https://wodolei.ru/catalog/accessories/polka/
..
– Какой информацией мог обладать Святой, чтобы шантажировать Алессандро? – Вмешался новый голос, и Дестамио даже подпрыгнул при его звуке. Принадлежал он мужчине с величественным носом, в котором Саймон инстинктивно определил наиболее активного члена Совета.
– Ничего, Сирано, ничего особенного, – голос Дестамио звучал еще более хрипло, чем обычно. – Но я хочу знать, с чего вдруг он вообразил, что может доставить мне неприятности и с кем он работает, чтобы покончить со всем этим.
– Если он не представляет опасности, то чего ты боишься, Алессандро? – безжалостно настаивал он. – Чем здесь тогда заниматься?
– Баста, – прервал хозяин, прежде чем Дестамио нашел слова. – Можете подождать с вашими склоками, пока я умру. А до того я решаю.
Его губы едва шевелились, а на бледном лице не было никаких следов оживления или волнения. Только глаза, невероятно живые, снова смотрели на Святого с почти физически ощутимой сосредоточенностью.
– Я давно хотел посмотреть на тебя, Саймон Темплер, – продолжал он на классическом итальянском, который, очевидно, служил компенсацией разницы диалектов, которые были свойственны большинству присутствующих и которые делали сицилийца таким же непонятным для жителя Калабрии, как и для любого иностранца. – Никто из тех, кто бросал вызов мафии, не оставался в живых так долго, как ты. И вот ты снова стоишь на нашем пути. Но я не уверен, неизбежно ли тебе быть нашим врагом. Опираясь на нашу мощь, ты мог бы стать гораздо богаче, чем сейчас. С твоей ловкостью и отвагой мы могли бы стать еще сильнее.
– Значит ли это, – медленно спросил Саймон, – что после всего, что было, ты предложил бы мне шанс присоединиться к вам?
– Это возможно, – сказал дон Паскуале. – Такие вещи случались. Даже великие народы, бывшие смертельными врагами, становились союзниками.
Святой на миг задумался, прикидывая, какую пользу он мог бы извлечь из такого фантастического предложения и как долго он мог бы вести такую игру. Перед его мысленным взором пронеслось множество различных возможностей.
Но впервые в жизни непроницаемость его лица не стада преградой для неотрывного испытующего взгляда.
– Но нет, – дон Паскуале заговорил раньше, чем Святой смог сформулировать ответ, – ты думаешь только о том, как бы это использовать, чтобы выбраться из ситуации, в которой ты оказался. Вот почему мне нужно было тебя увидеть, самому услышать твой ответ. Аудиенция окончена.
Дестамио толкнул Святого так, что тот налетел на бандита, ждавшего за дверью, и рявкнул:
– Забери его обратно и запри как следует!
Массивные двери захлопнулись; эскортировавший Саймона бандит схватил его за локоть и силой потащил через прихожую, галерею и по великолепной лестнице так грубо, что Святому пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить равновесие и не слететь по ступеням вниз головой.
Последний удар коленом швырнул его в ту же камеру. Двери захлопнулись, и ключ заскрежетал в замке. Теперь, оставшись в одиночестве, Святой мог приложить все силы, чтобы избавиться от пут. Меньше чем через три минуты одна рука его уже была свободна, а с другой он свивал остаток веревки. Еще не сбросив ее на пол, он одним прыжком оказался у окна.
До того он понятия не имел, как долго был без сознания после удара по голове в мавзолее, а связанные руки не позволяли взглянуть на часы. Но сейчас, когда лампочка осталась за спиной, он увидел, что небо уже посерело от первых признаков рассвета. И этих жалких проблесков оказалось достаточно, чтобы стало ясно, почему его похитители оставили открытым окно без решетки.
Палаццо прилепилось к самому краю пропасти. Окно, из которого он выглядывал, находилось в гладкой стене без какого бы то ни было отверстия на пятнадцать футов в одну и другую сторону. Внизу стена сливалась с вертикальной скалой, служившей фундаментом. Еще ниже скала отвесно падала в непроницаемую тьму.
