Я вошел в нумизматический зал, оглядел разбитые витрины. Грабители забрали все: золото, серебро, медь и банкноты. Наверное, решили толкнуть коллекцию в сборе. Целой оставалась только витрина в углу, на которой экспонировался мамонтовый свитер. Я остановился напротив нее. Уникальная одежда, сделанная ради забавы начальника геологической партии, ворам оказалась не нужна.
Зато пригодится черному археологу!
Резкий удар пистолетной рукоятью расколошматил стекло. Я бережно достал с витрины свитер, отряхнул осколки.
– Зачем он тебе? – с недоумением спросил Слава.
– Носить буду, холодно ночью в тайге, – я скинул куртку и облачился в мамонтовый свитер. Он доставал мне до середины бедра и был тяжелый, как кольчуга. Куртка, надетая поверх, будто заковала меня в латы. – А что? Полезная вещь! Хоть не зря съездили.
– Ништяк, прибарахлился, – сказал Слава. – Теперь давай-ка валить отсюда, пока нас зимогоры не выщемили.
– Правильно, Вадик нас заждался.
Мы просквозили через разгромленный музей. Напоследок окинув его взглядом, я заметил, что, помимо эвенкской одежды, пропала пальма и боевой лук со стрелами. Вероятно, кому-то из мародеров понравились. Впрочем, какое мне дело до причуд устьмарьских крадунов!
С такими мыслями я выскочил на крыльцо и нос к носу столкнулся с серым человеком. Я сначала его не узнал в гражданской одежде, лишь по нездорово серому лицу, навеки заклейменному зоной, определил шныря, постоянно клянчившего у нас сигареты. Только поэтому и не выстрелил, хотя рука машинально рванулась вверх и палец потянул спусковой крючок. Серый отпрянул – срез ствола чиркнул его по носу.
– Так это вы… а я думаю, кто приехал? – зачастил шнырь. – Слава, вы из Усть-Марьи собираетесь сдернуть? Возьмите меня с собой. Куда угодно, а? Я в кузове притырюсь и мешать не буду.
– Сейчас бы я тебя завалил, – выдохнул я, опуская ПМ. – Тебе сказочно повезло, что я не дотянул спуск.
– Возьмешь меня, Слава? – шнырь проигнорировал мое откровение.
– Тебе же только что объяснили, что ты чудом жив остался, – разъяснил афганец. – Ты нам на хрен не нужен, братэлла. У тебя сегодня, считай, второй день рожденья. Иди, празднуй.
– Ты че, командир, какой на фуй праздник! Видал, че творится? Тут зомби в кровавом угаре по улицам шастают и рвут всех подряд.
– Не всех, – сказал я. – Это зомби с понятиями. Они только ментовских валят по старой памяти да по указу Феликса Романовича. Тебя если не тронули, то и дальше не тронут, не ссы.
Имя Проскурина произвело на шныря сильное впечатление. Он оглянулся, словно боялся, что нас подслушивают.
– А вы слышали, что хозяина… – серый выдержал драматическую паузу.
– Короче! – нетерпеливо одернул Слава.
– …что хозяина в пещере подменили?
– Знаем, – ответил я. – Мы там были.
– И че там?
– Ничего хорошего. А что с зоной? Гляжу, ты на воле, и прикид у тебя вольнячий.
– Зона вчера взбунтовалась. А потом эти… зомби через запретку полезли и всех ментов чкр-р!.. – Серый красноречиво резанул себя ребром ладони по горлу. – Загрызли!
– Ну вот, сам видишь, что творится, – сказал я. – В пещере было то же самое.
– Вот и я о том же, – зачастил шнырь. – Когти рвать надо. Возьмите меня с собой, все равно куда. На трассе высадите, я там уж своим ходом. Попутку поймаю…
– Отставить! – отрезал Слава.
Командирский тон серый понял и смирился. Обмяк, словно из него вынули хребет, понуро сошел с крыльца.
