— я смотрел на Худого так, как будто бы он знал все и мог ответить.— Я расскажу тебе о Формике, Алекс. Мы знаем о них очень мало. Я не являюсь большим специалистом в области исследования внеземных цивилизаций, но расскажу, что смогу.Судя по весьма отрывочным сведениям, они являлись побочным продуктом деятельности какой-то чужой нам цивилизации. Возможно, все они были созданы искусственно и предназначались для охоты на гуманоидов. Это подтверждается историей на Кармайкле и твоим рассказом, Алекс. Они весьма оперативно захватывают планету с низким уровнем развития вооружения и техники, отлавливают людей, помещают их в капсулы, подобные нашей, и перевозят пленников к месту назначения. Исходя из того, как уверенно и слаженно они это делают, это многолетняя, если не многовековая, привычка. Я очень боюсь тех существ, которые сотворили тварей, подобных Формике, — нагнулся ко мне Худой, — очень боюсь, Алекс. Они создали огромные корабли, подобные тому, что был найден вблизи Солнечной системы или тому, что был уничтожен на Кармайкле. Они создали чудовищное оружие, способное уничтожать планеты. Они создали Формику, чтобы захватывать для себя рабов.Но, наверное, что-то случилось с ними. Их кораблями теперь управляют Формики, они продолжают захватывать людей, но делают это для того, чтобы продать их. Значит, хозяев Формики больше нет и это вселяет в меня надежду.Теперь о том, что твои родные и друзья могли спастись.Помнишь, ты рассказывал о том чувстве панического страха, которое ты ощутил на своей планете? Так вот, Формика использовали специальные излучатели, работающие в ультразвуковом диапазоне волн, чтобы вселить панику при вторжении, чтобы им не оказывали сопротивления. Потом, когда основная масса людей была захвачена, они использовали Ловушку — устройство, воздействующее на психику человека так, чтобы полностью ее подавить, превратить в раба. Ловушка излучала в том же ультразвуковом диапазоне волн и по ее неслышному, но неумолимому приказу все, кто не был пойман, спешили к тому месту, где она стояла.— Что-то вроде Гаммельнского крысолова? — спросил док, а я не понял о чем.— Да, что-то вроде того, — невесело усмехнулся Худой.Я смотрел на них, ничего не понимая и тогда Говоров рассказал мне сказку о крысолове, который мог игрой на своей волшебной дудочке избавить город от полчищ крыс. И я понял, нет, даже увидел, как те, кто спрятался, ощутив этот неслышный для человеческого уха безмолвный зов, спешат на него. Они спешат изо всех сил, забыв обо всем, забыв о своем страхе, они бегут, забыв про любовь и ненависть — бегут на этот зов. И тогда мне стало страшно. Я не заплакал только потому, что мне уже больше не хотелось плакать перед кем-то. Потом, когда все уйдут, я закрою дверь, накроюсь простыней и буду реветь, закусив зубами угол подушки. Потом.— На Лиде, там где были захвачены первые наши люди, мы нашли подобное устройство. Оно работало, по нашим расчетам, еще десять лет после того, как улетел корабль Формики. Зона охвата излучения — несколько тысяч километров, — сказал Говоров, смотря мимо меня.Я знал, почему он не смотрит на меня, я знал. Он умолчал о том, что же еще люди нашли на Лиде. Он не хотел мне этого говорить, но я мог себе представить, что они могли там найти, возле Ловушки. Я очень хорошо представил это себе и отогнал эту безумную картину из своего воображения. Я знал, почему еще он молчит. Его молчание было целой речью: «Тебе повезло, парень. Ты остался в живых, но ты остался в живых один. Тебе очень повезло, что ты остался в живых. Остальные... А что остальные? Погибли, когда взорвался корабль? Погибли в спасательных капсулах, которых догнала ударная волна? Изжарились в огне притянувшей их звезды? Безмолвными замороженными мумиями болтаются в этих чертовых капсулах на орбитах никому неизвестных планет? Продолжают лететь в неизвестность, в никуда, в пустоту? Остались умирать на вычищенной Формикой твоей родной планете? Очнись, парень, ты один. Все твои друзья, любимые, знакомые и незнакомые люди остались только в твоей голове. Сколько их там было? Триста тысяч, четыреста, пятьсот, может быть, больше? Смирись, парень. Я только сказал тебе факты, твое дело жить с этим».А я, также молча отвечал ему: «Да, возможно ты прав, профессор. Возможно, что ты прав. Возможно, что все они погибли. Возможно, что все они остались только в моей голове, в моей душе и в моем сердце. Возможно. А может быть, их вытащили из такой же капсулы где-то там, на другой планете. Может быть, другие добрые люди, такие как док, вылечили их. Может быть, такие же полицейские, как Томпсон, сказали им, куда они прилетели. Может быть, такие же люди, как ты, Худой, обследовали их капсулу и сказали им: „Да вам просто повезло, ребята. Вы остались в живых“. Может быть, такие же ученые, как ты сидят, напротив них и говорят им те же вещи, что ты говоришь мне, а они не верят в это. Просто не хотят верить в то, что они остались одни. Может быть, мои любимые и друзья сейчас сидят и не верят в то, что я погиб, а они остались жить. Вот так, профессор».