Я был больше, чем его другом, я был его смертельным врагом.— Никиш, — безумно радостно, выдохнул я и сжал трость так, что мои пальцы побелели.В глазах его изменилось что-то, что-то неясное промелькнуло в них, в черной безумной глубине мелькнул огонек странного, непонятного, нормального человеческого чувства. Это не был страх, Никиш всегда был сумасшедшим настолько, что никогда и ничего не боялся. Он не назвал меня идиотом и никогда больше не называл меня так.До самой смерти.— Здравствуй, гонец, — перекошенная ухмылка.Ухмылка эта была настолько двусмысленной, что казалось, что Никиша раздирают два абсолютно противоположных чувства — большое веселье и огромное дикое горе. Меня эти раздумья не посещали никогда — я всегда был уверен, что Никиш смеялся, смеялся всегда.— Моя работа? — спросил он, показывая на мою ногу.— Ага, — улыбаясь до ушей, ответил я.В своей голове я уже разбивал своей тростью это безумно смешное лицо.— Неплохо сделано, — с ноткой удовлетворения отметил он.— Потанцуем? — спросил я.Он широко улыбнулся.— Не сейчас. Мои этого не поймут. Нас пятеро, а ты один.— Это ничего, — от чистого сердца возразил я.— Теперь я не тот, и ты другой. Ты стал старше. Теперь это надо решить сам на сам. Ты же понимаешь, — голос Никиша был до удивления мягким и даже уважительным.Психи всегда чувствуют друг друга.— Конечно, понимаю, — сказал я, как будто обращаясь к своему самому близкому другу.— Чтобы было тихо и никто не помешал, — продолжил я.Мы как будто обсуждали, где бы нам получше выпить. Мы были, как друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Он согласно покивал.— Пусть пройдет время. Ты будешь знать, что я здесь, — он, улыбаясь, смотрел на меня, как на младшего брата, — ты будешь знать, что я приду за тобой.— Тебе снятся сны, Никиш? — впервые спросил его я.— Тебе снятся цветные красивые сны? Ты спокойно спишь, Никиш?Улыбка медленно сползла с его лица. Он почти испугался меня, я был уверен в этом.— Ты же знаешь, что я никогда не вижу снов, — глухо сказал он, — ты же знаешь, что мне никогда не снятся сны. Я вижу только темноту.— Темноту, черную, как смола, темноту, черную, как самая глухая ночь, тишину без звуков. Сыро и темно, как в могиле, как в самой глубокой яме?! — яростно и тихо я бросил ему в лицо.Он смотрел на меня, как завороженный. Его омертвевшие толстые губы раскрылись и выронили одно-единственное слово:— Да.Я стоял перед ним, опустошенный и усталый. Мой кошмар состоялся наяву и я выдержал. Мой кошмар превратился в серую выцветшую картинку на дешевом истрепанном листе бумаги.Я хотел убить человека так сильно, что сошел с ума на какое-то время. У меня не осталось никаких желаний, кроме как убить человека, которого я ненавидел больше всего. Человека, который стал для меня образом разрушения, боли, страха и сумасшествия. Я хотел убить человека, который был моим смертельным врагом, я мог убить его и не стал этого делать.— Прощай, Никиш, — устало сказал я.— Еще увидимся, — он улыбнулся мне вымученной улыбкой.«Я влез в его голову, я стал таким же безумным, как он», безразлично думал я. «Я победил его, я победил его не кулаками». Так я сделал первый шаг на пути к своему поражению. Я сделал свой первый шаг на пути, который привел меня к почти полному одиночеству.Может быть, судьба играет нами, но мы, своими ошибками, всеми своими силами помогаем ей исковеркать собственную жизнь... Глава 7. Крылья Они ушли. Я стоял посреди улицы, опустошенный, серый, усталый. Я даже не обернулся им вслед. Я стоял, глядя перед собой, но ничего не видел. Я медленно отошел в сторону, сильнее, чем обычно, опираясь на трость. Прислонился к стене и закрыл глаза. Колени мерзко дрожали. Встряска была отменной.