В традиционном черном бесформенном платье она напоминала одетую в траур бочку с ножками от рояля.
– Я никогда не встречаюсь с друзьями моего брата, – сказала она. – Свои деловые интересы он не связывает с семейной жизнью.
Так же, как ни одно украшение не оживляло ее туалета, ни одна нота дружелюбия не добавляла тепла ее сухим словам. Только такая самоуверенная личность, как Саймон к тому же подталкиваемая крайней необходимостью, могла бы пережить подобный прием, и Саймон нахально продолжал все так же обаятельно улыбаться.
– Это говорит только о том, как он ценит нашу дружбу. Мы работали вместе в Америке, откуда я родом, были почти компаньонами. И когда я пару дней назад обедал с ним на Капри, взял с меня слово, что я вас навещу.
– Зачем?
Вопрос это был явным вызовом и почти полным отказом. Было ясно, что Дестамио не присылал друзей к своему родовому очагу, подчиняясь порыву души, если присылал их вообще. Саймон отдавал себе отчет, что нужно найти весомый предлог, и быстро, иначе через несколько секундой снова окажется за воротами, не добившись ничего, кроме зрелища отталкивающих форм донны Марии.
– Алессандро настаивал, чтобы я познакомился с вами, – сказал он, постаравшись придать своему голосу разочарованный и холодный тон. – Рассказывал, какая замечательная у него сестра и как бы он хотел быть уверен, что в такую трудную минуту вы будете знать, к кому из его друзей можно обратиться.
Двусмысленность этих слов возымела свой эффект; заметный по изменению драконьего взгляда хозяйки; вначале в нем появилась неуверенность, а потом вроде даже ослабла ее непобедимая враждебность.
– Сегодня очень жарко, и перед уходом я вас угощу чем-нибудь холодненьким.
– Вашему гостеприимству нет предела, – ответил Саймон, каким-то чудом избежав саркастического тона.
Кивнув служанке, которая молча ждала поблизости, хозяйка тяжело упала в одно из кресел.
Саймон обернулся, чтобы взять кресло для себя, и при этом наткнулся на зрелище, которое превзошло его самые неправдоподобные ожидания.
Со стороны беседки из вьющихся роз, образовавшей вместе с оградой укромный уголок для загорания приближалась Джина Дестамио в бикини настолько крохотном, что обе части вместе не превышали размера солнечных очков. Ее кожа сияла золотом в последних лучах солнца, открытые детали ее фигуры более чем соответствовали чудесным ожиданиям, возникавшим у видевшего ее одетой. От этого вида даже такой старый циник, как Саймон Темплер, взялся бы писать очередной сонет. Но только не донна Мария, которая втянула воздух, как пылесос, страдающий астмой, а потом выпустила его, взорвавшись короткой фразой, сверкавшей молниями и грохотавшей, как извержение вулкана. На этом диалекте Саймон не понимал ни слова, о затронутые темы были совершенно ясны, судя по тону: бесстыдство, позорящее семью перед посторонним человеком, и общая деморализация молодого поколения. Громы и молнии обрушивались на растрепанную голову Джины, но она только улыбалась. Какими бы ни были другие результаты ее законченного швейцарского образования, но почтение к нормам матриархата миновало для нее бесповоротно.
Святому она подарила такую улыбку, что он едва не растаял.
– Вы должны меня извинить, – сказала она, – я не знала, что у нас гость.
– Это вы должны извинить меня, что я вторгся без спроса, – ответил Святой. – Но я даже не могу сказать, что сожалею об этом.
Она неторопливо набросила на себя лиловый жакетик, висевший на ее руке, в то время как растерянная донна Мария заставила себя заняться запоздалым представлением:
– Моя племянница Джина. Это синьор Темплер из Америки.
– Не видела ли я вас раньше? – невинно спросила Джина на прекрасном английском.
– Не думаю, что вы меня заметили, – ответил он тоже по-английски, – Вы смотрели сквозь меня на стену, как будто я – грязное окно, которое забыли вымыть.
– Извините. Но у нас тут старомодные обычаи. И так целый скандал, что я иногда езжу в город одна. Если бы я улыбалась всем, не представленным мне как положено, мне бы жизни не стало. Любой симпатичный сицилиец, тут же сделал бы ложные выводы. Но сейчас я счастлива, что представился удачный случай.
– Нон каписко Non capisco (итал.) – не понимаю.

, – прошипела донна Мария.
– Моя тетка не знает английского, – пояснила Джина и перешла на итальянский. – Вы приехали по делам или ради удовольствия?
– Вначале я полагал, что по делам, но когда ваш дядя направил меня сюда, это вдруг стало доставлять мне удовольствие.
– Дядя Алессандро? Я рада, что вы его знаете. Он был так добр ко мне...
