Город опоясывала река с соленой водой, вечно текущей по кругу. Все это были, конечно, древние символы времени. Танатос пообещал отпустить Эвридику при одном условии: Орфей не должен был смотреть на нее, пока они не покинут Аид и не выйдут наружу. Причины такого решения нам неясны, никаких официальных бумаг пока найти не удалось, но представляется вероятным, что столь быстрое погружение в царство времени каким-то образом обезобразило или даже полностью преобразило ее.
И вот Орфей, верный слову, которое он дал Танатосу, повернулся к Эвридике спиной и двинулся впереди нее к свету; он шел по прямой тропе, зажатой между двумя высокими стенами из темного камня, и играл на лютне, чтобы подбодрить ее и ускорить ее неуверенные шаги. Но настал миг, когда желание утешиться видом ее лица оказалось в нем столь сильным, что он, не думая, обернулся и посмотрел на нее. Этого было достаточно. Она вскрикнула и, лишившись сил, упала. Орфей побежал к ней, но она растаяла во тьме до того, как он успел коснуться ее протянутых рук. Он услыхал только слабое «прощай» и остался один на каменистой тропе. В одиночестве он вышел на свет.
Высказывалось мнение, что Эвридика не хотела покидать мир времени и нарочно окликнула Орфея, чтобы он обернулся и поглядел на нее; возможно, она состарилась, и ей не верилось, что он будет любить ее такой. Истину еще предстоит установить. Сам же Орфей стал бродить по полям и лугам своей родной земли, беспрерывно стеная и сокрушаясь, пока боги не сжалились над ним. Он был взят на небо, где его лютня преобразилась в скопление звезд; после этого людям на земле стала слышна музыка сфер.
Эта история во многих отношениях горька и печальна, но нет причин сомневаться в том, что она в целом правдива. Хотя некоторые детали еще нуждаются в проверке и уточнении, существование Аида и горы Олимп, как и созвездия Лиры, уже доказано. Несчастливая судьба Орфея, таким образом, представляет собой центральный и подлинный факт древней истории. Вы можете теперь войти в демонстрационный зал и осмотреть воссозданного там пса о трех головах, а затем я отдам краткую дань второй эпохе нашей земли.
17
Эпоха Апостолов была эпохой страданий и плача, когда сама земля считалась источником зла и все жившие на ней были осуждены как грешники. Боги покинули ее, и люди верили, что природный мир осквернил свое духовное наследие предательством. Апостолы распространяли доктрину, согласно которой человеческий род в прошлом совершил некий ужасный проступок, суть которого неизвестна и который может быть искуплен лишь молитвами и покаянием; вскоре боль стала цениться ради нее самой. Апостолы утверждали также, что многообразные боги теперь соединились в одно божество, которое прячется в облаке или, реже, в ослепительном свете. Этот бог, согласно заявлениям апостолов, уже обрек часть своих творений на вечную муку в области, называемой «адом»; ее местоположение пока не установлено, но мы считаем, что она находится где-то недалеко от Аида. В чем, однако, мы уверены — это в том, что религия апостолов воистину была религией крови и страданий. Вот почему в ту стародавнюю пору ангелы посещали землю лишь изредка, а если все же наведывались, то совсем ненадолго, ибо, как сообщил нам сам Гавриил, на разумную беседу рассчитывать не приходилось.
Причины последующего краха религии в точности нам неизвестны, хотя можно предположить, что она оказалась подорвана определенными внутренними противоречиями. Утверждая, к примеру, такие ценности, как сочувствие и сострадание, она преследовала тех, кто не соглашался с ее верховенством; она возвеличивала всемогущее божество, настаивая при этом, что всякая личность свободно выбирает спасительный или гибельный путь. Эти парадоксы держались много веков, но в конце концов вера рухнула, уступив место иным, на вид более складным и правдоподобным, объяснениям, дававшимся в эпоху Крота.
18
Платон. Я ощущал такой восторг, что мог говорить без запинки.
Душа. Как я сказала перед тем, как ты перебил меня, ты обрел голос.
Платон. И горожанам этот голос понравился. Я словно бы защищаю их, защищая при этом себя. Пока я изучаю и истолковываю прошлое, они могут о нем не беспокоиться. Я дарую им убежденность, и этого достаточно.
Душа. Но они слушают очень внимательно.
Платон. И смеются.
Душа. Нет. Ты их неправильно понял. Этот смех — всего-навсего восхищение твоим ораторским даром. Помнишь, как ты рассказывал о последних днях эпохи Крота? Это было великолепно.
