Из ларя с селитрой для хранения мяса она достала ветчину, положила её на разделочную доску. Набрала из кувшина ложку жира и бросила его на сковороду, а затем начала нарезать ветчину небольшими кусками. Жир яростно кипел на сковороде, как будто бы злился. Я жевал хлеб, болтал ногами и смотрел на Марту. Точно так же как каждое утро смотрел на маму, как она делает завтрак. Мне всегда нравилось смотреть на Марту, когда она готовит, как из хаоса начищенной картошки, лука, моркови, зелени и серых кусочков мяса получается жаркое, или как кипит суп на плите, суп из курицы, заправленный укропом. Марта казалась мне волшебницей. Я очень любил её.Марта бросила на сковороду ветчину и накрыла сковороду крышкой. Потом она разбила десять яиц в глубокую фаянсовую миску, добавила молока, посолила, бросила щепотку соды, пригоршню муки и принялась взбивать полученную смесь венчиком.В кухню вошли Артур и Чарли. Увидев меня, сидящего за столом в ожидании завтрака, Артур довольно улыбнулся.— Хорошо, что не надо тебя будить, Аль.Его ноздри, чуткие, как у собаки, втянули воздух.— О, завтрак, — он довольно потёр руки, — это хорошо.— Чайник поставь, «хорошо», — сказала Марта.— Слушаю и повинуюсь, — он сложил руки по бокам.Настроение у него было неплохое, судя по всему. Чарли тем временем вытащил из шкафа с посудой четыре тарелки, расставил их на столе.— Аль, — сказала Марта, выливая яйца на сковороду, — нарежь хлеб.Завтрак получился на славу. Я съел тарелку омлета с аппетитно поджаренными ломтиками ветчины и корочкой хлеба начисто вытер тарелку.Любопытство съедало меня заживо и ещё до того, как Марта налила всем чай, я подсел к Артуру.— Так куда мы пойдем, Артур?Он снисходительно посмотрел на меня.— В порт.— А зачем?— Там узнаешь.У него натура такая — когда не хочет, то из него слова клещами не вытащишь. Придется терпеть.Я наскоро выпил чашку чая и вышел во двор. Дом уже проснулся: слышался скрип открываемых дверей, голоса. Девушки входили в кухню, надевали фартуки, растапливали плиты, чтобы приготовить завтрак для остальных. В дверях кухни, выходящих во двор, стоял Артур, в одной руке у него была чашка, в другой — зажженная сигарета.Наверное, я был похож на охотничьего пса, который с нетерпением крутится у ног хозяина, потому что Артур улыбнулся и сказал:— Ладно, сейчас выходим. Марта, — крикнул он, — мы уходим!Она поцеловала его на прощание и махнула мне рукой. Я помахал ей в ответ и выбежал со двора. За мной, не торопясь, шли Артур и Чарли.Я был полон сил, какая-то светлая, мощная струя била внутри меня ключом, мне казалось, что я могу летать, короткий разбег, толчок — и земля останется подо мной, и небо примет меня, и я полечу наперегонки с ветром.Мы вышли из ворот и Чарли сказал, посмотрев на алеющее небо:— Неплохой денёк будет.— Да, — сказал Артур, закуривая.Я смог только вздохнуть в ответ, потому что слов не было, потому что за мгновение до этого, я летел в небе, подталкиваемый ветром. Всё казалось мне таким светлым, таким прекрасным, что у меня не хватало слов, и я готов был обнять весь мир, тогда у меня хватило бы на это и сил, и времени.Мне казалось, что ничего нет более прекрасного в то момент, когда я любил весь мир, я любил всех и всё вокруг. Мне казалось, что нет ничего более прекрасного, но я ошибался.Взошло солнце и осветило весь мой мир, и весь Город, и это было по-настоящему прекрасным...