При дальнейшем расследовании удалось установить, что незадолго до того, 16 сентября, Гай приказал, чтобы она отправилась за Мари-Анж Робитэй и привела ее к себе домой. Затем объяснялся с ней. Толстая Питр услышала часть их беседы.
– Он снова врал. Как и всегда. Медовые речи, затем сделал совсем другое. Но тогда он сказал ей, что все уже приготовил, и как только ей исполнится двадцать один год, они поженятся. Я ничего не понимала тогда, и мне казалось странно, что он возьмет и разведется.
Она вытерла лоб и затылок, глубоко вздохнула, словно была рада, что все уже позади. Ей стало легче. Но глаза у нее все еще бегали, словно она ожидала беды. Инспектор Белек наблюдал за ней. Он не верил ей, но знал, что она сама должна решиться. Минуту он ни. о чем не спрашивал Питр, оставив ее наедине со своими мыслями. Она не долго выдержала душевные терзания. Ее решимость наконец окрепла, и она стала рассказывать:
– Это случилось 13 августа. Несчастливое тринадцатое число. Пришел Гай, остановился у двери. Он усмехался. Я знала эту его ехидную ухмылку и понимала, что ничего хорошего она мне не предвещает. Он показал все мои расписки и пообещал их уничтожить, когда я окажу ему любезность. Он сказал «любезность», вы понимаете – «любезность»! У него, мол, есть подруга, некая Кот… Он даже не удосужился придумать ей какое-нибудь необычное имя. И у этой Кот в Ривьер-о-Пен есть ферма. Для выкорчевки деревьев ей нужен динамит. Так везде делают. Он, мол, пообещал этой Кот, что поможет ей и вышлет или привезет динамит, точно я уже не помню.
– Вы обещали помочь? – спросил инспектор Гуйеметт.
– А что мне оставалось делать? Он сказал, что ему никто не продаст динамит, и это была правда. Он вспомнил, что когда-то я рассказывала ему о своей знакомой, которая гуляет с продавцом товаров для земляных работ. Вот он, вероятно, и мог бы нам помочь.
– Вы действительно знали этого человека?
– Тогда еще нет.
– Как зовут вашу знакомую?
– Паран.
– А продавца?
– Леопольд Жиро.
– Где он работал?
– В фирме «Самсон и сыновья».
– Вы вместе пошли к нему?
– Да. Госпожа Паран представила меня, как владелицу фермы, Кот. Потом она говорила, говорила и наконец убедила своего приятеля., что у меня есть служебное разрешение для покупки динамита, но я забыла его дома и уже не буду возвращаться в такую даль. Он записал имя и адрес, естественно, вымышленные, продал мне десять фунтов динамитных зарядов и девятнадцать капсюлей. При получении я расписалась как Кот, сунула покупку в сумку и вечером передала динамит Гаю. Он пришел за ним в ресторан, в котором я работала. Но Гай – подонок, я уже вам это говорила. Он сказал, что забыл мои расписки дома. И сказал об этом только тогда, когда сумка с динамитом была у него в руках.
– Доставьте мадам Паран, – сказал инспектор Белек де
журному полицейскому, когда закончил допрос Маргерит Питр.
Госпожа Паран действительно сначала ничего не знала и не имела ни малейшего представления, в каком деле ее попросили выступить посредником. Однако когда она узнала из газет о катастрофе и попытке самоубийства Маргерит Питр, то стала обо всем догадываться. Но женщина не нашла в себе смелости пойти в полицию и все рассказать.