Глава V
Как Саймон Темплер разгуливал по солнцепеку и пил из разных бутылок
1
Пиджак Святого исчез, и карманы брюк были опустошены полностью, кроме горсти мелочи, оставленной словно в насмешку. Он взял пятилировую монету и, просунув в окно руку, бросил ее в пропасть. Как ни напрягал слух, звук удара, однако, не долетел. Что бы там внизу ни было, до него было очень далеко.
Двери шансов не оставляли. Они были сделаны солидно, из толстых досок, соединенных в шип и окованных железом; с замком, вероятно, можно было поупражняться соответствующими инструментами, но ни при себе, ни в пустой камере не было ничего, чем можно было бы воспользоваться. Окно же могло оказаться разновидностью русской рулетки с пятью вместо одного патронами в барабане, тем не менее это был единственный возможный путь к спасению. А оставаться – означало верную смерть.
Не теряя времени, Саймон содрал с кровати покрывало и начал рвать его на узкие полосы. Связанные вместе с веревкой, снятой с запястий, они давали около тридцати футов длины, правда, сомнительной прочности. Он, как и все, часто читал об этом способе, но не имел случая в нем практиковаться. Испытать импровизированный канат не было другой возможности, кроме как тянуть изо всех сил; при этом никаких дефектов вроде бы не обнаружилось. Не прошло и десяти минут, как один конец веревки был уже привязан к раме кровати, а та уперта в стену под окном так, чтобы этот импровизированный спасательный канат свешивался как можно ниже. Саймон сел на подоконник, свесив ноги в бездну, и насколько возможно оценил ситуацию. Хоть детали пропасти внизу еще были скрыты утренней мглой, небо начинало быстро светлеть, все подробнее проясняя детали топографии местности.
Скала, на которой возвышалось здание, была частью одного из склонов узкой долины, вдоль которой растянулось небольшое селение с высоким шпилем церкви, возвышающимся над белесыми домами. За местечком снова вздымались холмы, а вдали – даже высокие горы, закрывавшие небо. С левой стороны сквозь рассеивавшийся туман можно было различить тонкую нитку дороги, взбиравшейся по противоположному склону; справа, как казалось отсюда, дорога спускалась вниз. Удерживаясь одной рукой и высунувшись как можно дальше, он был вознагражден видом солнца, отражавшегося вдали в воде. Значит, дорога справа вела к морю и должна была стать путем его бегства. Он не имел понятия, где находится, но знал, что внутренние районы Сицилии почти полностью занимают горные цепи, а все главные дороги тянутся вдоль побережья этого треугольного острова, соединяя крупные города, лежащие у моря.
За дверьми снова раздались шаги и послышался металлический скрежет ключа в замке. Если он вообще собирался отсюда сматываться, оставался, пожалуй, последний шанс.
Он развернулся, соскользнул с подоконника и повис, удерживаясь только кончиками пальцев. Потом ухватил одной рукой самодельный канат и постепенно перенес на него вес тела, проверяя прочность. Старый брезент растянулся, но не разорвался; теперь главным желанием Саймона стало как можно скорее расстаться со своим канатом, поэтому, спускаясь со скоростью циркового акробата, он старался избегать рывков, которые могли бы превысить предел прочности сомнительного спасательного средства.
Он был на середине спуска, когда в окне над ним показались вытаращенные глаза, и еще на два ярда ниже, когда потрясение оформилось в слова:
– Че коза фаи? Che cosa fai? (итал) – Что вы делаете?
Учитывая, что человек, задавший подобный вопрос, в этих обстоятельствах не мог всерьез ожидать ответа, Саймон вопрос проигнорировал и стал еще больше внимания уделять своим гимнастическим упражнениям. Он смотрел вниз, когда человек наверху вынул револьвер, и узнал об этом, только услышав грохот выстрела и визг пули, срикошетившей от стены возле головы. Нужны были железные нервы и стальное самообладание, чтобы не нарушить ровного ритма спуска, но Саймон был больше обеспокоен прочностью каната, чем квалификацией стрелка наверху.