Вот так мы поговорили с Худым. Хотя, возможно, что все это я рассказал себе сам, а Худой просто сидел в глубоком кресле, избегая моего умоляющего, просящего, требующего взгляда, потому что он никогда не захотел бы рассказать мне такие вещи и я был ему за это благодарен.Я молча встал с кровати и протянул Худому руку. Он поднялся из кресла, такой длинный по сравнению со мной, и крепко пожал мою руку.— Спасибо, профессор, — тихо, но уже твердо сказал я.Он молча покивал головой и посмотрел в мои глаза. Его глаза были похожи на глаза собаки — добрые, печальные, темные, грустные, жалеющие, понимающие.— Теперь остается моя последняя официальная задача, — сказал он мне, выпустив мою руку.— По поручению института Альберта Эйнштейна, я хотел бы попросить тебя, Алекс, продать нам свой корабль для исследований. Сумма, предложенная нами, невелика, но увеличивать ее я не могу — наша кафедра стеснена в средствах, а мне еще предстоит оплатить расходы по транспортировке шлюпки до Земли, если ты, конечно, согласишься.— Что вы посоветуете, док? — повернулся я.Он усмехнулся:— Чистильщики купят ее только на слом — свое она отлетала. Не знаю, сколько они тебе предложат, тут уже вертелся один, ушлый малый, но вряд ли они заплатят тебе больше, чем профессор Говоров.— Дело не в деньгах, — сказал я, — просто мне не хочется, чтобы шлюпка исчезла.— Ну, тогда, я думаю, что тебе стоит согласиться на предложение профессора.Я повернулся к Худому.— Профессор, дайте мне немного подумать, хорошо? Я что-то плоховато соображаю.— Конечно, конечно, — ответил он и, еще раз пожав мою руку, вышел из палаты.Док одобрительно покачал головой.Я оделся и сказал, выходя из дверей:— Пойду, пройдусь.Так я обычно говорил Риве, или Марте, или Артуру. Я всегда обычно так говорил и они всегда отвечали мне: «Хорошо», или «Давай», или «С богом». Как же хорошо было, когда мне так говорили! И как же мне немного получше, когда док ответил мне:— Хорошо, только смотри, не заблудись...Я вышел на кольцевую галерею комплекса. На Ланкасете особенно смотреть не на что — атмосфера тут буйная: скорость ветра на поверхности планеты — примерно пятьдесят километров в час, поэтому местный комплекс почти весь находится под землей. Наверх выходит главный корпус, в нем — вентиляционные шахты, причальные шлюзы, ветроуловители (почти дармовая энергия ветра здесь используется по полной программе) и стартовые площадки грузовых ракет. Кольцевая галерея — это единственное место, где можно увидеть поверхность через сверхпрочные прозрачные окна. В общем-то, это и не окна, а плиты толщиной в двадцать-тридцать сантиметров. Вот я стоял и смотрел наружу — там ночь глухая, только и видно, что прожекторы на стартовых площадках и сигнальные огни на радиовышках и «тарелках» спутниковой связи. Стоял так недолго, лбом к стеклу холодному прислонившись, и слышу шаги по галерее приближающиеся. Думаю: «Кому тут чего понадобилось?» Но оборачиваться не хочу, так и продолжаю стоять. Шаги все ближе, ближе. По шагам слышу, что это вряд ли кто-то из ремонтников — у них шаги тяжелые и гремят они инструментом при ходьбе, а тут шаги полегче будут. И вот кто-то за моей спиной остановился. А я, знаете ли, этого не люблю, когда за спиной стоят. Мне это никогда не нравилось.— Мистер Арчер, — слышу за своей спиной.«Ну», думаю, «раз „мистер“ — то можно и повернуться».Поворачиваюсь. Стоит передо мной один — в костюме строгом, при галстуке, в туфлях, наверняка, дорогих, в руках папка — ни дать, ни взять клерк банковский, я таких насмотрелся, когда за Чарли ходил. Лицо у него самое обыкновенное, такое не запоминается — серенькое, невыразительное, таких лиц в толпе большой — девяносто на сотню. Смотрит он на меня глазками серенькими, как и он сам и ждет чего-то.— Я вас слушаю, — говорю я так, как Чарли всегда говорил.— Я — официальный представитель компании «Чистота», мое имя...— Если вы насчет шлюпки, так я ее уже продал институту Эйнштейна, — не очень вежливо прерываю его я.— Нет, нет, — он так вежливенько улыбается, — вы перепутали меня с Исааком Кролом, это наш агент по закупке вторсырья, очень назойливый человек, если вы конечно меня понимаете. Но обвинять его нельзя — в этой провинции трудно продуктивно выполнять функции, возложенные на него руководством.