https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Ideal_Standard/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Хотел я того или нет, но в голову мне снова полезли мысли о стоявших в карауле солдатах, которые несомненно погибли ради того, чтобы мы могли вырваться на свободу. Видит Бог, я никогда не хотел становиться причиной чьей-либо смерти, особенно теперь, после того как я обнаружил, что по крайней мере какая-то часть меня может слиться с остальной вселенной. На самом деле я чувствовал, что предал, злоупотребил, использовал не по назначению как тончайший инструмент именно эту особенную, способную к слиянию часть себя.
Но что же еще могли поделать Док, я и Старик, спрашивал я себя? Нам нужно было бежать, и единственный открытый для нас путь лежал через трупы или беспомощные тела по крайней мере нескольких воинов Полы.
Ну что, доигрался? – издевательски пропищал голосок у меня в голове.
А разве была другая возможность?
Будешь рассказывать. Ты же человек, который может видеть картины будущего.
В данном случае я не видел ни одной, так или иначе не связанной с насилием.
Тогда получается, что ты не так уж в этом хорош, не так ли?
Оставь меня в покое, сказал я ему. Прочь из моей головы.
Как же я могу оставить тебя в покое? Ведь я – это ты. Мы с тобой неразделимы.
Должен быть выход, подумал я. И при этой мысли я похолодел.
Пороху не хватит. А если бы и хватило, как же Эллен, и Мэри, и все остальные, которых ты оставишь на растерзание Поле? Хочешь, чтобы и их смерти были на твоей совести?
Пола – я заставил себя вместо этого думать о Поле. Но это тоже не принесло облегчения. Воспоминание о ней вызвало в душе что-то вроде тошноты. Потому что она привлекала меня. То, что она бросила мне вызов своей недоступностью, лишь прикрывало тот факт, что я тем не менее желал ее, желал с того момента, когда впервые увидел ее выходящей из вертолета и выглядящей как картинка из журнала мод навсегда исчезнувшего мира. Получить ее было бы примерно тем же, что и заново обрести этот мир.
Само собой, я отлично знал, что она так одевается намеренно, что вся процедура ее появления на сцене была хладнокровно рассчитана, чтобы произвести на всех тот эффект, который она и произвела. Но осознание этого ничуть не ослабляло ее притягательности для меня. Именно ее внешний вид вырвал меня из грубой и пыльной реальности моего настоящего и забросил в позолоченные мечты воспоминаний. Мне внезапно напомнили об убогости маленького мирка, который я готов был защищать даже ценой жизни. Я вдруг почувствовал раздражение от повседневной простоватости двух деливших со мной жизнь женщин и горстки верных друзей. Они были как ломоть грубого черного хлеба по сравнению с нежным пирожным. Они были как обычное домашнее пиво по сравнению с шампанским.
Да, меня действительно тянуло к Поле – с момента нашей первой встречи. Будь у меня достаточно времени, я бы, наверное, смог бы убедить себя, что влюблен в нее. Будь у меня достаточно времени, чтобы окончательно прикипеть к ней сердцем, я бы, наверное, даже мог бы постепенно забыть о своем долге, о том, что должен вернуться и закончить работу со штормом времени. Может быть, все это время в глубине души я думал, что не вернусь. И когда я впал в ярость, поняв, что Поле не удастся переправить ее армию и меня в Европу этой осенью, я злился, что лишаюсь оправдания, которым могло бы стать мое пребывание на другой стороне Атлантики, предлога отложить бегство от Полы, когда придет известие от Порнярска о том, что он справился с тем неимоверным заданием, которое я же ему и дал.
Да, все это таилось в моей душе, порыв отказаться от обретенного мной золотистого свечения в обмен на позолоченное оловянное колечко. Насколько оно было оловянным, я окончательно убедился, когда увидел ее в палатке на рассвете, когда она приказала мне подписать письмо, написанное ею за меня.
В этот момент последний элемент ее личной картины встал для меня на место, и я волей-неволей увидел, что она представляла собой внутри. Я думал, что под показной поверхностной яркостью все же имеется хоть что-то наполеоновское. Ведь, как ни говори, она завоевала большую часть Североамериканского континента. У нее имелись правительство, регулярная армия и больше аккумулированных ресурсов, чем у полудюжины любых других общин в мире вместе взятых. Помимо этого и более того, она лелеяла чисто Александрову мечту о завоевании всего мира. В ней не может не быть, думал я, чего-то уникального и могущественного.