Я медленно отходил, как будто бы поднимался на поверхность темного зловонного колодца, которым было для меня сознание Никиша. Я погрузился в глубины его безумия и сам чуть не сошел с ума. Я погрузился настолько глубоко, что чуть не остался там навсегда. Тем не менее, безумная ярость, бушевавшая во мне, исчезла. Внутри меня осталась серая пустыня, засыпанная пеплом.Я очнулся, услышав чей-то смех. Я открыл глаза.Они шли по двое, о чем-то оживленно переговариваясь и чему-то смеясь. Я не слышал, что они говорили, я просто смотрел на то, как двигаются их губы. Я смотрел на их чистые лица, смотрел, как на их нежной коже появляются морщинки у губ, когда они смеются. Я смотрел на то, как ветер треплет их полотняные блузки и юбки, спускающиеся чуть пониже колена. Я смотрел, как их загорелые ноги в потрепанных парусиновых туфлях переступают по выщербленной мостовой. Я смотрел на их глаза, широко распахнутые навстречу солнцу, как их волосы развеваются на ветру, их белые зубы, маленькие руки. Я смотрел на них и не мог оторваться. Я смотрел на них, как будто видел впервые. Они казались птицами, летящими в безмятежно голубом небе навстречу ветру. Они были как свежий ветер посреди знойного полдня.Мне вдруг захотелось взлететь.Она шла последней в правом ряду. Ее черные волосы были коротко острижены и издали казались мягкими. Волосы были гладко зачесаны назад. Глаза были карими и теплыми в обрамлении длинных ресниц. Кожа казалась настолько нежной, что до смерти хотелось прикоснуться к ней, ощутить ее прохладу. Она казалось худенькой и была стройной. Мне понравилась ее походка.Нет ничего приятнее, чем смотреть на красивую девушку, идущую к тебе навстречу.Ее лицо...Я до сих пор вижу ее лицо. Прошло уже столько лет, а ее лицо стало частью меня. Я закрываю глаза — и она смотрит на меня из темноты. Если бы я мог рисовать, я рисовал бы ее лицо тысячу раз. Я столько раз держал это лицо в своих ладонях, что выучил наизусть. Я знал, как ее ресницы щекочут мою ладонь, как нежны ее губы, я знал каждую линию ее подбородка, я знал, как бьется жилка у нее на виске. Ее лицо стало частью меня. Сотни раз я просыпался ночью и смотрел на нее. Сотни раз я проводил кончиками пальцев по ее щеке и сотни раз поражался нежности ее кожи. Есть что-то в моей памяти, что не сотрется никогда или сотрется только с моей смертью.Ее лицо...Она улыбнулась мне. Я выпрямился и нащупал в кармане пакет с яблоками. Протянул ей. В ее карих глазах — удивление, благодарность, что-то еще. Я вложил пакет ей в руки и ее рука коснулась моей.— Спасибо.Ее голос был нежен и чист.Рослая женщина в черном платье со стеклянной брошью на груди подошла к нам.— В чем дело, молодой человек?Я с большим усилием оторвался от глубины теплых карих глаз.— Что? — задал я один из самых своих идиотских вопросов.— Вы знакомы с этой девочкой? — спросила женщина в черном платье.— Это моя сестра, — типично фритаунская наглость все же проснулась во мне.— Да? — сухо улыбнулась женщина в черном.— Вернись к остальным, — сказала женщина.Она послушно пошла к остальным девушкам, стоявшим впереди.— Значит, это ваша сестра?Женщина в черном пыталась казаться строгой, но в ее глазах я заметил прыгающие лукавые огоньки.— Ага, — ответил я.Она стояла рядом с остальными. Она и девушки, стоявшие рядом с ней, наверное, ее подруги, грызли красные яблоки, вскипавшие горячим соком на их губах. Они смеялись над чем-то, но она не смеялась и смотрела на меня с какой-то непонятной тревогой.