19
Века, которыми завершилась эпоха Крота, являют нам, возможно, самые величественные и ужасные сцены во всей земной истории. Кому под силу, к примеру, верно отобразить отчаяние, которым был преисполнен культ паутин и сетей, распространившийся среди людей в те последние годы? Они носили эти мрачные одеяния словно бы в знак благоговения и вместе с тем рабства, как будто пытаясь скрыть с их помощью свою собственную тьму. Легковерные, подобно их предкам, они внушили себе новое суеверие, суеверие прогресса, но в крайности своего состояния не ведали, куда ведет их этот прогресс, если вообще ведет куда-либо. Ничто, впрочем, не могло подготовить их к ужасу конца.
Священники той поры утратили визионерские качества и сделались простыми техниками; их познания были столь ограниченными, что главным их делом были преобразования цифр и чисел в материальном мире. Одна из групп в составе этой священнической касты была обучена обозревать небеса (в старинных текстах люди эти назывались астрономадами или астронумераторами) для того, чтобы поддерживать повсеместную уверенность в регулярности и предсказуемости движения светил. Именно это, как мы считаем, называлось наукой. Однако вдруг настал момент, когда один из наблюдателей заметил, что отдельные слабые области света каким-то образом исчезли. Другой наблюдатель, находившийся в другом районе земли, заметил пропажу некоторых иных отдаленных источников излучения. В страшной тревоге астронумераторы сошлись и стали совещаться; они пришли к выводу, что эти звезды и туманности исчезли просто потому, что на них никто не смотрел. Испытывая растущее отчаяние, техники принялись изучать свои карты и модели, чтобы составить список небесных объектов, которые не находились под непрерывным наблюдением. Эти объекты, конечно, тоже исчезли. Вожди эпохи Крота внезапно оказались перед фактом: элементы их вселенной переставали существовать, если не были предметом активных поисков или изучения. При жизни одного поколения сформировалась вера в то, что ночное небо со всеми его свойствами и характеристиками сотворено человеческим восприятием.
Все галактики и созвездия стали объектами постоянного внимания, как будто еще можно было поддерживать существование этой вселенной согласованным усилием воли. Но поздно. Техников охватило сомнение. Потом постепенно, сектор за сектором, погасли все звезды. Начавшись, процесс не мог быть остановлен; с одного затмившегося участка мрак растекался по всему ночному небу. Поскольку астрономады теперь считали себя ответственными за то, что они обозревали, они заметались, неспособные определять направление обзора хоть с какой-то уверенностью. И тьма распространялась.
Населению об этих событиях поначалу не сообщали, и люди не заметили отсутствия нескольких отдаленных звезд. Но когда медленно начали исчезать самые заметные фигуры ночного неба, возник великий, всепоглощающий страх. Иные заговорили о том, что надо молиться. Молиться? Но кому, чему? Люди давным-давно отказались от всякой идеи божества, находящегося внутри них или же внешнего по отношению к ним. Кто способен воссоздать те сцены ярости и отчаяния, что разыгрались, когда смысл восьмисотлетних деяний эпохи Крота стал наконец проясняться? Гнев людей поначалу обратился на священников, которые, как людям теперь казалось, всегда обманывали их и манипулировали ими; они обрушились с проклятиями на творцов разума, абстрактных суждений и подступающей тьмы. Но служители науки сами были в ужасе и замешательстве от разворачивавшихся над их головами событий. Они не понимали раньше и не поняли теперь, что вся их деятельность была магией, что их вселенная была эманацией человеческого сознания. А потом… потом вдруг померкло солнце.
Последовавший за этим период страха и злобы описан во многих хрониках. Люди эпохи Крота не видели, не могли видеть света в самих себе, и они яростно ополчились на темную и ложную действительность, которая была воздвигнута вокруг них. Иные дивились тому, что все еще живут, все еще дышат; но в большинстве своем те, что населяли эту гиблую цивилизацию, дали волю охватившей их жажде насилия и разрушения. Вначале они обратились против механизмов и тех, кто ими управлял, и, как сообщают наши историки, принялись жечь машины. В этом великом пожаре сгорели сети и паутины, служившие священным облачением для тогдашнего суеверного культа; люди разбили все экраны и световые знаки, посредством которых этот культ был организован. Потеряв контроль над своей вселенной, они вместе с ним утратили и веру в сотворившую ее цивилизацию. В ночи, которая окутала их мир, словно саваном, их вычислительные орудия, их средства связи и передвижения — все это теперь показалось им ненужным и бессмысленным. И они со всем этим разделались — уничтожили, сожгли дотла. И лишь тогда, среди изнеможения и безмолвного отчаяния, которыми был отмечен конец эпохи Крота, начал распространяться благодетельный человеческий свет.