Потом он услышал голос Аля Дестамио, громко препиравшегося со стрелком. Ему показалось, что Аль не желает дальнейшей стрельбы, но причины этого не могли его слишком обрадовать. Пока они спорили, Саймон съехал еще ниже и повис на конце каната. Судорожно сжимая его в руках, он взглянул вниз и увидел, что его ноги еще на целый метр не достигают основания стены, фундамент которой начинался в полуметре от края скалы. Ниже этого края стена круто падала вниз под углом градусов в восемьдесят, и высота этого обрыва была достаточна, чтобы раскрыть парашют, об отсутствии которого Саймон в этот миг горько пожалел. Тем более что спор в окне над ним очевидно разрешился компромиссом, поскольку кто-то начал отчаянно трясти и дергать его единственную опору. Ничего не оставалось, как рискнуть еще раз. Он разжал руки и прыгнул...
Приземлился мягко, на пальцы, согнув колени, чтобы погасить инерцию. Обломки и мусор скатились в обрыв, но скала оказалась достаточно прочной. Он чуть отдохнул, прижавшись к гладкой стене здания и завидуя осьминогам с присосками на щупальцах. На расстоянии двадцати шагов справа от него был поворот за угол. Добравшись туда, он мог определить свои дальнейшие шаги в зависимости от того, какие там откроются возможности. Далее его план не распространялся, и, как оказалось, не зря. Один из охранников, видимо, уже находившийся снаружи, услышав выстрелы, высунулся из-за того угла, к которому направлялся своим опасным маршрутом Саймон.
– Буон джорно Buon giorno (итал.) – здравствуйте, добрый день.
, – сказал Святой с максимальной убедительностью. – Скажите, я здесь пройду в ванную?
Реакция была столь же ясной и недвусмысленной, как трюк с замедленной съемкой в немых фильмах. Отвисшая челюсть охранника превратила его удивленный рот в подобие вытянутого о, демонстрируя интересную коллекцию золотых зубов вперемежку с почерневшими корнями их менее привлекательных соседей, которым еще не подошла очередь укрыться золотом.
– Че коза фаи?
– Эббене Эббене – итал. – все в порядке
, – ответил он, осторожно опускаясь на одно колено, другую ногу он опустил в обрыв, нащупывая опору. – Знаете, были жалобы на фундамент этого замка. Нельзя, чтобы конец дона Паскуале наступил раньше времени от того, что комната, в которой он лежит больной, обвалилась под ним. Поэтому меня вызвали для проверки состояния кладки. Мы подозреваем грунтовые воды. Вы считаете это правдоподобным?
Мнение его слушателя, который в тупом оцепенении стоял как загипнотизированный, пока Святой до подбородка не исчез под скальным выступом, так и осталось неизвестным, потому что тот отлетел назад и вместо него появился человек, стрелявший из окна наверху.
– Назад! – закричал он с идиотской самоуверенностью, одновременно пытаясь прицелиться.
– Очень жаль, но мой профсоюз разрешает мне только спускаться вниз. Если вы хотите, чтобы я поднимался, придется вам обеспечить лифт.
Этот рассудительный ответ не остудил запала стрелка, но у того возникли дополнительные трудности, вытекавшие из возникшего положения. Пропасть начиналась прямо у его ног, а цоколь здания с правой стороны почти смыкался с ее краем. Будь это с противоположной стороны или будь он левшой, не было бы ничего проще, как высунуть голову и руку с револьвером за угол дома и стрелять. Но, привыкнув пользоваться правой рукой, он не мог как следует прицелиться, так как не было места, чтобы сделать шаг за угол, просто было некуда поставить ногу. Он пробовал несколько раз пальнуть без опоры, выгнув наружу руку в запястье, но, разумеется, промазал, а отдача едва не лишила его неустойчивого равновесия на краю пропасти. Тогда Саймон бросился по вертикальной стене с неожиданной ловкостью, сделавшей бы честь и покорителям Эвереста. Он в свое время немного занимался скалолазанием, так же как и любым другим необходимым видом спорта, но никогда не считал себя настоящим альпинистом. Высокооктановый адреналин был единственным горючим, двигавшим Святым, распластавшимся как паук на почти отвесной стене. Пальцами ног он нащупывал неровности, дающие хоть малейшую возможность для упора, пальцами рук цеплялся за выбоины и трещины, которые в этом неуступчивом камне могли образовать только столетия воздействия атмосферных осадков.