— Стало быть, вы знаете, как ее зовут? — осведомилась женщина в черном.— Конечно.— Да? — сарказм в ее коротком вопросе был неподражаем.— Ну, и как же ее зовут?— Сестренка, — ответил я невозмутимо.Женщина рассмеялась. Я слегка поклонился ей. Она, продолжая смеяться, махнула на меня рукой и направилась к девушкам, ни на минуту не прекращавшим щебетать.Они вошли в дом, отгороженный забором из проволочной сетки. На пороге дома она обернулась и с благодарностью посмотрела на меня.Большого опыта в обращении с женщинами у меня не было, но только последний болван не поймет благодарный женский взгляд.Я постоял под домом немного и зашагал домой.Дома я спросил Марту: не знает ли она что-нибудь о доме на улице Флер, где живут девушки, и она ответила:— Там что-то вроде приюта для девочек. Богатые люди дают деньги на воспитание девочек, а те потом работают в Верхнем Городе служанками, горничными, кухарками, те, что поспособнее — гувернантками, няньками. Учат там неплохо, мне так говорили. А что?— Да так, ничего, — я рассеянно поцеловал ее, поднялся к себе, лег на кровать и мгновенно уснул.Нужно ли говорить, что кошмары мне больше не снились?На следующее утро я спустился по лестнице вниз. Все наши еще не завтракали, но уже сидели за столом. Хлеб уже был порезан и разложен в плетеные ивовые корзинки. На столе была свежая скатерть, но тарелок стояло гораздо меньше, чем я помнил раньше. В доме становилось все меньше и меньше людей и раньше я этого не замечал.Артур и Чарли сидели за столом, о чем-то тихо переговариваясь между собой, рыжий мирно дремал в кресле в углу, где раньше всегда сидел Любо. Арчер, сидел, расстелив перед собой чистую тряпку, и чистил револьвер.Я сел к столу и потянул кусок хлеба из корзинки. Пережевывая кусок, я сказал Арчеру:— Вчера я видел Никиша в городе.Арчер поднял на меня глаза, как волк. Я видел таких в зверинце. Под Артуром заскрипел стул, отодвигаемый от стола.— Когда? — коротко бросил Чарли.— Вчера, после обеда, на улице Флёр.Губы Арчера превратились в сжатые лезвия. Он молча зарядил револьвер и вышел из комнаты, бросив Артуру:— Я в город.— Почему не сказал раньше? — зло повернулся ко мне Артур.Я молча пожал плечами. Вчера я хотел убить Никиша, но не убил. Мне было плохо, но я встретил девушку, у которой даже не спросил ее имя.— Надо свернуть все твои выходы в город, — сказал Артур, обращаясь к Чарли.Чарли молчал.— Наши куклы созрели для того, чтобы самим таскаться к кукловоду, — сказал Артур.Чарли промолчал.— Он был один? — спросил Артур, глядя на Чарли, но я знал, что он обращается ко мне.— Нет, с ним были люди, — ответил я.— А ты?— Что "я"?— Как он тебя отпустил, Алекс? — тихо сказал Чарли, подняв взгляд от стола.Они смотрели на меня тремя парами глаз: усталыми — Чарли, тревожными — Артур и Лис.— Я хотел его убить, — сказал я, — он тоже хочет убить меня. Теперь он не презирает меня потому, что увидел, что я немного похож на него и...Я запнулся, беспомощно глядя на них. Сумбурные, ошалелые мысли метались в моей голове, как стая воронья поздней осенью. Слова не находились, слов не было.Чарли смотрел на меня со своим вечным все пониманием, которое выглядело для меня всегда как усталость. Но он молчал. Молчали и Артур с Лисом.— Никиш хочет потянуть время. Он — совсем сумасшедший, — продолжил я коряво.— Как будто бы мы этого не знали, — фыркнул Лис.