https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/
Она была рада, когда австрийский офицер склонился перед ней и пригласил на следующий танец.
В Париже уже светало, когда слуги во дворце графа де ля Ромм-Аллери тушили свечи. Каролина стояла в холле перед высоким зеркалом. Праздник был позади, но в ее жилах продолжали пульсировать музыка, шампанское, танцы, нашептываемые нежности, настойчивые просьбы. Ода была абсолютна трезва и одновременно одурманена. Прошлое и будущее стали несущественны, отступили на второй план. Для нее теперь будут существовать только Здесь и Сейчас.
Она наклонилась к зеркалу. На затылке развился локон. Легкая бледность придавала ее красоте что-то страстное, буйное и неукротимое. Отец стоял позади нее в нескольких шагах и наблюдал немой диалог дочери с зеркалом. Наконец он подошел поближе и положил руки на ее плечи.
– Ты была великолепна!
– Праздник был великолепным, – с улыбкой сказала она.
Благодаря тебе, – настаивал отец. Ему было жаль вращать ее к действительности. Но это было неизбежно. – Послушай, Каролина, у меня есть вести из Фонтенбло. Император действительно отрекся, но что побудило его к этому, я не знаю. Однако могу предположить, что его вынудили маршалы.
– Что ты задумал? Что ты еще собираешься предпринять?
– Фуше на нашей стороне, а такой человек, как Фуше, может многое. – Он взял в руки подсвечник. – Пойдем в мой кабинет, я объясню тебе свой план.
Каролина молча пошла рядом. В мыслях она все еще была на празднике. В левой руке у нее была зажата записка, которую на прощание сунул ей герцог Беломер. Граф открыл свой рабочий кабинет, замкнул дверь и поставил подсвечник на письменный стол.
– Что за человек, собственно, герцог Беломер? – Каролина почувствовала испытующий взгляд отца и спохватилась, что уже второй раз спрашивала его о герцоге Беломере.
Он помедлил.
– Для многих женщин он полубог и, как говорят, обходительный любовник. Для многих мужчин тщеславный, пустой франт. Для меня он трагическая фигура, человек, делающий вид, что он забыл то, что не вправе забывать, – он вновь посмотрел на нее. – Может, и хорошо, что ты спрашиваешь меня о нем. Может, ты лучше поймешь меня, если узнаешь его историю. Ибо он сделал то, чего бы никогда не смог сделать я, – он изменил самому себе.
Каролина редко видела своего отца таким серьезным. Она почувствовала, как мало она его, в сущности, знает. Ее вдруг охватил страх, страх перед тем днем, когда отца не станет.
– Я была бы рада понять тебя, – произнесла она.
– Герцоги Беломеры были самыми богатыми и гордыми в Бургундии, – начал он. – Их владения в окрестностях Лиона были красивейшими во всей Франции, их шелкопрядильни – самыми крупными в Европе, их корабли – маленькой морской державой. Родовой замок хранил такие сокровища, которым завидовали короли. Они были настолько всесильны, что даже революция не посмела тронуть их. Вплоть до 1793 года, пока конвент Фуше не потребовал покарать мятежный Лион. И Фуше проделал это на свой манер. Гильотина была для него слишком медленной. Он приказал сотнями гнать жертвы на равнину Брото, по другую сторону Роны, под пушечный и ружейный огонь. Трупы сбрасывали в реку. – Граф нервно прошелся по комнате, потом продолжил: – Вся семья Беломер была истреблена – в один день. Сирилл Микслаиж, тогдашний четырнадцатилетний герцог, также появился в списках мертвых, но как оказалось позже, он чудом остался жив, ему удалось бежать в Англию, к своей бабушке, с которой он и был у нас в гостях. Вот его история.
– Но он показался мне весьма легкомысленным.