– Джина, – прервала ее хозяйка поместья голосом, похожим на скрежет пилы по металлу. – Я уверена, что синьора не интересуют наши семейные дела. Мы только угостим синьора чем-нибудь освежающим, и он распрощается.
Служанка вернулась на террасу как раз вовремя, неся поднос с бутылкой вермута, чашу с кусочками льда, сифон и бокалы.
– Чудесно! – воскликнула Джина. – Я тоже хочу пить. Наливайте.
Тетка наградила ее убийственным взглядом, который открыто выражал горькое сожаление, что племянница уже вышла из того возраста, когда можно было перекинуть ее через колено и отвесить заслуженную кару. Однако это не произвело на девушку никакого впечатления. Когда она с привычной ловкостью занялась приготовлением напитка, за ее спиной Королева драконов только мрачно сверлила ее взглядом исподлобья.
– Вы уже видели что-нибудь в Палермо? – спросила Джина, как бы подыскивая нейтральную тему с учетом повысившегося кровяного давления своей надзирательницы.
– Немного, – ответил Саймон. – А что, по-вашему мнению, стоит посмотреть?
– Все! Собор, часовню Палатинов, Каса Професса, и еще вам нужно поехать в Монреале, это всего несколько километров отсюда, посетить романский собор и монастырь.
– Да, этим надо заняться, – согласился Саймон с энтузиазмом, удивительным для человека, который вопреки своему прозвищу редко считал соборы и монастыри интересными объектами. – А вы не хотели бы выбраться туда со мной и все мне показать?
– Я бы не против...
– Моя племянница не может вас сопровождать, – хриплым голосом заявила донна Мария. – Для этого есть профессиональные гиды.
Джина открыла рот, собираясь протестовать, но, видимо, передумала. Очевидно, она знала по опыту, что такие битвы без хитрости не выигрываются. Задумчиво взглянула на Святого, прикусив губу, словно прося, чтобы он придумал способ обойти этот запрет.
Саймон галантно поднял бокал за здоровье надзирательницы и начал понемногу пить, сожалея об отсутствии выбора.
Он так и не привык к вермуту в чистом виде и признавал его только как ароматическую добавку к джину или бурбону.
– Я не хотел бы быть причиной недоразумений, но это Алессандро подал мне идею, что, возможно. Джина захочет составить мне компанию.
Донна Мария уткнула в него мрачный взгляд, но не могла решиться назвать его лгуном или допустить, что он говорит правду.
– Я должна проверить нашу программу на неделю и выяснить, найдется ли у нее время, – сказала она наконец. – Извините меня. – Она заколыхалась и утиной походкой вошла в дом, не ожидая ответа на свои слова.
– Боюсь, я не понравился вашей тетушке, – заметил Саймон.
– Не только вы, – успокоила его Джина. – Она ненавидит всех, особенно мужчин. Временами я думаю, что это помогает ей жить. Так пропиталась собственным ядом, что, наверное, стала бессмертной. Будет сидеть здесь еще лет пятьдесят.
– Забавно, такая разница между ней и ее братом! Аль такой душевный парень!
– Это правда! Вы знаете, он опекает всю семью и покрывает все расходы! Отправил меня в пансион и занялся нашими делами. Если бы не он, не знаю, что бы мы делали. Когда мои родители погибли в автокатастрофе, они не были застрахованы, и в банке почти не осталось денег. Мне было тогда всего семь лет, но помню, как люди осматривали дом и говорили о продаже. К тому же дядя Аль был тогда очень болен и все думали, что он умрет. Но он поправился, поехал в Америку и скоро начал присылать деньги. С того времени всегда заботится о нас, хотя редко сюда приезжает. Тетка Мария говорят, что он не хочет огорчать нас, напоминай, как многим мы ему обязаны...
Святой удобно развалился в кресле, вытянув ноги, неохотно попивая вермут и слушая с деланным вниманием, но, прикрываясь этой маской, мозг его работал как компьютер, регистрируя каждое слово, сопоставляя с предыдущей информацией, перебирая гипотезы на основе различных комбинаций данных. Что-то из подсознания давало ему понять, что решение загадки Картелли-Дестамио где-то близко.
В тот момент, когда фрагменты начали собираться в единое целое, они вдруг снова разлетелись вдребезги от грубых звуков голоса, раздавшегося за спиной:
– Синьор, уже слишком поздно возвращаться в город. Было бы просто неприлично отпустить друга Алессандро на ночь глядя. Останетесь поужинать?
Еще более потрясающим, чем перемена в поведении, было выражение ее лица. Волна жизни пронеслась по неподвижным щекам, и бескровные губы раскрылись, показывая лузгающий оскал желтых клыков. Вначале Саймону показалось, что она может броситься на него и разорвать в клочья, но потом он решил, что это своего рода судорога, вызванная нервным спазмом. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошло, что происходит: донна Мария пыталась улыбнуться.

