Господа Бингли, Хикс и Булби (соборный певчий, великий мастер выпить и закусить) проникновенно спели "Non nobis" "Не нам" (лат.) - начало церковного песнопения: "Не нам, не нам, но имени твоему...", после чего председатель провозгласил тост за короля и, едва верноподданные жители Чаттериса осушили по первому бокалу, без дальних околичностей предложил выпить за здоровье "нашего друга капитана Костигана".
Когда стихли приветственные клики, которые, должно быть, слышал весь город, капитан Костиган поднялся и двадцать минут произносил ответную речь, неоднократно умолкая от избытка чувств.
Доблестный капитан просил не взыскать, если речь его будет бессвязна сердце его так переполнено, что слова не идут с языка. Он покидает город, который славится своей древностью и гостеприимством, красотой своих женщин, мужеством и веселым радушием своих мужчин (крики "браво!"). Он уезжает из этого старинного и почтенного юрода, о котором, пока память ему не изменит, будет вспоминать с волнением и любовью, в столицу, где талант его дочери засверкает в полную силу и где сам он будет заботиться о ней, как ангел-хранитель. Он никогда не забудет, что именно в Чаттерисе она приобрела умение, которое теперь обнаружит в иных сферах, и от ее имени и своего он, Джек Костиган, благодарит их и призывает на них благословение божие. Речь его была встречена оглушительными криками и рукоплесканиями.
Мистер Хикс в изящных и сжатых словах предложил выпить за мисс Фодерингэй.
Капитан Костиган поблагодарил красноречиво и прочувствованно.
Мистер Джаббер предложил выпить за драму и чаттерисский театр, и мистер Бингли уже поднялся было с места, но ему помешал капитан Костиган - от лица своей дочери и как человек, долгое время бывший связан со здешним театром, он сам поблагодарил собравшихся. Он также сообщил им, что был когда-то в составе гарнизона в Гибралтаре и на Мальте и участвовал во взятии Флиссингена. Герцог Йоркский - покровитель театра; он, капитан Костиган, не раз имел честь обедать с его королевским высочеством, а также с герцогом Кентским; первого из них справедливо назвали другом солдата. (Аплодисменты.)
Затем был предложен тост за армию, и капитан Костиган опять отвечал. В течение вечера он спел свои любимые песни: "Дезертир", "Старушка Ирландия", "Свинка под кроватью" и "Долина Авоки". Этот вечер был для него великим триумфом - и он кончился. Всем триумфам и всем вечерам приходит конец. А на следующий день, - после того как мисс Костиган распрощалась со всеми своими друзьями и помирилась с мисс Раунси, оставив ей бусы и белое атласное платье, - на следующий день он и мисс Костиган проехали в дилижансе "Конкурент" мимо ворот Фэрокса - а Пен их так и не увидел.
Кучер Том Смит указал на Фэрокс мистеру Костигану, который сидел на козлах, весь пропахший ромом; и капитан заметил, что именьице неважное, вот посмотрел бы ты, братец, на замок Костиган в графстве Мэйо! - на что Том отвечал, что он бы с превеликим удовольствием.
Они уехали, а Пен так и не повидал их! Он узнал об их отъезде только на следующий день, из сообщения в газете, и тотчас поскакал в Чаттерис проверить эту новость. Да, уехали. В знакомом окошке виднелся билетик "Сдаются комнаты". Он взбежал по лестнице и огляделся. Долго просидел он у окна, выходившего в сад настоятеля, - сколько раз они с Эмили вместе глядели в это окно. Замирая от страха, он вошел в ее опустевшую спаленку. Она была чисто выметена и приготовлена для новых жильцов. Зеркало, что еще недавно отражало ее прекрасное лицо, сверкало в ожидании ее преемницы. Полог, аккуратно сложенный, лежал на узкой кровати; Пен упал на колена и зарылся лицом в несмятую подушку.
В то утро он нашел на своем туалетном столико кошелек, связанный Лорой, в который миссис Пенденнис вложила несколько золотых. Один из них Пен дал девушке, которая прислуживала Костиганам, другой - ребятишкам, когда они сказали, что без нее скучно. Всего несколько месяцев назад он впервые вошел в эту комнату, а казалось - с тех пор прошло много лет. Теперь он в самом деле почувствовал, что все кончено. Даже в том, что он пропустил ее дилижанс, было что-то роковое. Пустота, усталость, безмерная тоска и одиночество охватили бедного юношу.
