Когда диктор сообщил, что в его кабину переданы результаты судейства, шум на трибунах перешел в еле слышный гул. Прежде чем назвать имена победителя и серебряного призера, следовало огласить список первой десятки. Таково было правило. При этом непременно делалась оговорка, что последовательность, в которой называются клички жеребцов, ничего не значит – все десять признавались абсолютно равными по своим качествам.
Уже были названы семь жеребцов, потом восьмой, и каждый раз толпа взрывалась восторженными возгласами и свистом. Эбби с замиранием сердца ждала, когда диктор назовет следующего. Ей вовсе не нужно было место в почетной десятке – ее устраивал только чемпионский титул.
– Следующий – номер четыреста пятьдесят семь, Уиндсторм! – торжественно провозгласил диктор. У Эбби упало сердце, ей хотелось изо всех сил завопить: «Нет!!!» – Его представляет владелица и дрессировщик Эбби Хикс!
Почти ничего не видя из-за слез, она вывела Уиндсторма из шеренги. Ни шквал аплодисментов, ни пробивавшиеся кое-где возгласы разочарования не трогали ее. Они проиграли. Ощущение поражения было настолько острым, что Эбби чуть не забыла о церемонии вручения почетных ленточек и фотографировании. Она не расслышала, кто стал вторым. Чувства вернулись к ней, лишь когда прозвучало имя победителя.
– Чемпионом нынешнего года стал номер триста пятьдесят восемь – Сирокко!
При этих словах Уиндсторм взвился на дыбы, едва не вырвав повод из ослабевших рук Эбби. Почти бессознательно она осадила его, заставив выгнуться дугой. Яростно мотнув головой, Уиндсторм замер на месте, а затем громко заржал, в то время как красно-гнедой гордо вышагивал в свете юпитеров. В этом ржании были злость и вызов. Казалось, Уиндсторм протестовал против вопиющей несправедливости.
И это было невыносимо. Не в силах сдерживать эмоции, Эбби, не отвечая на поздравления, почти бегом удалилась с арены. Кто-то другой, возможно, и смирился бы с местом в первой десятке – все же лучше, чем ничего. Но только не она. Всю свою жизнь она проигрывала Рейчел. Вкус поражения был ей слишком знаком, и сейчас ее мутило от этой привычной горечи…
* * *
К счастью, ей удалось побыть несколько минут наедине с Уиндстормом. Этого было вполне достаточно, чтобы вновь взять себя в руки. В стойло вошли Бен и Иден. Каким бы горьким ни было разочарование, нельзя было, чтобы ее маленькая дочурка это заметила.
Смотреть на слезы в голубых глазках Иден и улыбаться – для Эбби это стало самым тяжким испытанием. Больше всего на свете ей сейчас хотелось разрыдаться вместе с дочерью.
– А-а, вот и вы. А мы с Уиндстормом вас уже заждались.
– Пусть говорят что хотят. Все равно наш Уиндсторм – самый-самый лучший конь на целом свете! – Нижняя губка Иден жалко задрожала.
– Он один из лучших, – мягко уточнила Эбби. – Ему даже ленточку дали, чтобы отметить это. А ну-ка помоги мне прикрепить ее к стойлу. Пусть каждый, кто проходит мимо, видит. – Беря Иден с рук Бена, она поймала на себе проницательный взгляд дочери. И это на какую-то долю секунды привело ее в замешательство – дочь ясно видела притворство матери.
– Помнишь, что я говорил тебе? – раздался сбоку голос Бена.
– Да, – тихо ответила Эбби. – Это еще ничего не значит.
– Верно. Зато на скачках, чтобы стать победителем, нужно только одно – прийти первым к финишу. И тут двух мнений быть не может. В Польше две вещи определяют ценность жеребца – его заслуги на ипподроме и его потомство. Неплохо, если бы и здесь к лошадям подходили с той же меркой.