Не обращая больше на шныря внимания, мы сели в грузовик.
– Хорошо, что он про тумблер не знает, – я покосился в боковое зеркало, но ничего там не высмотрел. – Иначе нам попутку пришлось бы ловить.
– Может, он водить не умеет, – пожал плечами Слава. – Уебан тот еще по виду.
– Ну и храни его Господь! – Я постарался выкинуть этого придурка из головы.
Ситуация, когда я чуть было не замочил шныря, чем-то напомнила пьяную разборку на ночном проспекте, после которой «ниву» пришлось отмывать от крови.
Мы развернулись и покатили назад. Серый исчез, наверное, забежал в Дом офицеров. Решил еще чем-нибудь поживиться или спрятался от зимогоров. Ходячие мертвецы были слишком большим испытанием для слабых нервов. После виденной в пещере Кровавой реки они не казались чем-то ужасным, но всем остальным нормальным людям, не посвященным в таинства харги, зимогоры должны были представляться наглядным подтверждением конца времен в полном соответствии с Апокалипсисом.
Убитые кварталы Правой стороны, мост, клоака Левой. К моему удивлению, кроме зимогоров в исподнем, из бараков повылезали вполне человеческого вида обитатели босяцкого района. От дохляков они старались держаться подальше, но в целом страха не выказывали, а занимались своим делом – таскали воду из колонки, рубили дрова, шли по улице, будто ничего не случилось. Жизнь налаживалась, пусть даже при новой, шаманской власти.
Вадик прятался в кустах на расстоянии прямой видимости от машины.
– Я уже думал, вы не приедете, – простонал он, выходя навстречу, когда мы составили грузовики вплотную задними бортами и вылезли, чтобы перетащить Врата.
– Мы в музей заезжали, – сказал я.
– Зачем?! – изумился Вадик.
– За свитером, – язвительно хмыкнул Слава. – Ильюха замерз.
– Ну вы даете! Вообще страх потеряли.
Я ухватился за покореженную стойку и запрыгнул в кузов. Золотые пластины басовито звякнули под ногами. Корефан, повесив автомат за спину, присоединился ко мне. Я откинул тент нашего нового грузовика. И тут же отпрянул. В кузове кто-то ждал!
В ближнем бою доставать и снимать с предохранителя пистолет уже не было времени. Я инстинктивно рванул из-под свитера заткнутый за ремень Сучий нож и тут же о него порезался.
– Стой, командир! – взмолился серый.
Я замер, сердце колотилось. Ранку на пальце щипало, из нее показалась кровь.
Шнырь торопливо выбирался на свет.
– Ты че творишь? – Слава выругался. – На хрен ты здесь оказался?
– А там я что буду делать? – прохныкал серый.
– А тут нам что с тобой делать?
– Пусть пользу приносит, – шипя от боли и слизывая текущую из пореза кровь, я осторожно засунул клинок под брючный ремень сбоку и прикрыл мамонтовым свитером. – Давайте грузить.
Втроем ворочать золотые плиты было сподручнее, хотя все равно тяжело. Пыхтя и матерясь сквозь зубы, мы перекантовали Врата в новую машину. Укрытые брезентом, пластины были в относительной недосягаемости для посторонних глаз, а мы, соответственно, в безопасности.
Закончив погрузку и слив горючее с раздолбанной машины в новую, собрались на короткий перекур. Слава угостил шныря сигаретой из найденной в вещмешке пачки.
– Что же с тобой делать? – афганец задумчиво выпустил тонкую струю дыма.
– А че? – глаза серого забегали. – До трассы бы меня докинули, а там я…
– До какой трассы? – грустно сказал Вадик.
– А че?..
– Да ниче, – безразличным тоном обронил Слава.
Только что наглый, как стая колымских педерастов, шнырь окончательно посерел лицом до оттенка ржаной муки. Он видел золото. Он знал, что мы увозим Врата с собой.