3

– Благодарю, вы очень любезны, – сказал Святой, сделав героическое усилие, чтобы справиться с потрясением, которое вызвало в нем это ужасное зрелище.
Джина явно была еще больше потрясена происшедшей переменой, и ей понадобилось больше времени, чтобы прийти в себя.
– Извините, мне надо переодеться. – Она вбежала в дом.
– А я должна дать несколько указаний прислуге, – донна Мария с трудом пыталась быть любезной, что было заметно по ее лицу. – Прошу, располагайтесь и выпейте еще.
Она ушла, и Саймон остался один, задумавшись над этой странной переменой.
Минутой позднее снова вошла служанка, принеся бутылку джина «Ллойд», присоединив его к напиткам на подносе.
– Донна Мария подумала, что вам это больше по вкусу, – сказала она и снова исчезла.
Саймон закурил и осмотрел бутылку. Она была, судя по всему, неначатой, с нетронутой пробкой, и Марии наверняка не хватило бы времени добавить туда наркотики или яд и восстановить закупорку; а поскольку бутылка эта явно хранилась в доме Дестамио без всякой гадости, можно было приняться за нее без лишнего риска. Разумеется, в разумной дозе... Святой с удовольствием вылил содержимое своего стакана в кашпо с цветами и занялся приготовлением очень сухого мартини, испытывая при этом чувство блудного сына, для которого семья зарезала лучшего барашка.
Тем не менее в глубине души он чувствовал какую-то странную пустоту, которая только обостряла его восприятие и готовность действовать по любому сигналу.
Он не питал никаких иллюзий насчет того, что его шарм и светские манеры вдруг растопили каменное сердце донны Марии. Для всей этой метаморфозы следовало найти реальное объяснение и выяснить, что было ее причиной.
Возникал вопрос: что это за причина?
Где-то в глубине раздался бой часов, открылась дверь, и на террасе показалось кресло-каталка. Сидевший в нем старик был, очевидно, ровесником усадьбы – выглядел он достаточно старым, чтобы когда-то самому ее построить.
– Прекрасный вечер, – не выдержал в конце концов Саймон, когда стало ясно, что инициатива оставлена за ним.
– Ах, – отозвался старец.
Протянул сморщенную дрожащую руку, но не для приветствия, а в сторону бутылок на столе.
– Чем вас угостить? – спросил Саймон.
– Ах...
Саймон в порядке компромисса смешал поровну сладкий и сухой вермут и подал старику стакан.
– Ах... – повторила почтенная мумия, отпив маленький глоток и расплескав остальной напиток на пол террасы.
– Что вы думаете о последней книге Данте? – Саймон рискнул начать разговор.
– Ах, – произнес патриарх голосом мудреца и уселся поудобнее, чтобы со вкусом пожевать беззубыми деснами, уставив на Святого моргающие и влажные провалы глаз.
Возможности светской беседы были исчерпаны, и Саймон уже задумался, не стоит ли сделать что-нибудь приятное своему визави, пытаясь его расшевелить, но его спасло возвращение Джины, на этот раз одетой в нечто прямое и очень тонкое, провокационно прилегающее к закруглениям ее фигуры, которую он мог воспроизвести по памяти с клинической точностью.
– Дядюшка вам надоел?
– Вовсе нет, – ответил Святой. – Только мне не удается найти общую тему разговора. А может быть, ему мешает мой акцент?
– Бедный дядюшка, – сказала Джина, улыбаясь, похлопывая старика по руке. – Я всегда помню его таким же старым, но он всегда очень любил меня. Рассказывал мне забавные истории, как воевал с Гарибальди в его последней кампании, и его не волновало даже, когда нас чуть не выбросили на улицу.
– Ах, ах, – произнес старец, чуть выпрямившись, как будто эти слова оживили какие-то давно забытые воспоминания, но порыв его тут же иссяк, и он снова осел в кресле, отказавшись от дальнейших комментариев.
– Дядюшка? Он что, брат Алессандро?
– Ох нет. На самом деле он дядя Алессандро и донны Марии.
Как будто на звук своего имени снова появилась хозяйка дома. Если она и сменила свой туалет на вечернюю модель, то только взгляд специалиста мог бы уловить разницу, поэтому на шее появилась золотая цепь, а в волосах – гребень, усыпанный бриллиантами, чтобы особо подчеркнуть торжественную официальность туалета.
– Не обращайте внимания на дядюшку, синьор Темплер, – сказала она с деланной улыбкой, запоминавшей оскал скелета. – Он плохо слышит и еще хуже соображает, но ему приятно быть вместе с нами. Если вы допили свой аперитив, можем идти ужинать.
Она первой вошла в дом, в обширный, слабо освещенный холл, из которого резная деревянная лестница вела куда-то в темноту, и Саймон бы не удивился, вылети оттуда нетопыри. Джина отодвинула с дороги кресло, и Святой взялся ей помогать, надеясь встретиться с ней взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23