– Понимаю… – Эбби было хорошо известно, что и в Америке многие конезаводчики, специализирующиеся на разведении арабских скакунов, в том числе ведущие, в последнее время аренам выставок все чаще предпочитают ипподромы как более надежное средство подтвердить качество своего товара. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Тот же надежный метод их коллеги в Европе и на Ближнем Востоке используют уже не одну сотню лет. Взяв Иден на руки, Эбби помогла ей прикрепить ленточку к передней загородке стойла. – А не пойти ли нам всем перекусить чего-нибудь? – предложила она, вытирая последние слезы со щек дочурки.
– Я есть не хочу, – ответила Иден, все еще слегка надутая.
– Ничего не хочешь? Даже мягкого мороженого с глазурью, взбитыми сливками и вишенками наверху? – с подозрением посмотрела на нее Эбби, не веря, что эта сластена устоит перед столь заманчивым предложением.
– Целое мороженое… и все мне?
– Думаю, по такому случаю можно съесть и целое.
– Ого! Ты слышал, Бен? – возбужденно повернулась Иден к старику. – Съесть целое мороженое самой и ни с кем не делиться!
– Что и говорить, съесть целое мороженое одному не так уж легко. Такое под силу только большой девочке.
– Так ведь я с каждым днем становлюсь все больше и больше.
– Это точно, – согласилась Эбби, опуская дочь на землю. – Такую большую девочку, как ты, уже необязательно таскать на руках.
Все вместе они отправились на автомобильную парковку. Иден семенила рядом с матерью, весело дергая ее за руку, – все ее печали улетучились без следа. Приятная мысль о предстоящем пиршестве целиком затмила былые переживания. Оставалось только позавидовать детской способности с легкостью оставлять все горести позади. Когда-то и Эбби была точно такой же. Но что было, то прошло. В последнее время боль души не излечивалась никакими средствами.
На выходе из конюшни им преградила путь возбужденная толпа, и Эбби поневоле пришлось замедлить шаг. Восторженные вопли и поздравления, которыми обменивались люди вокруг, мало волновали ее. Единственной ее заботой было не потерять в этой кутерьме своих спутников. Неожиданно она лицом к лицу столкнулась с Рейчел.
Мимолетное удивление на лице соперницы быстро сменилось безмятежным самодовольством, напоминающим улыбку манекена.
– Как, уже уходишь?
В этих словах явственно прозвучал намек на то, что Эбби убегает с поля боя поджав хвост, чтобы зализать раны. И самым обидным было то, что это предположение вполне соответствовало истине.
– Да.
– А мы собрались устроить здесь, в конюшне, небольшой междусобойчик. Есть что отметить. Может, присоединишься?
Эбби чуть было не приняла приглашение, исключительно для того, чтобы позлить Рейчел, однако вовремя одумалась, вспомнив, что та сама не промах – утрет нос проигравшей на потеху всем присутствующим.
– А что, собственно, отмечать? Победу на конкурсе красоты?
– О, Боже, да ты, похоже, завидуешь. Что ты хочешь этим сказать – что «зелен виноград»? – съязвила Рейчел. – Не знаю почему, но мне кажется, что вряд ли ты стала бы отзываться об этих соревнованиях столь пренебрежительно, если бы на них победил твой жеребец, а не чей-то еще.
Эбби не видела, а скорее чувствовала на себе взгляд Маккрея. На нее сейчас смотрели и другие – Лейн Кэнфилд, Росс Тиббс… Однако она не придавала этому значения – сейчас для нее гораздо важнее было выиграть словесную дуэль с Рейчел.
– Ошибаешься. Я всегда считала упражнения с недоуздком всего лишь конкурсом красоты. Ведь оценку здесь ставят только внешнему виду лошади, но никак не ее физическим данным. Победа, проигрыш – какая разница? В этом году я в любом случае намеревалась попробовать моего Уиндсторма на скачках и не намерена менять своего решения. Интересно, а какие у тебя планы насчет твоего Сирокко?