– Беги в лес, – неожиданно для себя сказал я.
– Что?
– Если ты сейчас убежишь, никто тебе в спину стрелять не будет.
Слава шумно вздохнул.
Это было неправильно, но проклятый шнырь ассоциировался с несчастным пацаном, перед которым я был виноват.
– Сделай так, чтобы мы тебя долго искали.
– Бегом! – рыкнул Слава.
Серый человек, словно подстегнутый плеткой, бросился наутек. Слава бросил руку назад, зацепил цевье, потянул «Калашников».
– Нет, – я схватил корефана за руку. – Пусть уходит.
– Ты че?
– Жизнь за жизнь, – сказал я. – Он здесь все равно никому ничего не расскажет.
Мы долго смотрели друг другу в глаза.
Тем временем серый скрылся за деревьями.
– Наигрались в гляделки? – спросил Вадик.
– Поехали, – я первый отвел взгляд, потому что дело было сделано.


* * *

Мы провели ночь в грузовике, съехав с дороги в лес. Вадику дали отоспаться в кабине, на широком зиловском диване, а сами улеглись в кузове. Давить на массу можно было без боязни – ехали весь день и от Усть-Марьи оказались слишком далеко, чтобы нас беспокоили зимогоры.
На рассвете я пробудился от леденящего озноба. Не спасал и мамонтовый свитер. Ночью я долго корчился от холода на жесткой скамейке и заснул, подогнув колени к животу. Четвертая по счету ночевка в спартанских условиях далась тяжело. Спину ломило, и дальше лежать, скорчившись в эмбриональной позе на узких досках с широкой щелью посередине, было невыносимо.
Кряхтя и постанывая, я спрыгнул с борта и наконец-то смог разогнуться.
– Ох-ох-ох, что ж я маленьким не сдох! – вырвался из груди крик души.
Размяв спину, я сорвал охапку листьев помягче и присел под кустом.
Было зверски свежо. Лес еще дремал. Со стороны дороги понизу веял легкий ветерок, подмораживая открытые части тела. Я дрожал, обхватив руками плечи, и старался расслабиться. Так я пропустил появление зверя, заметив только когда он приблизился почти вплотную.
Сначала я принял его за длинную черную собаку, но толстый пушистый хвост, который он держал на отлете, как все лесные животные, разубедил меня в этом. Зоолог я никудышный, но росомаху определить сумел. Настоящую, живую, а не харги, к счастью, но тоже хорошего мало. Зверь подходил все ближе, ветер дул в мою сторону, донося его смрадный запах.
Процесс у меня уже пошел, и я застыл, не зная, что делать. Кидаться с криком к машине было неразумно. Во-первых, со спущенными штанами я был как стреноженный конь; во-вторых, неизвестно, как росомаха отреагирует на убегающего. Вдруг инстинкт сработает, примет за добычу, кинется вдогонку и покусает за голую жопу! Росомахи славятся своим злобным и подлым нравом. Недаром северные народы верят, что в росомах вселяются души особо вредных шаманов.
Зверь шел прямо на меня, его уже можно было коснуться рукой. Я затаил дыхание. Хищник остановился, задрал голову и посмотрел прямо в душу. Морда у него была совсем не звериная, и все из-за глаз. Я понял, что поверья не лгут – на меня смотрел Проскурин!
Лязгнув, открылась и громко хлопнула дверца «Урала». Вадик выбрался из кабины. Звук сорвал напряжение. Я громко вскрикнул и по-настоящему обосрался. Крик, вонь и появление постороннего вспугнули росомаху. Зверь отпрянул и метнулся прочь, неся свой хвост параллельно земле. Все-таки росомахи – бздиловатая порода. Правда, на моем примере схожее представление можно было составить и о человеке.
Черная шкура еще мелькала среди деревьев, когда из кузова выпрыгнул Слава. Тяжело, гулко притопнул подошвами, приземлившись. Я пустил в ход листья и покинул укрытие, едва не ставшее ловушкой.
