытают. Может быть, они уже убили Калинина.
Внезапно Гримальди подумал, что за его квартирой уже может быть установлено наблюдение и что за время его отсутствия в ней могло быть установление несколько скрытых микрофонов. Искать их было бессмысленно, к тому же и времени почти не оставалось. Его преданный друг, должно быть, уже рассказал все, что ему было известно. Мало кто из людей мог вынести изощренные пытки.
Гримальди снова посмотрел на письмо Калинина. В нем была еще одна строчка, второпях нацарапанная в самом низу, и он расшифровал ее, заранее решив, что это последний привет человека, одной ногой стоящего в могиле.
“Его имя – Дмитрий Морозов”, – были последние слова Калинина.
Дмитрий Морозов... Знал ли он это имя, слышал ли его раньше? Гримальди попытался сосредоточиться, однако он был слишком взволнован. “Расслабься, – приказал он себе. – Успокойся и попытайся вспомнить. Думай, Гримальди, малейшая деталь может быть решающей. Кто такой Дмитрий Морозов?”
Он погрузился в тайники своей памяти. Где и когда он встречал эту фамилию? Он был уверен в том, что это было не в Москве. Может быть, много лет назад, в Нью-Йорке или в Вашингтоне, когда он работал в советском отделе ЦРУ? Кто, черт возьми, такой этот Морозов?
Давние воспоминания медленно всплывали в памяти. В сталинские времена в НКВД был один Морозов, но его звали иначе. Николай... нет, Борис... полковник Борис Морозов, заместитель начальника Второго Главного управления. Воспоминания становились все отчетливее, и Гримальди вспомнил – с этим именем было связано что-то необычное. Ах, да! Конечно же, его жена, еврейская поэтесса Тоня Гордон! Ее расстреляли в 1953-м, в то время как у нее было двое детей: Александр от первого брака, и второй ребенок – сын того Морозова.
Гримальди сидел неподвижно, глядя на послание Калинина. Дмитрий Морозов. Наверняка это сын того самого Бориса Морозова. Отец сгинул двадцать лет назад, успев переправить приемного сына Александра в США. Он сам видел рапорт ФБР, согласно которому мальчик поселился в Бруклине с какими-то дальними родственниками по материнской линии.
“Два брата, – думал он, – родной и приемный сыновья одного из высокопоставленных сотрудников КГБ. Один жил в Америке, другой остался в Москве”. Один из них стал шпионом, сотрудником спецслужбы, и Гримальди задумался о том, как могла сложиться судьба второго.
Он встал и подошел к окну, глядя вниз на улицу. Перед домом взад-вперед расхаживал милиционер. Проехала, рокоча двигателем, старенькая светло-синяя “победа”, скрылась за углом, свернув в переулок.
Гримальди закрыл шторы, отошел от окна и разорвал на мелкие клочки записку Калинина и листок из блокнота, на котором он расшифровывал ее содержание. Сложив обрывки в пепельницу, он поджег их своей золотой зажигалкой. Некоторое время он смотрел, как горит бумага, затем выбросил пепел.
Итак, Дмитрий Морозов стал офицером КГБ, и весьма опасным к тому же. Московский центр направлял на работу в Западную Европу самых лучших, проверенных сотрудников. Тринадцатый отдел посылал на Запад самых опытных своих убийц. Этот Морозов сумел изловить и Калинина, единственного друга Гримальди, который у него когда-либо был. Может быть, он уже убил его.
При мысли об этом Гримальди почувствовал неожиданный прилив ненависти. Ему казалось, что в эти самые минуты Морозов собственноручно пытает Калинина, пытаясь вырвать у него признания. Может быть, он уже расставил сети и ждет, когда Гримальди тоже запутается в них. Но если ему удастся вырваться, он отомстит. Он сокрушит этого подонка, втопчет его в грязь!
Гримальди глубоко вздохнул, чувствуя, как его тело наполняется энергией и решимостью. Он сумеет заставить этого молодого сукина сына дорого заплатить за все им содеянное.
Гримальди прошел на кухню и достал из холодильника бутылку ледяной водки. Откупорив ее, он щедро наполнил стакан и вернулся к столу. Закурив тонкую длинную сигару, он выпустил клуб густого дыма, в молчании глядя на литографию на противоположной стене комнаты, где в загадочный клубок сплелись тела двух обнаженных женщин.
В первую очередь ему необходимо было выбраться отсюда. При этом нужно выдумать какую-то уважительную причину, чтобы оправдать в глазах русских свой неожиданный отъезд. Собственно говоря, причина уже была подготовлена, и Гримальди оставалось только прибегнуть к процедуре, разработанной для экстренных случаев.
Он листал телефонный справочник дипломатических работников до тех пор, пока не нашел домашнего телефона Оскара Хаусмана, атташе посольства Канады по экономическим вопросам. Этого человека он знал довольно поверхностно – пару раз они встречались на официальных приемах и никогда ни о чем не разговаривали, обмениваясь банальнейшими замечаниями о погоде и политике.
Хаусман, однако, был единственным человеком, который знал кое-что о существовании Гримальди, хотя и немного. Ему сообщили только, что в Москве работает под прикрытием важный агент, который может выйти с ним на связь в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Ему даже не было известно, под каким именем работает в Москве этот агент.
Гримальди закурил новую сигару и набрал номер, при этом пальцы его продолжали слегка дрожать. Ему ответил низкий, сдержанный женский голос.
– Хаусман слушает.
– Добрый вечер, – поздоровался Гримальди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79