– Да, это вечно улыбающийся, подтрунивающий над всеми щеголь. Он никогда не вспоминает о прошлом. Похоже, что он все забыл, словно этого никогда и не было. Я не хочу судить, но я не понимаю его. Он должен был бы мстить. Я бы на его месте поступил именно так. Франция до сих пор не забыла Фуше эту бойню и никогда не простит ему, лишь он один…
Каролина слушала отца с опущенной головой.
– И с этим Фуше ты теперь заодно? Ты ведь так сказал?
Граф ответил не сразу. Потом он медленно произнес:
– Я всего лишь использую его. Иногда приходится идти на сделку и с самим чертом.
На следующее утро после праздника салон Каролины был заполнен цветами. На серебряном подносе лежала гора приглашений на различные торжества, просьбы о свидании.
Каролина наслаждалась волнующей и запутанной игрой, в центре которой она неожиданно оказалась. Весь Париж добивался ее благосклонности, и она с удивленной улыбкой позволяла это. В течение одной недели она добилась того, что имя Ромм-Аллери никто больше не связывал с самым верным наполеоновским генералом, а все вспоминали лишь девушку с черными как смоль волосами и загадочными серыми глазами, чарующую мелодию ее движений, ее смех…
Дни пронеслись как одно мгновение. Когда Каролина поздним апрельским вечером вернулась из театра, ее в холле ждал отец. Она без слов поняла его и молча проследовала за ним в его кабинет.
Он показал на карту, разложенную на письменном столе.
– Это путь следования Наполеона – двадцатого апреля он отправится из Фонтенбло на Эльбу. Ты перехватишь его двадцать первого в Невере. Он путешествует инкогнито, под именем Кэмпелл, – граф замолк и посмотрел ей в лицо. – Каролина, теперь все в твоих руках. Ты должна убедить императора, что мы готовы. Если он появится здесь, мы ударим.
Каролина кивнула. Она все еще не могла забыть бурный скандал, разразившийся во время последнего акта «Британика» Расина в театре.
– Ты кое-что пропустил сегодня вечером, – сказала она. – Произошла настоящая битва между сторонниками Бурбонов и Наполеона.
– В театре?
– Да, из-за декорации – с золотым орлом. Приверженцы короля почувствовали себя оскорбленными этим наполеоновским символом и прервали спектакль. Публика моментально разделилась на два лагеря. Людовик XVIII, который тоже там был, покинул свою ложу.
– Если бы в этот миг появился Наполеон, Париж принадлежал бы ему. И он будет принадлежать ему, скажи императору, что мы готовы. – Он обнял ее. – Симон ждет тебя. И помни, если здесь что-то произойдет, ты ничего не знаешь. Ты была в Руане, у твоего дяди. Счастливого пути! – Они поцеловались, и Каролина поспешила в свою комнату, чтобы собраться и переодеться в дорогу.
9
Сверху донизу пропыленная карета со скрипом остановилась у постоялого двора «К золотому павлину» на выезде из Невера. Симону стоило немалых усилий остановить лошадей. Они были словно оглушены теплым ураганным юго-западным ветром, против которого им пришлось тянуться несколько часов подряд.
Стоило Каролине выйти из кареты, как вихрь тут же сорвал капюшон с ее головы. Она раскинула и стороны руки, наслаждаясь силой бури; это было не хуже освежающей ванны после бесконечного пути, от которого у нее одеревенело все тело. Она посмотрела на вытянутое, облупившееся строение с серой, выступающей вперед гонтовой кровлей и высокими каминами, из которых в черное небо вылетали искры. Факелы по обе стороны ворот задул ветер. Лишь из щелей в закрытых ставнях просачивался свет.
Симон молча принялся распрягать лошадей. Он был против путешествия в Невер, это было видно по нему без слов, и даже Каролина на какое-то мгновение почувствовала себя неуверенно. Но потом она решительно надвинула на лоб капюшон своей синей дорожной накидки, подобрала юбки и вступила на вымощенную камнем дорожку.