После нескончаемо долгого спуска что-то вдруг задело его по плечам и оказалось кривой суковатой ветвью. Сделав резкий поворот, он ухватился за нее, спрыгнул на землю и помчался между деревьями.
Далеко вверху раздался звук стартера, перешедший в рев автомобильного мотора. Кто-то понял, что легче отрезать его от конечной цели, чем пытаться достать из начальной точки.
Он бежал.
Полоса открытого поля разделяла лес и сады, и, когда он пересекал ее, сзади что-то загрохотало, что-то просвистело высоко над ним и врезалось в землю. Он воспринял это спокойно, потому что понимал, что на таком расстоянии пистолет был не более опасен, чем удачно брошенный камень. Гораздо серьезнее была другая угроза. Он вдруг услышал вой перегруженного мотора, и огромный черный лимузин, удивительно напоминавший фильмы из эпохи сухого закона в Америке, с грохотом вылетел на дорогу, бежавшую мимо дома вниз и свернул к городку. Судя по безумной скорости спуска и лихости прохождения поворотов в клубах пыли по самому краю обрыва, намерение его седоков было весьма решительным. Хотя скальная эскапада закончилась благополучно, путь ему все равно мог быть отрезан... Святой ускорил шаг и почти съезжал по склону, перескакивая каменные изгороди, противопоставляя свою скорость и силу длинной окружной дороге, по которой приходилось двигаться автомобилю. Оказавшись под защитой деревьев, резко свернул вправо, и эта перемена курса сделала его невидимым для наблюдавших с вершины. Лимузин тоже скрылся за деревьями, но Саймон мог следить за его продвижением по вою переключаемых передач и протестующему визгу шин на поворотах. Фактором раздражающей неопределенности была неясность, в каком месте пересечется его путь с дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Какой информацией мог обладать Святой, чтобы шантажировать Алессандро? – Вмешался новый голос, и Дестамио даже подпрыгнул при его звуке. Принадлежал он мужчине с величественным носом, в котором Саймон инстинктивно определил наиболее активного члена Совета.
– Ничего, Сирано, ничего особенного, – голос Дестамио звучал еще более хрипло, чем обычно. – Но я хочу знать, с чего вдруг он вообразил, что может доставить мне неприятности и с кем он работает, чтобы покончить со всем этим.
– Если он не представляет опасности, то чего ты боишься, Алессандро? – безжалостно настаивал он. – Чем здесь тогда заниматься?
– Баста, – прервал хозяин, прежде чем Дестамио нашел слова. – Можете подождать с вашими склоками, пока я умру. А до того я решаю.
Его губы едва шевелились, а на бледном лице не было никаких следов оживления или волнения. Только глаза, невероятно живые, снова смотрели на Святого с почти физически ощутимой сосредоточенностью.
– Я давно хотел посмотреть на тебя, Саймон Темплер, – продолжал он на классическом итальянском, который, очевидно, служил компенсацией разницы диалектов, которые были свойственны большинству присутствующих и которые делали сицилийца таким же непонятным для жителя Калабрии, как и для любого иностранца. – Никто из тех, кто бросал вызов мафии, не оставался в живых так долго, как ты. И вот ты снова стоишь на нашем пути. Но я не уверен, неизбежно ли тебе быть нашим врагом. Опираясь на нашу мощь, ты мог бы стать гораздо богаче, чем сейчас. С твоей ловкостью и отвагой мы могли бы стать еще сильнее.
– Значит ли это, – медленно спросил Саймон, – что после всего, что было, ты предложил бы мне шанс присоединиться к вам?
– Это возможно, – сказал дон Паскуале. – Такие вещи случались. Даже великие народы, бывшие смертельными врагами, становились союзниками.