Мы стояли на высоком песчаном гребне, а внизу под нами лежал порт. В бухте, отгороженной от океана волноломом, стояли корабли, много кораблей. Рыбацкие шхуны стояли там бок о бок с торговыми кораблями, паруса соперничали белизной с облаками в небе, а мачты казались лесом, выросшим из дерева палуб.Вокруг Острова был целый архипелаг островов поменьше, их было что-то около двух тысяч. На этих островах тоже жили люди, занимавшиеся в основном выращиванием фруктовых деревьев, на южных островах были обширные плантации отличного чая. Так что торговцев в гавани было не меньше, чем рыбаков и китобоев. У грузовых пирсов стояли корабли под выгрузкой и грузчики, загорелые и сильные, казались нам сверху черными муравьями, несущими на своих натруженных спинах непосильный груз. Три грузовых крана казались отсюда башенками, наспех сооруженными мальчишками из ивовых прутиков, переплетенных между собой. До нас доносился неясный гул, похожий на шум волн — сотни людей там, внизу, добывали себе в поте лица свой хлеб. Поток грузов был похож на реку, телеги медленно пробирались сквозь толпу докеров, груженных тюками и ящиками. Порт здорово смахивал на муравейник и завораживал своим хаосом, своей толкотней, лишенной, казалось, всякого смысла, своим непрерывным движением.— Пошли, — сказал Артур и мы спрыгнули вниз, проваливаясь по щиколотку в песок.Мы прошли между двух больших приземистых складов и попали в административную часть порта, расположенную на тихой улочке, параллельно широкой дороге, ведущей в город. Мы остановились перед одноэтажным зданием с красной черепицей на крыше. Широкие каменные ступени вели в этот дом и на них стоял высокий толстый мужчина с сигарой во рту, одетый в штаны на подтяжках, белую рубашку с расстегнутым воротом и черные остроконечные туфли. Он оглядел нас и я испытал странное желание вытянуться во весь рост. Позже я узнал, что этот человек часто производил на всех такое впечатление.Артур легонько подтолкнул меня и я зашагал по ступеням. Артур и Чарли шли по бокам и мне казалось, что меня ведут под конвоем. Мы остановились на две ступени ниже, чем толстяк.— Здравствуйте, дон Чезаре, — почтительно поздоровался Артур.Толстяк кивнул и его взгляд остановился на мне. Чарли толкнул меня в спину и я сказал:— Здравствуйте, дон.Доном обычно звали солидного мужчину в летах и вообще человека, достойного уважения, и я понял, что толстяк — важная птица, но не понимал, что это значит для меня.Толстяк вынул изо рта сигару и ещё раз оглядел меня, наклонив голову, отчего у него появился второй подбородок и он стал похожим на пожилого бульдога. Мне стало смешно, но я сдержался, прекрасно понимая, что Артур три шкуры с меня спустит, если я наломаю дров.— Значит, это тот малый, о котором ты мне говорил, Артур? — голос его был под стать фигуре — низкий, раскатистый, как раскаты грома.Или рычание собаки, подумал я и снова сдержался, чтобы не засмеяться.— Да, дон Чезаре, — ответил Артур.— Он в курсе?— Нет, дон Чезаре.Толстяк прищурившись посмотрел на Артура и в его заплывших жиром глазах мелькнули насмешливые искорки.— Так значит, ты предоставляешь мне право провести инструктаж самому? — улыбнулся толстяк уголками губ.— Точно так, дон Чезаре, — улыбаясь, ответил Артур.Я ни черта не понимал и это начинало меня раздражать.— Ты знаешь, кого называют «гонец», сынок? — спросил дон у меня.