Там его деньги никого не удивляли, потому что даже в поселке, где он жил, наверняка были люди богаче. Кроме того, он был иностранцем, чужаком, который ест французский хлеб. Независимо от гражданства, трудолюбия или богатства он оставался бы там чужим до конца жизни, человеком, которого бы местное окружение терпело, но презирало. Никаких дружеских отношений, никаких контактов, кроме официальных, он иметь не мог.
– А дети?
– Дети – другое дело. Они родились уже во Франции, жили в большом городе, где отношения между людьми значительно либеральнее, чем в консервативной деревне. Дети, благодаря своим семьям, входят в городское общество, их признают своими. Тут огромная разница. Здесь же Червономейский с самого начала, с момента, когда его элегантная «симка» появилась на улицах Забегово, считался человеком, которому можно позавидовать. Людям нравилось его богатство и то, что он жил за границей. И при всем этом он был своим, земляком из-под Чешина. Стоило посмотреть, как этому человеку кланялись на улице, как приходили к нему за советом. Этого он и через сто лет не дождался бы в Лионе или даже в своей родной деревне.
– Да, – подтвердил майор, – Зигмунт прав. К тому же этот человек мог просто тосковать по родным краям.
– Может, он потому и пошел на преступление, чтобы потом вернуться на родину богатым человеком, – добавил Эдмунд Жешотко.
– Хватит теорий. – Майор понял, что совещание явно затягивается. – Нужно выяснить истинную фамилию садовода. Тополевский или Червономейский? Как после войны он оказался в Польше? Не совершил ли он здесь еще каких-нибудь преступлений? Жил ли он во Франции только под фамилией Червономейский? Может, он и там вел двойную жизнь? Что он делал в Советском Союзе после освобождения из плена? Как видите, впереди очень много работы. А еще те двое.
– Те двое?
– Именно, те два бандита. Нужно выяснить, что было с ними дальше, после изменения приговора. Нетрудно догадаться, что если они выжили, то уже должны быть на свободе. Одна из амнистий заменила все пожизненные сроки лишения свободы пятнадцатью годами. Значит, не позднее 1961 года они освободились. Что они делали потом? Где они живут сейчас?
– Куча работы. Не завидую Басе, – заметил Стефаньский.
– Каждому хватит работы, – утешил майор поручника, – вам тоже. Только когда все это проверим, можно будет установить, кто из этих двоих убийца. Естественно, опираясь на точные доказательства. А в данный момент у нас нет ни одного.
В тот же день в Варшаву было отправлено новое письмо с просьбой предоставить информацию о Ковалевском и Бунерло. В письме спрашивали, в каких исправительных заведениях они отбывали наказание, как себя вели, когда вышли на свободу и где находятся сейчас.
Тем временем пришла информация о рядовом III полка танковой дивизии «Бреслау», военнопленном из-под Сталинграда Вальдемаре Червономейском. Этот человек еще в 1944 году подал рапорт об освобождении его из лагеря и о разрешении вступить в ряды Войска Польского. Свое желание он мотивировал тем, что является поляком, родился на территории Польши, а в вермахт его взяли насильно, вопреки нормам международного права. Этот рапорт прошел длинную официальную дорогу. Каждое содержавшееся в нем сведение требовалось проверить, что в условиях продолжавшейся войны было не так просто сделать. В конце концов просьбу удовлетворили в марте 1945 года, но уже не Вальдемара, а Владислава Червономейского освободили из лагеря с правом выезда в Польшу. На этом след обрывался. В Польше Владислав Червономейский в этот период не был зарегистрирован.
Франция же подтвердила, что в 1948 году Владислав Червономейский, прежде проживавший в Эльзасе и оставивший здесь жену и двоих детей, вернулся на свое последнее место жительства, прибыв из Англии. До этого, как следовало из его документов, он находился в зоне американской оккупации на западе Германии и еще два года в Швеции. Французские власти подтвердили также, что затем Червономейский переселился под Лион, где завел собственное хозяйство. Судим не был. Перед выездом в Польшу все налоговые дела урегулировал.
– Так, – сказал Зайончковский, – из плена этого человека освободили достаточно поздно. Может, в конце войны он не сумел попасть в Войско Польское. А может, вообще не пытался. У него уже тогда, вероятно, появились какие-то преступные замыслы. Отсюда изменение имени, а позже фамилии.
– Удивляет меня одно совпадение, – добавила поручник Шливиньска. – Служба в танковой дивизии «Бреслау» говорит о том, что этот человек проходил военную подготовку в вермахте как раз в этом городе. Преступление тоже совершено во Вроцлаве. Думаю, Червономейский уже тогда слышал о богатствах Ротвальдов, может, даже лично знал их и с того времени вынашивал преступный замысел.