– Отвезу его домой, в Ривер-Бенд. – Рейчел намеренно сделала ударение на последнем слове. – Пусть отдохнет до осени, перед Национальной выставкой. Это все, что ему требуется для победы.
– Если речь не идет о победе на скачках. Впрочем, разве это имеет для тебя значение? Я думаю, ты приняла абсолютно правильное решение. – Эбби смиренно улыбнулась, с удовольствием подметив, как на лицо Рейчел набежала тень смятения. – Ведь мы с тобой прекрасно знаем, что такое суровое испытание, как скачки, твоему жеребцу не под силу. На твоем месте я тоже берегла бы его. А то, не дай Бог, еще шею сломает.
– Кажется, ты не совсем соображаешь, что говоришь, – возразила Рейчел ледяным тоном.
– Неужто? Мой отец, помнится, придерживался в коневодстве программы, очень похожей на твою. Он видел смысл в разведении красивых лошадей. – Эбби улыбнулась, выдержав многозначительную паузу. – А я вижу смысл в разведении арабских скакунов. Впрочем, ты, как и отец, вряд ли способна уловить здесь разницу.
– Врешь! – злобно повысила голос Рейчел.
– Моя мамочка никогда не врет, – вступилась за мать Иден.
– Помолчи! – оборвала ее Рейчел.
– Не разговаривай с моей дочерью таким тоном.
– Лучше сперва научи ее вежливости! – закричала Рейчел, окончательно потеряв самообладание.
– Не кричи на маму! – Отпустив ладонь матери, Иден, размахивая ручонками, как мельница, ринулась в атаку.
Однако, прежде чем Эбби успела поймать ее за шиворот, Маккрей ловко подхватил девочку на руки.
– Действительно, хватит крика.
Пересадив Иден на другую руку, он взял Эбби под локоть и быстро вывел из толпы.
– Отпусти, – злобно прошипела Эбби, но его пальцы лишь сильнее впились в ее локоть, настолько, что у нее онемела рука.
– Всему свое время, – грозно прорычал Маккрей, не оставляя никакого сомнения в том, что на сей раз он шутить не собирается. К тому же у него была Иден, и потому у Эбби не было иного выбора, кроме как послушно следовать за ним. Они остановились лишь у самой парковки, когда толпа осталась уже далеко позади.
Едва Маккрей отпустил ее руку, Эбби подскочила к нему.
– Моя дочь! Отдай мне ее немедленно!
Однако он даже не шевельнулся. Взгляд его глаз был холоден и зол.
– Обе вы одинаковы, – процедил Маккрей сквозь зубы. – Задрать бы обеим юбки и отшлепать как следует.
– Только попробуй, – всерьез предостерегла его Эбби.
– Ты чего на мою маму злишься? – с опаской спросила Иден. Сейчас она выглядела сконфуженной и немного испуганной.
Маккрей не ответил. Смерив Эбби презрительным взглядом, он оглянулся назад, на спешащего к ним Бена. Бедняга явно запыхался.
– Жди их в мотеле, Бен. Встретишь их там чуть позже. А сейчас они поедут со мной.
– Я никуда не поеду, пока ты не отдашь мне дочь! – твердо возразила Эбби.
Он лишь улыбнулся.
– Послушай, Эбби, разве я похож на дурака? Она для меня единственная гарантия, что ты не сбежишь в ту же секунду. Мне нужно сказать тебе кое-что, причем так, чтобы ты внимательно меня выслушала.
– Это уже пахнет похищением ребенка.
– Похищение, шантаж, хоть черт с дьяволом – называй это как хочешь, но своего я добьюсь в любом случае. – Он спокойно пошел на парковку. Поколебавшись секунду, Эбби побежала следом.
– Хорошо, твоя взяла, – обессиленно выдохнула она, поравнявшись с ним.