— Хорошо, тогда что вам угодно? — спрашиваю и думаю: «Ну, Чарли, вот этой своей фразой из моего рта ты точно бы гордился».— Вас нашла бригада, работавшая под нашим руководством. Может быть, вы не знакомы с тем фактом, мистер Арчер, что наша компания, по своей сути, является одной большой семьей. Мы поддерживаем своих работников, да и не только их, как заботливые родители заботятся о своих детях. Вкратце мы знакомы с историей вашего прибытия. Как жест внимания и заботы мы хотели бы сделать вам предложение.Он замолчал и я понял, что он хочет. Он хотел, чтобы я спросил его о его предложении. А я стоял и молча смотрел на него, потому что Чарли и Артур всегда учили меня сдерживать свой язык и мое вечное любопытство. В своей голове я услышал голос Чарли: «Он сам пришел к тебе, Алекс. Сам пришел, сам заговорил — значит, и сам должен сказать тебе то, что он хочет. А самому прыгать перед этим хлыщом нечего».— Мы получили доступ к данным вашего медицинского обследования. Доктор Бауэр ничего об этом не знает и я хотел бы, что бы это осталось между нами. По физическим и психофизическим параметрам вы подходите для обучения в нашей академии Космического Транспорта.Я снова молча смотрел на него. Это удобно — молчать, когда ни черта не понимаешь. Собеседник может решить две вещи — что ты либо полный идиот, либо все знаешь сам. Во втором случае он тебя переоценивает, в первом — наоборот. И так получается, что ты в выигрыше в любом случае. Он смотрит на меня и по его глазам я ничего не могу понять — как будто смотрю на два стеклянных шарика.— Параметры отбора пилотов космических кораблей достаточно высоки — это отменное здоровье, трудоспособность, способность быстро принимать адекватные решения в сложной обстановке и так далее. Для полетов в активном гиперкосмосе мы также проводим проверку работы вашего мозга. Это связано с тем, что в последние пятьдесят лет нейрофизиологическая инженерия получила большое распространение и для звездоплавания мы стремимся использовать все перспективные направления современной науки и техники.Вот тут меня и прорвало, как тогда, когда я очнулся в лазарете.— Слушайте, господин хороший, — сказал я ему не грубо, а так мягко и вкрадчиво, — вы бы мне попроще объяснили, что к чему. А то я здесь, в вашем мире, человек новый и не знаю многих вещей.Тут он как бы в первый раз улыбнулся по-человечески.— Мы узнали, что вы можете стать пилотом. Причем не простым пилотом, а профессионалом высшего класса. По статистике, пилотом может стать далеко не каждый, всего десять процентов из общего числа претендентов могут надеяться на то, что они могут стать пилотами. Ваше обследование показало, что вы входите в число этих возможных десяти процентов. Я сам точно не знаю, по каким параметрам проводится отбор, это сложная медицинская процедура, но нам не нужны детали. Мы хотели бы предложить вам оплатить курс вашего обучения в нашей академии.Теперь настала моя очередь улыбнуться, но эта улыбка наверняка была горькой, я почувствовал горечь на губах.— Я извиняюсь, конечно, я человек простой и спрошу вас прямо — что будете от этого иметь вы?Теперь была его очередь улыбаться, но эта улыбка, в отличие от моей, была улыбкой превосходства.— Мы всегда стремимся тщательно выбирать своих работников, нам нужны перспективные люди. Именно поэтому мы часто оказываем подобного рода услуги. Теперь я скажу вам по-простому: мы оплачиваем ваше обучение в академии, вы учитесь там три года. После этого вы обязаны будете подписать долговое обязательство, по которому вы должны будете отработать на наших коммерческих линиях десять лет. Мы — люди прагматичные, поэтому мы будем удерживать семьдесят пять процентов от вашей заработной платы. Все достаточно просто, не так ли?— Значит, вы платите за то, что я буду учиться три года. Потом десять лет я работаю на вас и отдаю вам три четверти. После этого я свободный человек?— Абсолютно.— Никаких больше долгов, обязательств и прочего?— Нет.Он раскрыл папку и протянул мне листы белой плотной бумаги и я сказал ему:— Мне нужно подумать.Он спокойно закрыл папку и также спокойно сказал мне:— Я ценю то, что вам нужно время на раздумья. Но советую вам соглашаться на наше предложение. Насколько я понял, вы не имеете профессии и ничего, попросту говоря, не умеете. Сейчас везде требуются квалифицированные работники. С вашими данными вы не сможете найти хорошую, да что там хорошую, просто какую-нибудь оплачиваемую работу. Не тяните долго с ответом.— У меня есть несколько вопросов, — сказал я.— Пожалуйста.— Как вы получили данные моего обследования?— Мы имеем удаленный доступ к информации, которая нас интересует или может заинтересовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46