– Это тоже объясняет изменение имени и фамилии. А зачем бы еще он это сделал? В Польше ему ничто не грозило, не было также никаких препятствий для возвращения во Францию. Сотни и тысячи поляков из Франции и Бельгии, принудительно взятых в вермахт, возвращались к своим семьям после освобождения из советских лагерей для военнопленных. Возвращались также узники гитлеровских концлагерей. Им не чинили никаких препятствий. При французском посольстве в Варшаве существовала даже специальная миссия, помогавшая этим людям. Польские власти также оказывали им всяческую помощь. Так что у него не было причин бродяжничать три года по Западной Германии, Швеции и Англии.
– Этот путь был самым безопасным для убийцы Ротвальдов, – пояснил капитан Полещук. – Между прочим, он сказал своим соучастникам, что они вместе уйдут через Чехословакию, а сам выбрал совершенно другой маршрут. Наверное, где-то в районе Щецина перешел границу и попал в советскую зону оккупации, так тогда называлась территория сегодняшней ГДР. Потом он из Берлина перебрался в западную часть города, а оттуда без больших затруднений, поскольку имел много денег, к американцам в Западную Германию.
– А почему он не вернулся к семье в Эльзас?
– Может быть, он вначале вообще не собирался туда возвращаться. А может, считал, что лучше переждать года два где-нибудь в другом месте, пока дело заглохнет. Этот человек боялся также, что следствие, ведущееся в Польше, раскроет его подлинное имя и французский адрес. А как убийца такого известного человека, да еще с женой, он мог быть выдан Францией нашим властям или же предстать перед французским судом. В конечном счете разница была бы невелика: здесь виселица, там гильотина. Ничего удивительного в том, что человек, так тщательно спланировавший преступление и все свои последующие действия, чувствовал себя безопаснее в хаосе, который тогда господствовал в Германии.
– А почему Швеция и Англия? – Подпоручник Жешотко все же был непревзойденным мастером по части задавать вопросы.
– Образование дополняет ум, но лишь если он есть, – пробормотал Стефаньский.
Грохнул всеобщий смех. Эдмунд зарделся как девушка.
– Разве вас не учили, подпоручник, – сказал майор резким голосом, – что скрывающиеся преступники часто меняют место жительства? А поручника Стефаньского я попрошу не делать подобных замечаний.
– Одно хорошо, – заметила Шливиньска, – ответы, которые мы получили на наши вопросы, до конца проясняют дело Владислава Червономейского. Не нужно будет больше им заниматься. Кроме того преступления, как вытекает из результатов изучения его дальнейшей биографии, у него на совести ничего не было.
– Хватило и одного, но хорошего. – Неисправимый Стефаньский не умел держать язык за зубами. – До конца жизни хватило. Осталось и на красивый памятник на кладбище.
– Теперь все внимание мы должны сконцентрировать на двух бывших заключенных, – продолжала Шливиньска. – Один из них наверняка «алфавитный убийца». Однако правильно сказал гражданин майор, что у нас нет против этого человека никаких доказательств. И у нас будут трудности с установлением личности преступника.
– Который живет в Забегово.
– Не уверена. Они могут оба жить здесь. Но, возможно, не живет ни один. Может жить один, а убийца – тот, второй. Наконец, они могли сговориться между собой, в чем я, правда, сомневаюсь. Но все это только теоретические предположения. Посмотрим, что нам покажет будущее. Завтра утром мы должны получить ответ из Варшавы.
Варшава рассеяла сомнения. Оказалось, что Ковалевский вышел на свободу из тюрьмы в Равиге в августе 1960 года. Ему немного сократили срок за хорошее поведение. Он стал работать водителем городского автобуса в Познани – туда его направила милиция и помогла устроиться на работу. Через два года Ковалевский перешел на государственное автотранспортное предприятие. Тут он зарекомендовал себя трудолюбивым и добросовестным работником, и через некоторое время его перевели на международные линии. В основном он ездил во Францию и Италию. Еще через восемь лет он попросил увольнения, мотивировав свое желание усталостью от долгих рейсов, ухудшением здоровья, а также тем, что он женился на жительнице Нысы и хочет иметь работу, которая бы не разлучала его надолго с семьей.
Последнее время Ковалевский живет в Нысе и работает на оптовом складе фирмы «Сполем» водителем. У фирмы о нем очень хорошее мнение.