Святой на миг задумался, прикидывая, какую пользу он мог бы извлечь из такого фантастического предложения и как долго он мог бы вести такую игру. Перед его мысленным взором пронеслось множество различных возможностей.
Но впервые в жизни непроницаемость его лица не стада преградой для неотрывного испытующего взгляда.
– Но нет, – дон Паскуале заговорил раньше, чем Святой смог сформулировать ответ, – ты думаешь только о том, как бы это использовать, чтобы выбраться из ситуации, в которой ты оказался. Вот почему мне нужно было тебя увидеть, самому услышать твой ответ. Аудиенция окончена.
Дестамио толкнул Святого так, что тот налетел на бандита, ждавшего за дверью, и рявкнул:
– Забери его обратно и запри как следует!
Массивные двери захлопнулись; эскортировавший Саймона бандит схватил его за локоть и силой потащил через прихожую, галерею и по великолепной лестнице так грубо, что Святому пришлось напрячь все силы, чтобы сохранить равновесие и не слететь по ступеням вниз головой.
Последний удар коленом швырнул его в ту же камеру. Двери захлопнулись, и ключ заскрежетал в замке. Теперь, оставшись в одиночестве, Святой мог приложить все силы, чтобы избавиться от пут. Меньше чем через три минуты одна рука его уже была свободна, а с другой он свивал остаток веревки. Еще не сбросив ее на пол, он одним прыжком оказался у окна.
До того он понятия не имел, как долго был без сознания после удара по голове в мавзолее, а связанные руки не позволяли взглянуть на часы. Но сейчас, когда лампочка осталась за спиной, он увидел, что небо уже посерело от первых признаков рассвета. И этих жалких проблесков оказалось достаточно, чтобы стало ясно, почему его похитители оставили открытым окно без решетки.
Палаццо прилепилось к самому краю пропасти. Окно, из которого он выглядывал, находилось в гладкой стене без какого бы то ни было отверстия на пятнадцать футов в одну и другую сторону. Внизу стена сливалась с вертикальной скалой, служившей фундаментом. Еще ниже скала отвесно падала в непроницаемую тьму.
Глава V
Как Саймон Темплер разгуливал по солнцепеку и пил из разных бутылок
1
Пиджак Святого исчез, и карманы брюк были опустошены полностью, кроме горсти мелочи, оставленной словно в насмешку. Он взял пятилировую монету и, просунув в окно руку, бросил ее в пропасть. Как ни напрягал слух, звук удара, однако, не долетел. Что бы там внизу ни было, до него было очень далеко.
Двери шансов не оставляли. Они были сделаны солидно, из толстых досок, соединенных в шип и окованных железом; с замком, вероятно, можно было поупражняться соответствующими инструментами, но ни при себе, ни в пустой камере не было ничего, чем можно было бы воспользоваться. Окно же могло оказаться разновидностью русской рулетки с пятью вместо одного патронами в барабане, тем не менее это был единственный возможный путь к спасению. А оставаться – означало верную смерть.
Не теряя времени, Саймон содрал с кровати покрывало и начал рвать его на узкие полосы. Связанные вместе с веревкой, снятой с запястий, они давали около тридцати футов длины, правда, сомнительной прочности. Он, как и все, часто читал об этом способе, но не имел случая в нем практиковаться. Испытать импровизированный канат не было другой возможности, кроме как тянуть изо всех сил; при этом никаких дефектов вроде бы не обнаружилось. Не прошло и десяти минут, как один конец веревки был уже привязан к раме кровати, а та уперта в стену под окном так, чтобы этот импровизированный спасательный канат свешивался как можно ниже. Саймон сел на подоконник, свесив ноги в бездну, и насколько возможно оценил ситуацию. Хоть детали пропасти внизу еще были скрыты утренней мглой, небо начинало быстро светлеть, все подробнее проясняя детали топографии местности.