Торговец Леопольд Жиро рассказал следующее:
– Я продал ей динамит Д-1 и капсюли в медных оболочках. Понимаю, что не должен был этого делать, но разве могло мне что-нибудь подобное прийти в голову? Знаете, сколько я их продаю переселенцам с севера? Каждый старается выкорчевать лес и расширить свое поле. Все корчуют пни динамитными шашками. Это обычное дело…
Инспектор Белек отправил сообщение в Монреаль, и оба эксперта – Пепен и Пекле подтвердили, что среди обломков они обнаружили какие-то остатки, похожие на объединенные динамитные заряды с медными капсюлями. Наконец у Белека и Гуйеметта было достаточно улик, чтобы получить ордер на арест Альбера Гая. В одиннадцать часов вечера 23 сентября его арестовали в доме его матери в Лимуале. Он не был похож ни на убийцу, ни на донжуана. Тощий, невзрачный, тридцатидвухлетний зазнайка, вероятно, еще веривший в то, что полиция ни в чем не сможет его уличить. Ведь он так ловко все провернул, что вина должна упасть на других.
Его обвинили в массовом убийстве, в том, что при посредничестве Маргерит Питр он подложил в самолет мину с часовым механизмом, чтобы избавиться от своей нелюбимой жены. При этом погибли еще двадцать два невинных пассажира, в том числе четверо детей, три члена экипажа и стюардесса.
– Ничего подобного я не совершил, – упрямо повторял он.
– Маргерит Питр созналась, нам все известно.
– Маргерит Питр может говорить все что ей вздумается. Я не знаю ни о каком убийстве, никакой посылки я не видел и не знаю, почему мне надо было склонять ее к самоубийству. Все, что она вам рассказала – сказки. Я не имею к этому никакого отношения.
– Но ведь Маргерит Питр ваша хорошая знакомая? – спросил инспектор Белек.
– Хорошая или нет, но мы знаем друг друга уже не один год. Она работала на меня, продавала всякую мелочь. А ее брат, инвалид в коляске, ремонтировал мне часы. Это все. Больше с этой семьей у меня не было ничего общего.
– Вас с ней связывало как минимум еще одно дело, – сказал инспектор Гуйеметт.
– Какое же? – спросил Гай.
– Ваша маленькая любовная тайна. Или вы станете утверждать, что не знаете, кто такая Мари-Анж Робитэй или Николь Кот?
– Зачем мне это отрицать? Я влюбился. Это может с каждым случиться. И я это не скрывал. И жена знала об этом. Однако когда случилась эта история с самолетом, все между нами уже было кончено. Спросите кого хотите – жена знала об этом. Мало того, что она трагически погибла, так мы еще остались одни с дочерью.
Хорошо взвешенные ответы на вопросы следователей. Этот худощавый молодой человек вел себя как первоклассный актер. Свою роль несчастного вдовца он играл безошибочно. Но ведь была еще Мари-Анж Робитэй. Пришла, села напротив инспектора Белека, отбросила со лба челку и стала исповедоваться, словно давно ждала удобного случая.
– Мы встретились в дансинге в 1947 году. Я была сумасшедшей девчонкой. Ничто меня не интересовало, я отрицала все и вся, страшно скучала и не могла терпеть родителей, которые постоянно мне что-то запрещали и лезли со своими советами. Я бредила высшим светом, который знала из кинофильмов. Любой ценой я хотела добиться перемен. Наша жизнь в Лоу-эр-Таун казалась мне хуже тюремной. Сначала мы танцевали, затем сидели вдвоем за столиком, и Берт рассказывал мне о себе. Ювелир! Тогда он мне казался сказочным принцем. Он умел прекрасно рассказывать, был очень нежен, взял меня за руку, догладил, и я затрепетала. Понимаете, у меня еще не было парня. Он был первый.
– Вам не показалось, что он для вас слишком старый? – спросил инспектор Белек.
– Или что вы для него слишком молоды? – добавил Гуйеметт.
– Нет, это не играло никакой роли. Он мне нравился. Он рассказывал о своем деле, своей жизни и научил меня заниматься любовью. Я просто не могла без него. Хотела его снова и снова.
– Вам, наверное, было известно, что он женат?