Но утром я понял, что передо мной человек весьма заурядный, который ведет себя иррационально под гнетом поражения и разочарования. Когда иррациональность стала очевидна, и все в ней встало на свои места. По крайней мере, для меня. Не было в ней ничего ни от Наполеона, ни от Александра Великого. Она была пограничным психотиком, который попал в цепь обстоятельств, позволивших ей триумфально двигаться вперед на гребне нарастающей волны – до тех пор, пока все шло так, как ей хотелось. Пока счастье было с ней, ее вдохновляла мнимая гениальность. Но когда все пошло не так, как ей хотелось, плана на сей счет просто не оказалось. Буквально таким вот образом.
Те, кто на ее стороне, – люди. Те, кто против, – тряпичные куклы, которых, если она пребывала в дурном расположении духа, можно было швырять об стену или вытряхивать из них опилки. Она могла идти вперед по локоть в крови, и это не имело бы для нее никакого значения, потому что кровь была не настоящая. Она не могла быть настоящей, поскольку была пролита теми, кто сражался против нее. Это был ее психологический профиль, который, стоило мне войти в ее палатку, ударил меня в лицо, как распахнувшаяся из-за резкого порыва ветра амбарная дверь.
Все общины, которые сдались ей, состояли из реальных людей. Но Капитолий предпочел ей отказать. А посему его население перестало быть реальными людьми, и она велела своим солдатам уничтожить их. Но некоторые из ее солдат не делали различия между теми, кого она хотела видеть убитыми, и теми, кто нужен был ей живыми, из чего естественно вытекало, что эти солдаты также не были реальными людьми. Поэтому она послала Марка Деспарда найти их и убить. Но Марк Деспард поймет, что идея убить прежде всего исходит от нее, из-за чего он может не так подумать о ней, подумать то, чего никогда не подумал бы реальный человек. Следовательно, нужно все устроить так, будто наказание солдат – личная идея Марка, а потом, чуть позже, она использует других солдат, чтобы убить за это решение Марка. И тогда все снова будут счастливы, поскольку не останется людей, которые не были бы несогласны с ней. Реальных людей.
Разумеется, все это объясняло, почему она никогда не позволяла ни мне, ни кому-либо другому приближаться к себе. Из опыта она наверняка знала, что любой сблизившийся с ней человек может в конце концов в чем-нибудь не согласиться с ней. Я считал, что нахожусь за тем пределом, где какой-нибудь один человек может до смерти меня напугать, но ей это удалось – сегодня утром в палатке. У меня было ощущение, что меня заперли в клетке с раненым тигром.
Значит, я готов был променять вселенную на женщину вроде Полы – вселенную и все, что, как мне казалось, я любил. Я был болен: болен душой и болен умом. И чтобы исправить дрянную ситуацию, я сбежал, что потребовало от меня умерщвления нескольких людей. Я, который видел золотистый свет, сам по локоть погрузился в кровь. Я послал Дока убивать.
Боль от этих мыслей была невыносимой. Я отчаянно попытался найти спасение в единстве – золотом свете – и не смог его найти. Я отчаянно пытался найти самооправдание и ничего не мог найти. Ничего, кроме фальшивого оправдания, что я, мол, собирался спасти жизни нескольких человек, которые что-то для меня значили. Я убил, чтобы их не убили. «Природа, с красными клыками и когтями...» – писал Теннисон. Книги, которые я опустошил за несколько предыдущих недель, плясали в моей голове, но я не находил в них утешения. Лишь одну маленькую, жалкую причину, оправдывающую мою жизнь, смог я найти – защиту того, что я любил. По крайней мере, если это и не могло служить оправданием, то и страдания это не причиняло. Возможно, я мог быть просто язычником и просто простым.

И разве может человек погибнуть лучше,
Чем будучи поставлен перед страшным выбором
За прах своих отцов
И за храмы своих богов?

У меня не было ни праха моих отцов, ни храмов, ни богов. Я не был Горацием, древним римлянином, слова которого Макколей зарифмовал в строчках «Древнеримских баллад». Я мог охранять от всех чужаков, временных и бесконечных вещей лишь мое маленькое племя людей, бывших когда-то мне совсем чужими, а мне нужно было какое-то утешение, какая-то молитва, которую я мог бы повторять. Как пассажир теплохода, оказавшийся за бортом и цепляющийся за спасательный круг, я теперь цеплялся за четыре строчки Макколея и за идею конца борьбы, чтобы все закончилось, все прошло, и я кружась стал погружаться в темноту, в провалы сна и окончательное забытье...
Проснулся я внезапно, как мне показалось, много позже, глядя в два склонившихся надо мной озабоченных лица. Одно из них – лицо Дока, а другое – покрытое шерстью лицо Старика.
– Марк! – сказал Док. – Вы в порядке? Вы спали?
– Что случилось? В чем дело? – Мой язык, казалось, распух и высох. – Что случилось?
– Вы лежали с закрытыми глазами и все время повторяли:
«Я не могу этого сделать... Я не могу этого сделать...», и мы никак не могли вас разбудить, – сказал Док.