Из темной ниши выскользнула фигура и распахнула перед ней дверь. Густой табачный дым, смешанный с запахом вина и пропотевшей одежды ломовых извозчиков, кругом сидевших на скамейках, наполнял низкое помещение со сводчатым белым потолком. Шум голосов мгновенно затих, как только Каролина начала пробираться между столами к длинной, пестро расписанной деревянной стойке. Ее словно прогнали сквозь строй шпицрутенов под этими назойливыми взглядами и нескромными замечаниями подвыпивших мужчин.
Хозяину с засученными рукавами и в фартуке цвета ржавчины было около пятидесяти лет. Глубокий шрам пересекал его лоб. Он удивленно разглядывал ее своими выпученными глазами.
– Чем могу служить?
– Я жду своего мужа, господина Кэмлелла. – Это был условный пароль.
Физиономия хозяина осталась непроницаемой. Но его шрам говорил сам за себя. Отец, под началом которого тот служил во многих походах, в точности описал его ей. Хозяин повернулся к раздаточному окну из толстого зеленого стекла и раздвинул его. Каролина увидела черную печь огромных размеров и густой белый пар от кипящих медных чанов. Крупная женщина с пылающим от жары лицом растирала между ладоней сушеные стебли тимьяна над бараньими кострецами, нанизанными на вертел вместе с двумя вальдшнепами по бокам. Хозяин что-то крикнул ей, однако женщина никак не отреагировала. Покачав головой, он задвинул окно. Потом взял палку, прислоненную в углу.
– Пойдемте, – сказал он.
Хозяин шел впереди. Каролина следовала за ним на небольшом расстоянии, взбудораженная путешествием из Парижа в Невер. Известие о «бегстве» императора распространилось с быстротой слухов, и почти в каждой деревне собиралась вооруженная камнями и палками толпа.
Перед ней снова всплыла в памяти виселица, поставленная на лугу. Соломенная кукла, висевшая на ней, чертами напоминала Наполеона.
Каролина сняла свою дорожную накидку. Перед засиженным мухами зеркалом на комоде она привела в порядок волосы. В зеркале она увидела стоявшего к ней спиной у камина императора, гревшегося у огня. Стол был накрыт, кровать в алькове застелена свежим бельем.
Каролина повернулась и подошла к столу. Она не ждала, что он что-то скажет, понимая, что каждое слово стоит ему сейчас больших усилий.
– Давайте поедим? – предложила она.
Медленными шагами он подошел к столу и сел. Хозяева постоялого двора вытащили для знатного гостя свой парадный сервиз: большие темно-синие тарелки с круглыми крышками, ручки которых были сделаны в виде позолоченных павлинов. Рукоятки приборов и оба подсвечника на три свечи были также из синего фарфора. Каролина сама взяла блюдо с латунной печи, сняла с него крышку и поставила на стол. Пряный аромат горчичного соуса, в котором лежало белое мясо сома, наполнил комнату. Хозяин сам поймал сома в Луаре, днем, еще до начала бури, о чем он успел шепнуть Каролине. Механическими движениями император подцепил пару кусочков, выпил глоток вина и опять впал в задумчивость.
Все то время, что она была в комнате, он ни разу не посмотрел на нее. Он сознательно избегал ее взгляда. Вот, значит, каким было их свидание! В этой неуютной комнате с выцветшими занавесками, потертым ковром и коричневыми от сырости стенами. Ей непроизвольно вспомнилась та ночь в Фонтенбло, роскошная комната, шелковые портьеры, мягкие ковры, изысканные яства. Но она чувствовала, что все это совсем не важно, во всяком случае для нее.
– Меня послал мой отец, – сказала она. – Все подготовлено… для вашего возвращения!
Он поднял голову и с сомнением посмотрел на нее.
– Вас ждут, ваше величество. Фуше на вашей стороне. И многие другие. Они все перейдут на вашу сторону, если вы решите вернуться в Париж. Париж ждет вас!