– Берт сказал мне об этом. Но сказал также, что разведется, и мы уедем. Он показал мне свой магазинчик, и я поняла, что Берт не миллионер, что его магазинчик не многого стоит. Но я его любила как никого на свете. Поэтому однажды я привела его домой. Хотела показать его родителям. Это было ужасно. Я представила его как Роджерса Ангерза, а когда мне влетело от отца, то я убежала из дома, уехала в Монреаль, а потом снимала комнату у Маргерит Питр. Но жена Берта узнала обо всем. Она застала нас и написала моим родителям, что Роджерс Ангерз – ее муж и что зовут его Альбер Гай.
– Однако вы остались?
– Я скрывалась. Боялась суда для несовершеннолетних. Меня бы посадили в тюрьму, в лучшем случае в исправительную колонию. Поэтому я целые месяцы не выходила на улицу, все ждала, когда за мной приедет Берт.
– Почему же вы не одумались? Разве о такой жизни вы мечтали?
– Я поняла это. Это продолжалось довольно долго, но я осознала безвыходность положения, в котором оказалась. Одолжила пятьдесят долларов и уехала в Монреаль. Оттуда позвонила родителям – спросила, могу ли я вернуться домой. Но он меня догнал. Сел в машину и обогнал мой поезд. В прямом смысле вытащил меня на вокзале из вагона и отвез назад в Квебек.
– И вы продолжали жить с ним?
– Да. Как и раньше. До самого мая 1949 года. В маленькой комнатке на улице Святой Анжелы.
– Альбер Гай навещал вас?
– Не очень часто. У него не было времени и денег на билет. Я вынуждена была ждать его долгие дни и ночи. Ужасно скучала. Совсем не выходила на улицу.
– Такая жизнь не могла вам понравиться. Ведь вы еще так молоды…
– Мне все это действовало на нервы. Я не знала, что предпринять. Однажды я решила, что пойду и отдамся в руки правосудия.
– Но не пошла.
– Пошла. Берт догнал меня и отвез в Гавр-Сент-Пьер. На этот раз он торжественно пообещал, что разведется.
– Где вы жили, госпожа Робитэй?
– В грязном, очень грязном отеле. Назвалась госпожой Гай. Но не могла там выдержать.
Гавр-Сент-Пьер – рыбацкий городок на побережье, удаленный от Квебека на добрую тысячу километров. В 1949 году здесь проживало около тысячи переселенцев. Жизнь здесь равнялась изгнанию. Не удивительно, что Гай не часто там появлялся и что Мари-Анж не смогла там долго выдержать.
– Я продала пишущую машинку и на эти деньги купила билет в Квебек. Но он снова меня нашел и отвез в Сет-Йль. Это немного ближе к цивилизации, но тоже ужасный городок. Представьте себе рыбачью пристань и около трех тысяч переселенцев. Я решила покончить с этим. Вернулась домой к родителям и нашла место в «Монте-Карло».
– Однако Альбер Гай и там вас отыскал.
– Нашел. Вы же знаете об этом. Схватил меня на улице, не хотел отпускать, говорил, что покончит с собой, если я не вернусь к нему. Потом вошел за мной в помещение, а я вызвала полицию, и его забрали.
– Это случилось 23 августа.
– Этого я уже не помню. Когда его отпустили, он снова пришел ко мне – просил, угрожал, рассказывал о большой любви, говорил, что готов на все, чтобы я вернулась. Я снова потеряла голову и поехала с ним в Монреаль.
– Вы снова жили с ним? – спросил инспектор Белек.
– Всего несколько дней. Потом отрезвела. Собралась и поехала к родителям. Он писал каждый день. Обещал, угрожал и в каждом письме заверял, что это не будет долго продолжаться и что мы всегда будем вместе.
– После этого вы с ним не виделись?
– Только один раз. На квартире Маргерит Питр.
– Когда это было?
– После катастрофы.
– Что он вам сказал?