Когда он воротился домой, мать сразу поняла по его виду, что она уехала. Теперь и его потянуло прочь, как и некоторых других наших знакомцев. Бедняга Сморк решил искать нового места, чтобы не видеть больше обольстительную вдову. Фокер подумывал о том, что хватит с него Бэймута и недурно будет посидеть за веселым ужином в колледже св. Бонифация. А майор Пенденнис спал и видел, как бы уехать в Лондон, пострелять фазанов в Стилбруке и забыть обо всех этих деревенских передрягах и tracasseries Мелких заботах (франц.).. Вдова и Лора принялись лихорадочно собирать Пена в дорогу, укладывать его книги и белье. Элен писала на карточках "Артур Пенденнис, эсквайр", карточки прикреплялись к сундукам, и вдова и Лора глядели на них полными слез глазами. Лишь долго, долго спустя Пен вспомнил, сколь постоянной и нежной была любовь к нему этих двух женщин и сколь эгоистичным его собственное поведение.
Вскоре наступает вечер, когда под звуки почтового рожка у ворот Фэрокса останавливается, сверкая фонарями, дилижанс, на крышу грузят чемоданы Пена и его дядюшки, а потом и сами они занимают места в карете. Элен и Лора стоят среди вечнозеленых кустов боскета, освещенные фонарями; проводник кричит: "Готово!" Еще минута - и карета умчалась, дорога темна, и сердце Элен летит вослед лошадям. Молитвы ее не оставляют уехавшего сына. Он покинул родное гнездо, где ему было тесно, куда он, после самого первого вылета, воротился израненный и больной; ему не терпится снова расправить беспокойные крылья.
Как пусто без него в доме! Сундуки и ящики с книгами стоят, перевязанные веревками, у него в кабинете. Лора просит позволить ей переночевать у Элен; и когда она, на" плакавшись, засыпает, мать тихо идет в опустевшую спальню сына, опускается на колени подле кровати, на которую светит луна, и молится за своего мальчика, как умеют молиться только матери. Уносясь все дальше от дома, он чувствует, что ее благословение осеняет его.
Глава XVII
Alma mater Кормящая мать (лат.) - университет.
Я уверен, что каждый из нас, как бы кратковременно или бесславно ни было его пребывание в университете, вспоминает свои студенческие дни и своих товарищей с добрым и нежным чувством. Жизнь молодого человека только начинается. Помочи, на которых его водили ребенком, обрезаны, и он впервые вкусил утех и прав свободы. Он еще не ведает ни забот, ни болезней, ни обмана, ни бедности, ни разочарований. Пьеса только поставлена на сцене, она еще не успела ему надоесть. Когда мы пьем по старой привычке, вино отдает пробкой и горчит, но как упоителен первый глоток искрометных радостей! Как жадно хватает юноша бокал, как торопится осушить его до дна! Но и старые эпикурейцы, которым уже недоступны утехи стола, чей обед теперь - яйцо всмятку и стакан воды, любят поглядеть, как другие едят с аппетитом; пусть мы охладели к пантомиме, но до чего же приятно видеть, как ею наслаждаются наши дети! И я верю - никакой возраст, никакая опытность не может превратить человека в столь мрачного ипохондрика, что его не будет радовать лицезрение счастливой молодости. С месяц тому назад я побывал в старинном Оксбриджском университете, где провел некоторое время мой друг мистер Артур Пенденнис, и на обратном пути оказался в вагоне железной дороги рядом с молодым человеком, студентом колледжа св. Бонифация. Почему-то его отпустили на сутки в Лондон, где он намеревался весело провести время. Он без умолку болтал с первой минуты путешествия до последней (которая, по мне, наступила слишком быстро, потому что я мог бы еще долго слушать шутки и беззаботный смех этого славного юноши); а когда мы прибыли на вокзал, непременно пожелал нанять кеб, чтобы поскорее попасть в город и окунуться в ожидающие его там удовольствия. Он умчался сияющий, а ваш покорный слуга, имея при себе лишь небольшой саквояж, залез на империал омнибуса и спокойно посиживал там между евреем-разносчиком, курившим скверные сигары, и слугой, державшим на сворке хозяйского пуделя, пока набралось положенное количество пассажиров и клади и кучер не спеша тронул лошадей. Мы-то не торопились попасть в город. Среди нас не было никого, кому бы так уж не терпелось ворваться в этот дымный Вавилон, пообедать в клубе или потанцевать в казино. Пройдет немного лет - и нетерпение моего вагонного знакомца тоже уляжется.
Когда Артур Пенденнис уезжал в прославленный Оксбриджский университет, железных дорог еще не было; он ехал в комфортабельном дилижансе, переполненном преподавателями, студентами, юнцами, только поступающими в университет, и провожающими их опекунами. Толстый старый купец в серых чулках, сидевший рядом с майором Пенденнисом внутри кареты, напротив своего бледнолицего сынка, до смерти перепугался, узнав, что два последних перегона лошадьми правил юный мистер Фокер из колледжа св. Бонифация, который умудрялся дружить со всеми, включая кучеров, а правил не хуже самого ТомаХикса. Пен ехал на империале, с жадным любопытством оглядывая карету, пассажиров и окрестности. Сердце его подскочило от радости, когда он завидел университет и перед ним открылась величественная панорама - старинные башни и шпили, высокие вязы и сверкающая на солнце река.