– На другое я и не рассчитывал. Вон та золотистая машина во втором ряду – моя.
Вместе они подошли к машине, и Маккрей бережно усадил Иден на заднее сиденье.
– Можно мне вперед, к маме и тебе? – заканючила та.
– А вот это уж дудки, милая. Маленьким девочкам полагается ездить сзади. – Он завел машину.
– Мам, а куда мы едем?
– В мотель. – Во всяком случае, ей очень хотелось верить, что он действительно отвезет их туда. В данную минуту Маккрей не вызывал у нее особого доверия.
– А как же мое мороженое? Сама же говорила: глазурь, вишенки и всякие другие вещи.
– Если будешь вести себя тихо, то я куплю тебе мороженое самого большого размера, какой только продается. Там все, что тебе нужно, будет – и орешки сверху. Мое слово твердое, запомни, коротышка, – пообещал Маккрей.
– Это лишнее. Незачем приманивать к себе чужого ребенка. Это безнравственно! – зло выпалила Эбби. Зато с заднего сиденья не раздалось больше ни звука.
– Не более безнравственно, чем то, что вытворяешь ты. – Следуя указателям, расставленным на парковке, он быстро выехал на улицу.
– Что ты имеешь в виду?
– Отвела душу? Довольна? Вижу, довольна – дальше некуда… – Его низкий голос по-прежнему был проникнут гневом. Украдкой взглянув на Маккрея, Эбби оробела, увидев, как затвердели его скулы. – Разве могла ты успокоиться, пока не втянула в эту идиотскую перебранку с Рейчел собственную дочь? Как же! Разве можно оставлять ее в стороне от вражды двух баб, сходящих с ума от ревности и ненависти друг к другу? Учи щенков злости с молодости. Так, что ли?
– Не я затеяла это. Это Рейчел все время цеплялась к Иден.
– Ничего этого не случилось бы, если бы ты сама не полезла на рожон. Только не говори, что ты не провоцировала Рейчел специально. Я собственными глазами все видел.
– Ах, какие тут могут быть сомнения. Бедненькая Рейчел, – саркастически протянула Эбби, едва удерживаясь от рыданий. В горле щипало от скопившихся слез.
– Я ее не защищаю.
– Как же это тогда называется? – Ей вовсе не нужны были его доводы. – И зачем я только разговариваю с тобой? Сама себе удивляюсь. А ты не лезь не в свое дело. Я воспитываю свою дочь сама, как знаю.
– Может, это действительно не мое дело, но всякий раз, когда я гляжу на нее, то вижу тебя, Эбби. Наверное, и ты была такой же, пока эта чертова ревность не захлестнула тебя и в сердце твоем не поселилась ненависть. Ты что, в самом деле хочешь, чтобы и твоя дочь выросла с той же горечью и ненавистью в душе?
– Нет! – вырвалось у нее помимо воли. Она была ошарашена, поскольку даже представить себе не могла, что он всерьез размышляет над подобными вещами.
– Тогда открой глаза, пока не поздно, и посмотри, что ты с ней делаешь, – тихо произнес он. – Пройдет время, и твоя ревность раздавит ее точно так же, как уже раздавила тебя.
Эбби хотела напомнить Маккрею, что именно он, а не кто-то другой, предал ее. Но что толку? Прошлого не вернешь. Не понял тогда – не поймет и теперь. Тем более что минувшие годы только укрепили ее в уверенности, что этот человек недостоин доверия.
В то же время она не могла ничего возразить ему, когда он говорил об Иден. Конечно, когда-нибудь ей придется рассказать дочери, кто такая Рейчел. Если этого не сделает она, то девочка узнает неприглядную историю их вражды во всех подробностях от кого-нибудь другого. Маккрей был прав: нельзя, чтобы к истине примешивались горечь и ущемленность, ставшие спутниками Эбби на долгие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75