– Ждет меня? – произнес он едва слышно. И добавил: – Никто не нуждается во мне, никто не хочет меня.
Каролина заговорила снова, настойчиво пытаясь убедить его. Да слушал ли он вообще ее? Она чувствовала, что ее слова не доходят до него. Тогда она встала и подошла к нему. Она повиновалась женскому инстинкту, который говорил ей, что не слова сейчас нужны этому мужчине. Почти робко она обняла его, прижала склоненную голову к своей груди – и когда тихо прошептала его имя, все отчуждение между ними вмиг исчезло. Она закрыла глаза и запрокинула голову, когда он порывисто притянул ее к себе. Блаженство пронизывало ее. Прежде она противилась властной самоуверенной силе, исходившей от этого мужчины, не доверяя ей. Но теперь больше не существовало ничего, что бы разделяло их.
Каролина проснулась в объятиях мужчины от первого тусклого утреннего луча, пробившегося через занавески. Она продолжала лежать тихонько, чтобы не разбудить его, и наслаждалась близостью его тела. Прислушавшись к ровному дыханию, она нежно коснулась жестких, спутанных волос.
Каждая секунда прошедшей бурной ночи все крепче привязывала ее к этому человеку, к новой, неизведанной любви.
В коридоре раздались голоса. Чей-то кулак забарабанил в дверь.
– Пять часов, ваше величество! Пора ехать!
С молниеносной готовностью воина, проведшего полжизни на полях сражений, он проснулся.
– Ваше величество поедет сейчас со мной в Париж? – спросила она с улыбкой.
– Я приеду в Париж, – ответил он. – Но не теперь. Париж увидит меня вновь – императором!
Она с восхищением посмотрела на него. Он будто преобразился. Смирения, апатии как не бывало.
– Тогда возьмите меня с собой на Эльбу.
Он покачал головой, став вдруг очень серьезным.
– Я мечтал о том, чтобы вы этого захотели! Но это невозможно. Возвращайтесь назад, по крайней мере, Париж обретет свою императрицу.
Тем временем почти окончательно рассвело. Безжалостный свет сделал комнату еще более убогой. О, какой же тусклой и незначительной была эта дневная действительность по сравнению с той, ночной.
Расставание также было блеклым: его последний поцелуй, последнее объятие на глазах у ждущих офицеров, и вот уже за ним захлопнулась дверь, смолкли удаляющиеся шаги. Она отошла от окна, когда кареты исчезли за поворотом дороги. Стук в дверь прервал ее мечтания. Это был Симон, принесший завтрак. Он подвинул стол к кровати и поставил на него поднос. Аромат кофе и свежего хлеба окончательно вернули ее на землю.
– Спасибо, Симон, – она улыбнулась, глядя на его сосредоточенное лицо.
– Запрягать лошадей? – официально спросил он.
– Да, через четверть часа я буду готова.
– Слушаюсь, графиня. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Симон, в чем дело? Что случилось?
Он покачал головой. Взгляд его был озабоченным, как у внимательного отца.
– Ничего, графиня. Ничего особого. Но у меня такое чувство, что мы не должны терять времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
В Париже уже светало, когда слуги во дворце графа де ля Ромм-Аллери тушили свечи. Каролина стояла в холле перед высоким зеркалом. Праздник был позади, но в ее жилах продолжали пульсировать музыка, шампанское, танцы, нашептываемые нежности, настойчивые просьбы. Ода была абсолютна трезва и одновременно одурманена. Прошлое и будущее стали несущественны, отступили на второй план. Для нее теперь будут существовать только Здесь и Сейчас.
Она наклонилась к зеркалу. На затылке развился локон. Легкая бледность придавала ее красоте что-то страстное, буйное и неукротимое. Отец стоял позади нее в нескольких шагах и наблюдал немой диалог дочери с зеркалом. Наконец он подошел поближе и положил руки на ее плечи.