Старик облегченно тыкался носом мне в лицо. Я ощутил его запах и понял, что он давно нуждается в мытье. Это вернуло меня к действительности быстрее, чем что-либо еще.
– Где мы? – спросил я, садясь.
– По-моему, мы почти дома, – сказал Док. – Посмотрите. Я не знаю, как работает этот самолет.
Я повернулся к пульту управления и нажал одну из кнопок.
– Где мы? – спросил я. – Покажи мне с пометкой на карте.
Экран послушно продемонстрировал мне изображение последнего увеличения карты, которую я запрашивал раньше. На карте появилось маленькое изображение самолета, и я секунду-другую смотрел на него, пока заметил, что оно действительно движется по карте.
– Скорее всего, мы в нескольких минут полета от дома, – сообщил я. – Все зависит от того, с какой скоростью мы летим.
Я посмотрел вниз. Мы находились на той же высоте, и, к моему удивлению, солнце ничуть не выше над горизонтом, чем в момент нашего отлета. Это означало, что мы движемся со скоростью вращения земного шара.
– Я велел приземлиться у летнего дворца, – сказал я Доку, потом снова повернулся к пульту управления и заговорил:
– Приземляйся медленно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из наших начал в нас стрелять. И не хочу никого пугать.
Самолет понял меня буквально. Он долетел до летнего дворца на высоте ровно три тысячи метров, а потом начал снижаться – вертикально и очень медленно. Мы коснулись посадочной площадки у дворца примерно через двадцать минут, и к тому времени, когда это произошло, вокруг собралось большинство обитателей городка, столпившихся в радиусе пятидесяти футов от места посадки. В первых рядах стояли лидеры общины.
Я открыл дверцу самолета будущего и спустился на землю, а все таращились на меня так, будто я пришелец с Марса. Следом за мной выбрались Док и Старик, и тогда только все бросились к нам. Меня окружили, подняли и отнесли – в буквальном смысле слова – до входа в летний дворец. Только там мне удалось уговорить поставить меня на ноги.
Я взобрался на заднее сиденье джипа и кратко рассказал о том, что я сбежал от Полы и что она со временем явится за мной, но это произойдет никак не раньше, чем через несколько недель, и что подробнее я все расскажу им завтра. В данный момент мне нужно собраться с мыслями и все обсудить с другими лидерами общины.
Люди были немного разочарованы тем, что не услышат всей истории прямо сейчас, но после того как я пообещал вечером устроить общее празднование, постепенно вернулись к работе. Я же вошел во дворец вместе с Эллен, Мэри, Биллом и остальными.
– Она не совсем в своем уме, – начал рассказывать я. – Не хочу сказать, что она совершенно безумна, возможно, в этом случае она представляла бы куда меньшую опасность. Я имею в виду, что когда дело доходит до определенных поступков, она склонна делать то, что ей хочется, невзирая на последствия. В таком состоянии для нее имеет значение только то, что она хочет. Вот почему я сбежал: рано или поздно она поняла бы, что я стою у нее на пути, а это равносильно смертному приговору.
Я рассказал о письме, которое она велела мне подписать.
– Смысл заключался в том, чтобы отомстить солдатам, убившим специалистов, а вину за это возложить на меня. Она могла расправиться со мной буквально в ту же минуту, как были бы казнены те, кого она хотела казнить.
– Как она поступит в данной ситуации? – спросила Мэри.
– Пошлет войска, чтобы привести меня обратно. Может быть, не прямо сейчас, поскольку у нее большие потери. Это еще одна причина, почему именно сейчас имело смысл от нее сбежать. Здесь я смогу поработать с Порнярском, и, возможно, нам удастся найти способ продвинуться вперед до того, как ее люди доберутся сюда. Я работал над распознаванием картин. И теперь я куда сильнее, чем раньше. В любом случае это хоть какой-то шанс.
Я взглянул на Порнярска, который появился в столовой, когда мы расселись.
– Надо было послать тебе известие раньше, – сказал он. – Дело в том, что на этот камень преткновения я наткнулся еще с месяц назад, но решил, что я смогу преодолеть препятствие. Теперь я даже и не знаю. Возможно, вдвоем мы справимся.
– Я пойду с тобой в лабораторию, как только мы здесь закончим, – сказал я, расправившись с двумя аппетитными кусками домашней ветчины. – Но в любом случае... – Я обвел взглядом сидящих за столом. – В любом случае все остальные члены общины, которые не потребуются в качестве монад гештальта, когда и если мы будем готовы его использовать, лучше пусть прямо сейчас начнут приготовления к бегству. Если Пола не сможет вернуть меня, она устроит кровавую бойню.
Они оба взглянули на меня с другого конца стола.
– Билл и Мэри, займитесь распределением припасов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64


А-П

П-Я