– Вы же знаете. То же самое, что вам сообщила Питр. Что наконец он свободен.
– А вы?
– Сказала, что между нами все кончено.
– Как он это воспринял?
– Не хотел этому верить. Думал, что я шучу.
– Вы знали о его замысле? Рассказывал ли он вам что-нибудь о своем плане?
– Нет. Я ничего не знала.
Женеро Руст был беден. Прикованный к своей инвалидной коляске он ездил в грязной, плохо освещенной мастерской от столика к плите, на которой подогревал себе еду. Его магазин на улице Святого Франсуа походил скорее на берлогу, чем на мастерскую и квартиру. Задняя комната выглядела еще хуже. Разбитый диван, потрепанное стеганое одеяло, довоенное радио и затхлый воздух. Он был ворчлив, обижен, сердит на весь мир, и в каждой его фразе сквозила ненависть ко всем здоровым людям.
– Вы знаете Альбера Гая? – спросил инспектор Белек.
– Да. А что?
– Вы встречаетесь с ним?
– Встречаюсь? Не встречаюсь. Раз в неделю он приходит сюда и приносит в починку часы. Потом за ними приходит. А что вам от меня надо? Говорите прямо, что вы от меня хотите. Я догадываюсь, в чем дело, читал об этом в газетах.
Он даже не отвернулся от рабочего стола. Лупа у правого глаза, в руке пинцет. С самого начала было видно, что он не любит Альбера Гая. Он говорил медленно, но рассказывал сам. Инспектору Белеку не надо было его ни о чем спрашивать.
– Вы только послушайте. Моя сестра порядочная и благо нравная женщина. И ее муж, Питр, тоже. Но она глупа и доверчива. Я знаю, что она вам сказала, читал в газете. Но если вы думаете, что она поделилась со мной какой-нибудь долей тайны, то ошибаетесь. Единственное, что могло бы вас заинтересовать, заключается в следующем. Это было где-то 20 августа. Гай пришел, как обычно, с часами и спросил меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто разбирается в динамите. Он заявил, что купил в Сет-Иле участок, собирается выкорчевывать пни при помощи динамита. Я вспомнил одного клиента, его звали Овид Коте, он был из Чарлисбурга. Работал подрывником на строительстве дорог. Вы не поверите, это было случайностью, но в ту же самую минуту кто-то постучал в дверь и оказалось, что это Коте пришел с поломанным будильником. Тогда я их познакомил.
– А что было дальше?
– Ничего. Они ушли. Я не ясновидящий, чтобы знать, о чем они разговаривали.
– Вы часовщик, господин Руст, – осторожно начал инспектор Белек. – Во взрывных устройствах иногда используют часовой механизм. Не делали ли вы что-нибудь подобное?
– Делал. Для Гая. Где-то в начале сентября. Он пришел со старым будильником и попросил сделать ему в циферблате дырку. Точно под двенадцатью.
– Он сказал вам зачем?
– Да. Сказал, что хочет взорвать тот динамит.
– А что было дальше?
– Ничего. Он ушел. А примерно через неделю взорвался самолет.
Следователи обычно с некоторым недоверием относятся к болтливым свидетелям, а Женеро Руст говорил очень много. Это можно было объяснить двумя причинами. Или у него не чиста совесть, и он хочет свалить вину на кого-нибудь другого, или хочет отвлечь внимание от главных фактов. Было проверено, что в Чарлисбурге действительно живет Овид Коте, что он приходил в часовую мастерскую, где познакомился с Альбером Гаем, говорил с ним о взрывчатке и предостерегал, чтобы и не думал сам взрывать, а то в лучшем случае окажется в больнице. Что это? Часть правды, которую Женеро Руст использовал в игре, чтобы скрыть большую ложь, или он действительно не был ни в чем замешан? Инспектор Гуйеметт не верил в случайные совпадения и решил продолжать расследование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63