До отъезда в Оксбридж Пен прожил несколько дней у своего дядюшки на Бэри-стрит. Майор Пенденнис почел за нужное обновить его гардероб, и Пен ничего не имел против новых сюртуков и жилетов. Самопожертвование дядюшки поистине было безгранично. Лондон был пустыней. На тротуарах Пол-Мэл - ни души. Даже военные покинули город. В окнах клубов лишь редко где мелькнет знакомое лицо. Майор побывал с племянником в этих пустых величественных зданиях и в одном из них внес его имя в список кандидатов в члены, чем до крайности ему польстил. Радостная дрожь пробежала у Пена по спине, когда он прочел в толстой пергаментной книге: "Артур Пенденнис, эсквайр, Фэрокс, ***шир, колледж св. Бонифация, Оксбридж. Рекомендует майор Пенденнис, поддерживает виконт Крокус".
- Баллотироваться будешь года через три, а к тому времени уже окончишь курс, - сказал его опекун.
Пену сразу захотелось, чтобы эти три года поскорее прошли, и он уже оглядывал залы с лепными потолками и просторные библиотеки как свою собственность. Майор хитро посмеивался, заметив, с каким важным видом простодушный юноша спускается по ступеням на улицу.
Однажды Пен и Фокер съездили в Фокеровом кабриолете в школу Серых монахов, где возобновили знакомство кое с кем из своих прежних товарищей. Мальчики высыпали к воротам, где остановился кабриолет, и громко восхищались гнедой лошадью, а также ливреей и непроницаемой физиономией грума Дурачины. Пока приятели прогуливались по площадке для игр, болтая со своими однокашниками, прозвонил звонок на дневные занятия. Грозный директор прошествовал в школу с латинской грамматикой в руке. При виде его Фокер скромно отошел в сторонку, но Пен, краснея, приблизился к высокому начальству и пожал ему руку. Он чуть не расхохотался, вспомнив, сколько раз ему доставалось по уху этой самой грамматикой. Он был добродушен, любезен, словом - бесконечно самоуверен и доволен собой.
Из школы они поехали в фамильную пивоварню. "Портер Фокера" - это целое скопление построек неподалеку от Серых монахов, и название сей широко известной фирмы горит золотом на вывесках бесчисленных трактиров, состоящих от нее в вассальной зависимости; управляющий, он же престарелый младший компаньон, с почетом принял молодого владетеля чанов и его друга и поднес им пива в серебряных кружках - столь крепкого, что оно, очевидно, подействовало не только на молодых людей, но и на лошадь, которой правил мистер Гарри Фокер: она устремилась к дому, в западный конец города, чуть ли не сбивая лотки пирожников и женщин, переходящих улицу, а на поворотах подножки кабриолета задевали уличные тумбы, и Дурачину на запятках так заносило, что он чудом не свалился наземь.
Майор всячески поощрял дружбу племянника с сыном пивовара; он с величайшим интересом выслушивал нехитрые истории мистера Фокера; он угостил обоих молодых людей отличным обедом в одной из ковент-гарденских кофеен, откуда они проследовали в театр; но превыше всего он был обрадован, когда мистер и леди Агнес Фокер, оказавшись на ту пору в Лондоне, пригласили майора Пенденниса и мистера Пенденниса отобедать у них на Гровнерстрпт.
- Ты получил сейчас entree Доступ (франц.). в дом леди Агнес Фокер, сказал он Пену с ласковой торжественностью, подобающей столь важному случаю, - теперь от тебя зависит не потерять его, мой мальчик. Смотри, не забывай нанести визит на Гровнер-стрит всякий раз, как будешь в Лондоне. Советую тебе внимательно изучить по Дебретту родословную и семейные связи графов Рошервиллей и по возможности упоминать о них в разговоре - что-нибудь этакое историческое, изящное, лестное, ну, да у тебя воображение поэта, ты это сумеешь. Мистер Фокер - достойный человек, хоть и не знатного происхождения и не очень образованный. После обеда он всегда велит обносить гостей семейным портером, так не вздумай отказываться; я и сам буду его пить, хотя мне любое пиво вредно.
В день обеда, когда старый мистер Фокер, сидя во главе стола, отпустил свою любимую шутку насчет "Портера Фокера", наш герой и мученик и вправду принес себя в жертву. Но каждый из нас, я уверен, много бы дал за то, чтобы увидеть усмешку, мелькнувшую в эту минуту на лице майора Пенденниса.
Леди Агнес, души не чаявшая в своем Гарри, нежнейшая мать и добрейшая, хоть, может быть, и не умнейшая женщина, приняла товарища своего сына с большой сердечностью и очень удивила Пена, высказав ему свои опасения по поводу здоровья ее ненаглядного мальчика, который не в меру утруждает себя занятиями наукой. Слушая ее, старший Фокер то и дело разражался хохотом, в то время как наследник фирмы хитро подмигивал своему приятелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66