— Когда я увидел его, — продолжал я, — то тоже свихнулся, я пошел к нему и хотел убить. Он увидел это и был этому рад, понимаете? Он хочет умереть. Он хочет умереть так сильно, что согласен оставить меня в живых, только для того, чтобы проверить, кто больше желает его смерти — я или он.Лис немного удивленно смотрел на меня, наверное, не ожидал, что из моего рта могут вылетать такие связные и такие сумасшедшие слова. Я сам удивлялся, что говорю такое.— Только теперь я не хочу его убивать, — сказал я в наступившей тишине.— Почему? — поднял взгляд от стола Лис.— Я кое-кого встретил, — нехотя ответил я.На этом разговоры прекратились и мы начали завтракать.После завтрака я поднялся к себе в комнату, оделся во все лучшее, одел новый плащ, взял трость и спустился вниз. Там девушки убирали со стола. Ребят не было. Я нашел Артура возле ворот. Он проверял затворы на дверях и я только теперь увидел, что ржавчины на железе стало гораздо больше.— Ты куда? — спросил меня Артур.— В город.— Ты что, с ума сошел, малыш? — Артур выглядел довольно злым, но сквозь раздражение я увидел растерянность.— Нет, я в полном рассудке. Я никогда еще не соображал так ясно, — ответил я, улыбаясь.— Арчер еще не вернулся из города, — сказал Артур, четко выговаривая слова, как будто говорил с недоумком.— Я знаю и так, что скажет Арчер, — неожиданно жестко сказал я.— Арчер вернется и скажет, что Никиша нет во Фритауне, что Никиш ушел по одному из мостов на северо-запад. Это правда, Артур, и ты это знаешь.Артур молча смотрел на меня, а я продолжал, уже гораздо более мягко:— Тот, на которого работает Никиш, хитрый тип. Он знает о нас все, а мы ничего не знаем о нем. Он вызвал сюда Никиша, показывая нам, что еще ничего не кончено, что игра идет дальше и правила устанавливает он. Он, как крот, временами выскакивая на поверхность, держит все под контролем. Он хитер и умен. Нам нужно проверить всех наших кукол в районе. Нам нужно прекратить выходы Чарли в город. Пусть все таскаются сюда. Нам надо выходить в город всем вместе, чтобы показать, что мы еще сильны. Нам нужно быть настороже, Артур.— Поэтому я не хочу выпускать тебя в город, — тихо сказал Артур, глядя мне прямо в глаза.— Это девка, да, малыш?— Нет, Артур, она не девка. Она — самое красивое, что я видел в городе. Она — хорошая, я чувствую это, и я до сих пор не знаю ее имени.— А как же крот?— Я не нужен кроту, он считает меня никем. Я могу понадобиться ему только для того, чтобы открыть дверь.— Ну и что?— А то, что Никиш уже пытался воспользоваться мной для этого. Ты знаешь, что у него это не вышло. Ты так же знаешь, что я лучше сдохну, чем открою дверь. А теперь выпусти меня, Артур.— Ты думаешь тем, что у тебя между ног, — сказал Артур.— Нет, я в первый раз думаю о своем сердце.Он открыл замки и сказал мне:— Следи за собой и будь осторожен.И я ответил закрывающейся за моей спиной двери:— Я тоже люблю тебя, Артур...Я торчал на улице Флер уже второй час. Приют занимал угол улицы Флёр и переулка Каменщиков. Он был отгорожен каменной стеной, в переулке переходящей в проволочное ограждение, сверху донизу унизанное плющом. Перед парадным входом девушек не было и я свернул в переулок. За проволочной сеткой я услышал девичьи голоса, но сквозь густую зеленую завесу я ничего не видел. Мне пришлось пройти рядом с садом три раза, когда я увидел просвет. Я подошел к ограде и увидел девушек, работающих в саду.Я увидел ее. Уже не помню, что она делала, но что можно делать в саду? Наверняка, множество дел, о которых я не имел ни малейшего понятия и о которых так никогда и не узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46