Вскоре после великого пожара, когда пламя сошло на нет, возникло приглушенное, смутное, сумеречное свечение; его источником казалась сама земля, и, обволакивая людей, свет набирал силу. Наконец воцарился ясный день, и не было больше ночного неба, которое так долго обманывало людей и властвовало над ними; они возрадовались было, но затем испугались, увидев, что сияние исходит также и от них самих. Этот момент мы с достаточной определенностью можем считать началом эпохи Чаромудрия.
20
Платон. Я внушил горожанам такую убежденность, что никакого желания проверять услышанное у них не возникло. И я сам был убежден. Не ошибался ли?
Душа. Не могу сказать.
Платон. Что, если прошлое — сплошная выдумка или легенда?
Душа. Непохоже.
Платон. Позволь мне тогда спросить иначе. Что, если мое толкование книг ошибочно?
Душа. Кому это может быть ведомо?
Платон. Тебе.
Душа. Я ведаю то, что ведаешь ты.
Платон. Для бессмертного существа ты очень скромна. Ты же понимаешь прошлое и способна заглянуть в будущее.
Душа. Может быть, между ними нет разницы.
Платон. В эпоху Чаромудрия люди узнали, что будущие события влияют на все стороны их настоящего.
Душа. Так ты мыслишь.
Платон. Так я мыслил. Упомянул ли я об этом в моем выступлении?
21
Эпоха Чаромудрия началась с той поры, когда на земле возник человеческий свет. Он разогнал мрачное наваждение Крота, и горожане стали привечать друг друга, не страшась и не маскируясь. Но хотя в целом этот ранний период был периодом радости и пробуждения, он был несчастливым и трудным для тех, кто испугался обретенной свободы. Иные, к примеру, сочли этот новый мир существующим только в их сознании и со стонами бросились прочь от людей. Другие закрыли глаза, не желая видеть ничего вокруг, и уснули беспробудным сном.
Но пора тревог миновала, унеся с собой мнимости абстрактных законов и неизменных размерностей. Первым свидетельством перемен стало сообщение о том, что на лугах Греции люди увидели скачущего кентавра. Затем пришла еще одна новость: в северной Франции был замечен феникс, встающий из пепла; размерами он был приблизительно с орла, расцветкой перьев пурпурно-золотой. А когда поблизости от берегов Малой Азии стали слышны голоса сирен, а в окрестностях Дублина — причитания банши[20], все поняли, что многочисленные духи земли вышли из заточения, длившегося почти тысячу лет. Пошли разговоры об эльфах и кракенах, о сильфидах и валькириях, о единорогах и саламандрах; ткань прежней действительности распускалась на глазах — или, вернее, в нее вплелось так много новых нитей, что сама она теперь виднелась лишь изредка.
Без этого нам не понять легенд раннего Чаромудрия. Мы читаем об огромных кораблях из золота, приплывающих из Эльдорадо с грузом золотых плодов и златокрапчатых обезьян, о послах из Утопии, много веков скитавшихся по морям, прежде чем достичь лондонской гавани. Именно тогда поднялась из океана Атлантида, именуемая также Авалоном, Кокейном и островом Блаженных; в эпоху Крота она лежала ниже поверхности, доступной человеческому зрению, но теперь восстала из вод во всей своей красе и славе. Не столь радостными были, однако, вести о том, что на Суматре обнаружена теснина Злых Щелей[21], а на валлийской границе — Трясина Отчаяния[22].
Но ничто не могло умерить воодушевления, охватившего наших предков, когда им стала известна история родного города, Из сочинений Гальфрида Монмутского, великого ученого и историка, они узнали, что Лондон был основан Брутом Троянским в ту пору, когда «Ковчег Завета был захвачен филистимлянами». Были обнаружены и другие исторические труды — среди авторов можно назвать Маколея и Тревельяна, — но они были написаны позже и поэтому представляются менее надежными. У Гальфрида горожане, жившие в эпоху Чаромудрия, прочли, что после падения Трои Бруту явилась богиня Диана и велела ему плыть к острову, лежащему дальше солнечного заката, и основать там город, который станет подлинным чудом света. Остров звался Альбион, и, высадившись на его белый берег, Брут столкнулся там с племенем великанов, которых он в конце концов одолел в битве. Мы, разумеется, обнаружили свидетельства, говорящие о том, что великаны действительно существовали, обнаружили в больших холмах, что по-прежнему окружают наш город; то, что сохранилось от их усыпальниц, можно видеть в Музее тишины. После победы над великанами Брут основал Новую Трою, которая стала называться городом Луда, или Лондоном, и дал городу свод духовных законов, которые действовали в правления Лира, Корделии и самого Луда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12