Скала, на которой возвышалось здание, была частью одного из склонов узкой долины, вдоль которой растянулось небольшое селение с высоким шпилем церкви, возвышающимся над белесыми домами. За местечком снова вздымались холмы, а вдали – даже высокие горы, закрывавшие небо. С левой стороны сквозь рассеивавшийся туман можно было различить тонкую нитку дороги, взбиравшейся по противоположному склону; справа, как казалось отсюда, дорога спускалась вниз. Удерживаясь одной рукой и высунувшись как можно дальше, он был вознагражден видом солнца, отражавшегося вдали в воде. Значит, дорога справа вела к морю и должна была стать путем его бегства. Он не имел понятия, где находится, но знал, что внутренние районы Сицилии почти полностью занимают горные цепи, а все главные дороги тянутся вдоль побережья этого треугольного острова, соединяя крупные города, лежащие у моря.
За дверьми снова раздались шаги и послышался металлический скрежет ключа в замке. Если он вообще собирался отсюда сматываться, оставался, пожалуй, последний шанс.
Он развернулся, соскользнул с подоконника и повис, удерживаясь только кончиками пальцев. Потом ухватил одной рукой самодельный канат и постепенно перенес на него вес тела, проверяя прочность. Старый брезент растянулся, но не разорвался; теперь главным желанием Саймона стало как можно скорее расстаться со своим канатом, поэтому, спускаясь со скоростью циркового акробата, он старался избегать рывков, которые могли бы превысить предел прочности сомнительного спасательного средства.
Он был на середине спуска, когда в окне над ним показались вытаращенные глаза, и еще на два ярда ниже, когда потрясение оформилось в слова:
– Че коза фаи? Che cosa fai? (итал) – Что вы делаете?
Учитывая, что человек, задавший подобный вопрос, в этих обстоятельствах не мог всерьез ожидать ответа, Саймон вопрос проигнорировал и стал еще больше внимания уделять своим гимнастическим упражнениям. Он смотрел вниз, когда человек наверху вынул револьвер, и узнал об этом, только услышав грохот выстрела и визг пули, срикошетившей от стены возле головы. Нужны были железные нервы и стальное самообладание, чтобы не нарушить ровного ритма спуска, но Саймон был больше обеспокоен прочностью каната, чем квалификацией стрелка наверху.
Потом он услышал голос Аля Дестамио, громко препиравшегося со стрелком. Ему показалось, что Аль не желает дальнейшей стрельбы, но причины этого не могли его слишком обрадовать. Пока они спорили, Саймон съехал еще ниже и повис на конце каната. Судорожно сжимая его в руках, он взглянул вниз и увидел, что его ноги еще на целый метр не достигают основания стены, фундамент которой начинался в полуметре от края скалы. Ниже этого края стена круто падала вниз под углом градусов в восемьдесят, и высота этого обрыва была достаточна, чтобы раскрыть парашют, об отсутствии которого Саймон в этот миг горько пожалел. Тем более что спор в окне над ним очевидно разрешился компромиссом, поскольку кто-то начал отчаянно трясти и дергать его единственную опору. Ничего не оставалось, как рискнуть еще раз. Он разжал руки и прыгнул...
Приземлился мягко, на пальцы, согнув колени, чтобы погасить инерцию. Обломки и мусор скатились в обрыв, но скала оказалась достаточно прочной. Он чуть отдохнул, прижавшись к гладкой стене здания и завидуя осьминогам с присосками на щупальцах. На расстоянии двадцати шагов справа от него был поворот за угол. Добравшись туда, он мог определить свои дальнейшие шаги в зависимости от того, какие там откроются возможности. Далее его план не распространялся, и, как оказалось, не зря. Один из охранников, видимо, уже находившийся снаружи, услышав выстрелы, высунулся из-за того угла, к которому направлялся своим опасным маршрутом Саймон.
– Буон джорно Buon giorno (итал.) – здравствуйте, добрый день.
, – сказал Святой с максимальной убедительностью. – Скажите, я здесь пройду в ванную?
Реакция была столь же ясной и недвусмысленной, как трюк с замедленной съемкой в немых фильмах. Отвисшая челюсть охранника превратила его удивленный рот в подобие вытянутого о, демонстрируя интересную коллекцию золотых зубов вперемежку с почерневшими корнями их менее привлекательных соседей, которым еще не подошла очередь укрыться золотом.
– Че коза фаи?