Конечно, я знал, кто такие гонцы, ведь я четыре месяца не зря провел на улице. Гонцами звали таких же, как я, в возрасте от десяти до пятнадцати лет, работающих курьерами. Они разносили срочную корреспонденцию, почту и посылки по конторам всего Города. Это были скороходы, заменявшие собой телефоны Верхнего Города. Я часто видел их, бегущих по улице с большой белой сумкой за спиной, с белыми повязками на голове и руках. На шее у них была цепь с жестяной бляхой, на которой был выгравирован личный номер гонца. Цепь надевали на них каждое утро и застегивали на замок, ключ от которого хранился у Хозяина. Они имели право передвижения по дорогам и законники никогда не трогали их, даже иногда расчищали дорогу. Это было тяжелой, но хорошей работой. К гонцам всегда относились с уважением, потому что не каждый мог выдержать этот ежедневный бег в любую погоду, это состояние вечно загнанной лошади. Любо работал гонцом два года, он мне рассказывал, у него даже песня была своя, «На бегу» называлась. «Хозяин, я твой верный пёс. Хозяин, есть один вопрос. Что, если я не смогу? Если сдохну на бегу? Пока с тебя не сняли цепь, Ты должен, должен лететь». И я ответил:— Да, знаю, дон.Он выпустил облако вонючего дыма.— Ну-ка, сбегай до конца улицы и обратно. Не заставляй меня повторять дважды.Я сорвался с места, как ураган. Я бежал, не касаясь земли, я просто летел, иногда задевая ногами почву. Ветер развевал полы моей рубахи, как крылья.Казалось, не прошло и секунды, как я стоял перед толстяком навытяжку. Он внимательно разглядел меня, не задыхаюсь ли я. Нет, я не задыхался и я видел, как Артур улыбается, глядя на меня, а Чарли, нет вы только подумайте, сам невозмутимый Чарли, смотрит на меня и в его взгляде скользит радость за меня.Кто вообще не проявил никаких эмоций, так это дон Чезаре. Он ещё раз как следует пыхнул свой сигарой и посмотрел на Артура.— А был червяк червяком, — удовлетворенно сказал Артур.Я ухмыльнулся.Толстяк перевел взгляд на меня.— Город знаешь? — в его глазах, скользила уверенность, что я не то, чтобы полный недоносок, а так, дебил.— Знаю, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.— Знаешь, значит? — сказал он, растягивая свои толстые резиновые губы.— Знаю.— Как попасть на Мейфлауэр? — быстро спросил он.— Северную или южную? — так же быстро спросил я.В его глазах мелькнуло что-то похожее на костяшку на счётах — щёлк — в мою пользу.— Южную.— Через Старый Форт, Грешем-бульвар, вверх по Лесной три квартала и направо.Щелк.— Так, — он потер подбородок, — а в контору «Фабер и Фабер»?— По Калифор-стрит налево, прямо по Селазар-авеню и направо по Вивендейл.— А через Мейдок не ближе? — хитро прищуривает он свои заплывшие глазки.Старый лис захотел меня одурачить, сам ведь прекрасно знает, что Мейдок отгорожен старой крепостной стеной метра в три высотой.— Ближе, если у вас заимелись крылья, — брякаю я.Скорость моего языка значительно опережает мою мыследеятельность, как сказал Чарли однажды. Видно, и он об этом помнит: с его стороны я ощущаю увесистый пинок в спину.Толстяк хитро смотрит на меня и я понимаю две вещи: он не сердится на меня и что он не такой уж медлительный.Артур делает мне страшное лицо и я говорю:— Прошу прощения, дон Чезаре.Дон задумчиво жует сигару, а затем поворачивается к Артуру:— На язык он быстрый, посмотрим, какой он быстрый на деле.Он поворачивается ко мне:— Значит, я беру тебя, сынок. Соображаешь ты быстро, так что посмотрим.«Посмотрим», я вижу, самое любимое слово здесь, во Фритауне.— Жалованье сдельно, три дня на работе, четвертый выходной. Опоздал на пять минут — удерживаю из жалованья, опоздал на полчаса — можешь не приходить вообще. Двадцать пять процентов чаевых — мне. Завтра, в семь, чтоб был здесь, как штык. Всё, — весомо завершает он и к нему подбегает весь запыхавшийся, покрытый пылью, гонец в белой рубахе с тёмными пятнами пота на спине.