Иначе сложилась судьба второго соучастника. Двери на свободу открылись перед Бунерло во Вронках ровно через пятнадцать лет со дня убийства Генрика и Эммы Ротвальдов. Освободившись, он приехал в Варшаву и устроился на работу в объединение жилищного строительства «Варшава – Север». Однако кто-то, может быть и он сам, проболтался окружающим о его прошлом, и у него начались в связи с этим большие неприятности. Отношения с другими рабочими не складывались. Через полтора года «бандит», как все его называли, ушел из объединения. Переехал в Лодзь, но и там долго не задержался. Потом его видели в Щецине, где он работал строительным техником. Здесь он продержался около трех лет. Следующие два года окутаны тайной. Не удалось выяснить, где он был и что делал. В доме у дальних родственников в Варшаве, где у него была постоянная прописка, он по крайней мере не жил. Появился там лишь в 1968 году. Устроился работать на стройку. Вскоре, однако, и там к нему вернулась кличка «бандит». Нужно в который раз увольняться. Видимо, нервы бывшего уголовника не выдержали. В одно августовское утро патруль речной милиции нашел на берегу его одежду и записку. В ней Бунерло сообщал, что кончает жизнь самоубийством. Записка завершалась словами: «Государство простило, люди – нет. У меня больше не хватает сил с этим бороться». В момент совершения преступления этому человеку был 31 год. Когда он в 1969 году добровольно расстался с жизнью, ему исполнилось 54 года. Больше 23 лет он расплачивался за свою вину.
– Дело ясное. – Капитан Полещук первым прочитал письмо из Варшавы. – Ныса от Забегово в каких-нибудь тридцати километрах. Наши магазины снабжаются со складов «Сполем». Ковалевский наверняка по крайней мере раз в неделю ездит оттуда в нашем направлении. Он мог на улице узнать человека, который много лет назад уговорил его принять участие в преступлении, а потом на четырнадцать лет засадил в тюрьму. Отомстить было нетрудно.
– Если бы он убил только Червономейского, подозрения сразу бы пали на него. В таком случае не только «гений из Ченстоховы», – усмехнулся Стефаньский, – но и любой из нас начал бы копаться в прошлом реэмигранта из Франции. Поэтому хитрый шофер разыграл четыре спектакля и заслужил кличку «алфавитного убийцы». К случаю он решил развлечься наказанием преступников и именно под этим углом зрения выбрал еще три жертвы, строго придерживаясь алфавита.
– Правдоподобно, – согласился Станислав Зайончковский. – Но все это мы должны доказать Владимиру Ковалевскому. Для этого поручник Шливиньска завтра поедет в Нысу, – принял решение комендант.
Смерть в Нысе
– Откуда вы узнали? – такими словами полковник Эдвард Петровский, комендант милиции в Нысе, приветствовал поручника Барбару Шливиньску, когда девушка ранним утром представилась руководителю нысской милиции.
– О чем? Что случилось? – Шливиньску удивил странный вопрос соседей.
– Как? – в свою очередь ничего не понял полковник. – Вы не знаете, что ваш «алфавитный убийца» начал свою «деятельность» и у нас?
– Не может быть!
– Представьте себе. Как раз сегодня под утро в самом центре города, на рынке, в галерее Дома весов был убит человек. Из документов, которые были при нем, следует, что звали его Павел Эрлих. Итак, следующая буква алфавита. Я приказал, чтобы меня связали с вами. Когда вы вошли, я ждал у телефона. Подумал, что вы уже знаете.
– Нет. Я совсем по другому вопросу.
– Какое стечение обстоятельств! Но все равно хорошо, что вы здесь.
Барбару поразило это известие. Новое убийство никак не вписывалось в ее версию. Неужели убийца настолько утратил хладнокровие, что рискнул совершить еще одно, абсолютно ненужное с его точки зрения убийство? И это в Нысе – в городе, где он жил!
– Известны ли какие-нибудь подробности, пан полковник?
– Пока нет. Следственная группа и врач работают на месте преступления. Скоро должны быть тут. Если хотите, можете присоединиться к ним. Это недалеко, не больше двухсот метров отсюда. Сразу за углом нашей улицы рынок. Там увидите трехэтажный каменный дом с высокой крышей. Это самый ценный, кроме кафедрального собора, памятник нашего города – Дом весов. По счастливой случайности уцелел во время войны, хотя весь рынок со знаменитой ратушей и башней, которая долгое время была самой высокой в Европе, стал жертвой пожара. – Было видно, что полковник влюблен в свой город и великолепно знает его историю. – Как раз на галерее этого здания патруль нашел Эрлиха.
– Если позволите, я подожду здесь. Зачем им мешать?
– Думаю, так будет лучше всего. Что нового в Забегово?
– Самое важное – то, что мы теперь знаем, кто конкретно совершил четыре убийства, – объяснила Барбара. – Считаю, мы далеко продвинулись в следствии и находимся на правильном пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22