– Эббене Эббене – итал. – все в порядке
, – ответил он, осторожно опускаясь на одно колено, другую ногу он опустил в обрыв, нащупывая опору. – Знаете, были жалобы на фундамент этого замка. Нельзя, чтобы конец дона Паскуале наступил раньше времени от того, что комната, в которой он лежит больной, обвалилась под ним. Поэтому меня вызвали для проверки состояния кладки. Мы подозреваем грунтовые воды. Вы считаете это правдоподобным?
Мнение его слушателя, который в тупом оцепенении стоял как загипнотизированный, пока Святой до подбородка не исчез под скальным выступом, так и осталось неизвестным, потому что тот отлетел назад и вместо него появился человек, стрелявший из окна наверху.
– Назад! – закричал он с идиотской самоуверенностью, одновременно пытаясь прицелиться.
– Очень жаль, но мой профсоюз разрешает мне только спускаться вниз. Если вы хотите, чтобы я поднимался, придется вам обеспечить лифт.
Этот рассудительный ответ не остудил запала стрелка, но у того возникли дополнительные трудности, вытекавшие из возникшего положения. Пропасть начиналась прямо у его ног, а цоколь здания с правой стороны почти смыкался с ее краем. Будь это с противоположной стороны или будь он левшой, не было бы ничего проще, как высунуть голову и руку с револьвером за угол дома и стрелять. Но, привыкнув пользоваться правой рукой, он не мог как следует прицелиться, так как не было места, чтобы сделать шаг за угол, просто было некуда поставить ногу. Он пробовал несколько раз пальнуть без опоры, выгнув наружу руку в запястье, но, разумеется, промазал, а отдача едва не лишила его неустойчивого равновесия на краю пропасти. Тогда Саймон бросился по вертикальной стене с неожиданной ловкостью, сделавшей бы честь и покорителям Эвереста. Он в свое время немного занимался скалолазанием, так же как и любым другим необходимым видом спорта, но никогда не считал себя настоящим альпинистом. Высокооктановый адреналин был единственным горючим, двигавшим Святым, распластавшимся как паук на почти отвесной стене. Пальцами ног он нащупывал неровности, дающие хоть малейшую возможность для упора, пальцами рук цеплялся за выбоины и трещины, которые в этом неуступчивом камне могли образовать только столетия воздействия атмосферных осадков.
После нескончаемо долгого спуска что-то вдруг задело его по плечам и оказалось кривой суковатой ветвью. Сделав резкий поворот, он ухватился за нее, спрыгнул на землю и помчался между деревьями.
Далеко вверху раздался звук стартера, перешедший в рев автомобильного мотора. Кто-то понял, что легче отрезать его от конечной цели, чем пытаться достать из начальной точки.
Он бежал.
Полоса открытого поля разделяла лес и сады, и, когда он пересекал ее, сзади что-то загрохотало, что-то просвистело высоко над ним и врезалось в землю. Он воспринял это спокойно, потому что понимал, что на таком расстоянии пистолет был не более опасен, чем удачно брошенный камень. Гораздо серьезнее была другая угроза. Он вдруг услышал вой перегруженного мотора, и огромный черный лимузин, удивительно напоминавший фильмы из эпохи сухого закона в Америке, с грохотом вылетел на дорогу, бежавшую мимо дома вниз и свернул к городку. Судя по безумной скорости спуска и лихости прохождения поворотов в клубах пыли по самому краю обрыва, намерение его седоков было весьма решительным. Хотя скальная эскапада закончилась благополучно, путь ему все равно мог быть отрезан... Святой ускорил шаг и почти съезжал по склону, перескакивая каменные изгороди, противопоставляя свою скорость и силу длинной окружной дороге, по которой приходилось двигаться автомобилю. Оказавшись под защитой деревьев, резко свернул вправо, и эта перемена курса сделала его невидимым для наблюдавших с вершины. Лимузин тоже скрылся за деревьями, но Саймон мог следить за его продвижением по вою переключаемых передач и протестующему визгу шин на поворотах. Фактором раздражающей неопределенности была неясность, в каком месте пересечется его путь с дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23