– Ты была великолепна!
– Праздник был великолепным, – с улыбкой сказала она.
Благодаря тебе, – настаивал отец. Ему было жаль вращать ее к действительности. Но это было неизбежно. – Послушай, Каролина, у меня есть вести из Фонтенбло. Император действительно отрекся, но что побудило его к этому, я не знаю. Однако могу предположить, что его вынудили маршалы.
– Что ты задумал? Что ты еще собираешься предпринять?
– Фуше на нашей стороне, а такой человек, как Фуше, может многое. – Он взял в руки подсвечник. – Пойдем в мой кабинет, я объясню тебе свой план.
Каролина молча пошла рядом. В мыслях она все еще была на празднике. В левой руке у нее была зажата записка, которую на прощание сунул ей герцог Беломер. Граф открыл свой рабочий кабинет, замкнул дверь и поставил подсвечник на письменный стол.
– Что за человек, собственно, герцог Беломер? – Каролина почувствовала испытующий взгляд отца и спохватилась, что уже второй раз спрашивала его о герцоге Беломере.
Он помедлил.
– Для многих женщин он полубог и, как говорят, обходительный любовник. Для многих мужчин тщеславный, пустой франт. Для меня он трагическая фигура, человек, делающий вид, что он забыл то, что не вправе забывать, – он вновь посмотрел на нее. – Может, и хорошо, что ты спрашиваешь меня о нем. Может, ты лучше поймешь меня, если узнаешь его историю. Ибо он сделал то, чего бы никогда не смог сделать я, – он изменил самому себе.
Каролина редко видела своего отца таким серьезным. Она почувствовала, как мало она его, в сущности, знает. Ее вдруг охватил страх, страх перед тем днем, когда отца не станет.
– Я была бы рада понять тебя, – произнесла она.
– Герцоги Беломеры были самыми богатыми и гордыми в Бургундии, – начал он. – Их владения в окрестностях Лиона были красивейшими во всей Франции, их шелкопрядильни – самыми крупными в Европе, их корабли – маленькой морской державой. Родовой замок хранил такие сокровища, которым завидовали короли. Они были настолько всесильны, что даже революция не посмела тронуть их. Вплоть до 1793 года, пока конвент Фуше не потребовал покарать мятежный Лион. И Фуше проделал это на свой манер. Гильотина была для него слишком медленной. Он приказал сотнями гнать жертвы на равнину Брото, по другую сторону Роны, под пушечный и ружейный огонь. Трупы сбрасывали в реку. – Граф нервно прошелся по комнате, потом продолжил: – Вся семья Беломер была истреблена – в один день. Сирилл Микслаиж, тогдашний четырнадцатилетний герцог, также появился в списках мертвых, но как оказалось позже, он чудом остался жив, ему удалось бежать в Англию, к своей бабушке, с которой он и был у нас в гостях. Вот его история.
– Но он показался мне весьма легкомысленным.
– Да, это вечно улыбающийся, подтрунивающий над всеми щеголь. Он никогда не вспоминает о прошлом. Похоже, что он все забыл, словно этого никогда и не было. Я не хочу судить, но я не понимаю его. Он должен был бы мстить. Я бы на его месте поступил именно так. Франция до сих пор не забыла Фуше эту бойню и никогда не простит ему, лишь он один…
Каролина слушала отца с опущенной головой.
– И с этим Фуше ты теперь заодно? Ты ведь так сказал?
Граф ответил не сразу. Потом он медленно произнес:
– Я всего лишь использую его. Иногда приходится идти на сделку и с самим чертом.
На следующее утро после праздника салон Каролины был заполнен цветами. На серебряном подносе лежала гора приглашений на различные торжества, просьбы о свидании.