– Чего орешь? – широко зевнул друган.
– Росомаху видел. Подошла вплотную, вот так, – показал я.
– Да ну?
– В самом деле! – Страшные человеческие глаза лесного чудовища и острый частокол длинных желтых зубов все еще стояли перед моими глазами.
– А че не сцапал?
– Это меня чуть не сцапали, – я никак не мог успокоиться.
– Че не стрелял?
– Про пистолет я даже не вспомнил, – хмыкнул я, машинально поддернув штаны. Не осрамился хоть, и слава Богу!
Вадик сидел на подножке и задумчиво глядел в чащу.
– Как близко звери подходят, – изрек он. – Совсем людей не боятся.
– Тайга, – напомнил я.
– Да тьфу на нее, – Слава бодро помочился на переднее колесо. – Скоро мы из тайги уедем!
– Хорошо бы. Задерживаться в лесах, где шастают звери, похожие на умерших врагов, не хотелось ни минуты.
Над головой захлопали крылья. На ветку сосны прямо надо мной опустилась ворона, поерзала, переступая лапами, и сипло каркнула.
Облегчившись, Слава залез в кабину и стал прогревать движок. Мучимый болезненной слабостью, Вадик поспешил присоединиться к нему, и на какое-то время я остался один.
Я стоял, прислушиваясь к звукам пробуждающегося леса. Поднялся ветер и шумел в кронах сосен, словно море, катящееся ровными волнами на мягкий песок. Я попытался представить лазурную воду, блестящую мелкой рябью на жарком солнце, но дело не шло. Никак не удавалось оправиться от встречи с Проскуриным. Вернее, с очередной его ипостасью. Или чем-то другим, каким бы оно ни было.
Иллюзия безопасности рассеивалась довольно болезненно. В какой-то момент мы с компаньонами ощутили свободу от мира Кровавой реки. Теперь, когда Усть-Марья была далеко, а демонический зверь появился совсем рядом, я стал подозревать, что невозможно убежать от напасти, если тащишь ее источник с собою. И еще я решил по прибытии в Санкт-Петербург вплотную заняться изучением вырезанных на Вратах рисунков. Возможно, расшифровка пиктограммы даст немало полезной информации о харги и научит, как с ними бороться. Опыт показывал, что древние шаманы умели это делать успешно.
Я обернулся на негромкий треск. Мечты о курорте развеялись. В других обстоятельствах хрупнувшая под ногой веточка вряд ли была услышана за ревом ураловского мотора, но теперь мое ухо ловило любой мелкий звук.
Позади меня стоял старик, настоящий эвенкский шаман: в дохе, расшитой кожаной бахромой, с костяными погремушками на шнурках, в высокой меховой шапке и сапогах, похожих на виденные в усть-марьском музее. Плечи по-стариковски сутулились, руки свисали вперед, словно крылья дохлой птицы.
С виду старец был не опасен, маленький, дряхлый, с тонкой морщинистой шеей, но его изуродованное лицо, вся левая часть которого представляла собой сплошной вдавленный шрам, если не внушало отвращение, то заставляло задуматься, какой заразой он переболел и как ухитрился выжить. Старик выглядел убогим, но перед ним я чувствовал слабость. И еще – одиночество. Друзья не видели меня и не могли прийти на помощь.
Эвенк не был похож на старца, пригрезившегося в часовне. Он не был связан с восхитительным золотым светом, но и не имел ничего общего с красным туманом харги. Он был совершенно иным, однако столь же потусторонним.
Я понял, что должен его выслушать.
– Тайхнгад! – прокаркал древний шаман.


ЧАСТЬ 3. ПОЛКОВНИКУ НИКТО НЕ КНОКАЕТ Кнокать – делиться, одаривать, платить (жарг.).



1

Летящий с кухни сквознячок овевал щеки чадом горелого сала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44