Артур делает мне знак и я говорю:— Благодарю вас, дон Чезаре.Он снисходительно машет мне сигарой, втолковывая что-то мальчишке с сумкой через плечо. Я изображаю что-то вроде поклона и Чарли говорит мне:— Алекс, подожди нас в сторонке.Я отхожу в сторонку и прислоняюсь к стене. Толстяк отпускает мальчишку и жестом подзывает к себе Артура и Чарли. Они о чем-то сосредоточенно говорят, потом Чарли протягивает дону листок бумаги, исписанный цифрами. Толстяк внимательно просматривает его, кивает и отдает листок Чарли, затем хлопает Артура по плечу, пожимает ему и Чарли руки и уходит в контору. Артур и Чарли спускаются вниз. Артур останавливается передо мной:— Ну, что с тобой сделать? — говорит он. — Тут на месте убить или дома разделать на части?Я молча ухмыляюсь, я понимаю, что он на меня не сердится.— Я думал, старик его живьём сожрет, — говорит, обращаясь к Чарли.Чарли улыбается и говорит:— Он сегодня в настроении.Артур дожит мне руку на плечо, ухмыляясь, оглядывает меня и говорит:— «Если у вас крылья заимелись».Мы смеемся и мне становится легко на душе. Артур смеется и его рука дрожит на моем плече. Отсмеявшись, Артур говорит мне:— Ну ладно, балбес с крыльями, пошли домой.— Пошли, — соглашаюсь я с ним.Мы идём и Чарли негромко говорит Артуру:— Надо бы ему обувь подобрать, а то сотрёт ноги до крови.Мне приятно, что Чарли заботится обо мне и я беру его за руку, встряхиваю как следует и бросаюсь вперед с криком «Догоняй!» Я пробегаю несколько шагов, но они не дают мне уйти: Артур хватает меня поперек туловища забрасывает меня за спину, рыча от удовольствия. Чарли улыбается, глядя на нас и говорит:— Вот балбесы, вот же разгильдяи.Я повисаю на плече у Артура вниз головой и хохочу, как сумасшедший. Всё кажется таким прекрасным в это утро: безоблачное небо, блестящая вода бухты, крики чаек, режущих острыми крыльями воздух, скрип песка под ногами. Весь мир перевернут и мне интересно смотреть на всё вокруг. Ветер дует с моря, ветер уносит в небо пыль, закипая на дороге мелкими нестрашными смерчами, ветер обдувает мое разгоряченное лицо, ветер раздувает светлое внутри меня, ветер, свежий морской ветер. Мне хочется крикнуть изо всех сил: «Я — живой! Слышите?! Я — живой!!!»Я встаю рано, торопливо завтракаю, заворачиваю в бумагу два куска хлеба, переложенные ломтиками сала, и бегу на работу. Утром все еще холодно, но я иду быстро и уже скоро мне становится тепло. В порту, перед конторой связи, выстроившись нестройным полукругом, стоит толпа гонцов. Все зевают, морщась от свежего ветра, дующего с океана. Все они перевязывают себя белыми лентами, только я один стою белой вороной. Раздается удар колокола и по высокой мачте над портовой управой взлетает черный шар.— Семь часов, — негромко говорит стоящий рядом со мной высокий худой длинноногий парень.На порог конторы выходит дон Чезаре. В правом кулаке у него зажата связка белых лент и цепь. Судя по всему, для меня. Его маленькие глазки шарят по толпе и я торопливо проталкиваюсь вперед. По толпе проносится негромкий гул. «Новенький», «свежая рыба», ухмыляются гонцы. Толстяк замечает меня и кивает.— Хорошо! — разносится над нашими головами его громкий голос. — Получайте задание на сегодня.Толстяк выкрикивает имена и каждый подходит к нему, на шее каждого защелкивается цепь, каждый получает связку бумажных листов и пакетов. Толпа редеет и через десять минут перед крыльцом не остается никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46