Каролина наслаждалась волнующей и запутанной игрой, в центре которой она неожиданно оказалась. Весь Париж добивался ее благосклонности, и она с удивленной улыбкой позволяла это. В течение одной недели она добилась того, что имя Ромм-Аллери никто больше не связывал с самым верным наполеоновским генералом, а все вспоминали лишь девушку с черными как смоль волосами и загадочными серыми глазами, чарующую мелодию ее движений, ее смех…
Дни пронеслись как одно мгновение. Когда Каролина поздним апрельским вечером вернулась из театра, ее в холле ждал отец. Она без слов поняла его и молча проследовала за ним в его кабинет.
Он показал на карту, разложенную на письменном столе.
– Это путь следования Наполеона – двадцатого апреля он отправится из Фонтенбло на Эльбу. Ты перехватишь его двадцать первого в Невере. Он путешествует инкогнито, под именем Кэмпелл, – граф замолк и посмотрел ей в лицо. – Каролина, теперь все в твоих руках. Ты должна убедить императора, что мы готовы. Если он появится здесь, мы ударим.
Каролина кивнула. Она все еще не могла забыть бурный скандал, разразившийся во время последнего акта «Британика» Расина в театре.
– Ты кое-что пропустил сегодня вечером, – сказала она. – Произошла настоящая битва между сторонниками Бурбонов и Наполеона.
– В театре?
– Да, из-за декорации – с золотым орлом. Приверженцы короля почувствовали себя оскорбленными этим наполеоновским символом и прервали спектакль. Публика моментально разделилась на два лагеря. Людовик XVIII, который тоже там был, покинул свою ложу.
– Если бы в этот миг появился Наполеон, Париж принадлежал бы ему. И он будет принадлежать ему, скажи императору, что мы готовы. – Он обнял ее. – Симон ждет тебя. И помни, если здесь что-то произойдет, ты ничего не знаешь. Ты была в Руане, у твоего дяди. Счастливого пути! – Они поцеловались, и Каролина поспешила в свою комнату, чтобы собраться и переодеться в дорогу.
9
Сверху донизу пропыленная карета со скрипом остановилась у постоялого двора «К золотому павлину» на выезде из Невера. Симону стоило немалых усилий остановить лошадей. Они были словно оглушены теплым ураганным юго-западным ветром, против которого им пришлось тянуться несколько часов подряд.
Стоило Каролине выйти из кареты, как вихрь тут же сорвал капюшон с ее головы. Она раскинула и стороны руки, наслаждаясь силой бури; это было не хуже освежающей ванны после бесконечного пути, от которого у нее одеревенело все тело. Она посмотрела на вытянутое, облупившееся строение с серой, выступающей вперед гонтовой кровлей и высокими каминами, из которых в черное небо вылетали искры. Факелы по обе стороны ворот задул ветер. Лишь из щелей в закрытых ставнях просачивался свет.
Симон молча принялся распрягать лошадей. Он был против путешествия в Невер, это было видно по нему без слов, и даже Каролина на какое-то мгновение почувствовала себя неуверенно. Но потом она решительно надвинула на лоб капюшон своей синей дорожной накидки, подобрала юбки и вступила на вымощенную камнем дорожку.
Из темной ниши выскользнула фигура и распахнула перед ней дверь. Густой табачный дым, смешанный с запахом вина и пропотевшей одежды ломовых извозчиков, кругом сидевших на скамейках, наполнял низкое помещение со сводчатым белым потолком. Шум голосов мгновенно затих, как только Каролина начала пробираться между столами к длинной, пестро расписанной деревянной стойке. Ее словно прогнали сквозь строй шпицрутенов под этими назойливыми взглядами и нескромными замечаниями подвыпивших мужчин.
Хозяину с засученными рукавами и в фартуке цвета ржавчины было около пятидесяти лет. Глубокий шрам пересекал его лоб. Он удивленно разглядывал ее своими выпученными глазами.
– Чем могу служить?
– Я жду своего мужа, господина Кэмлелла. – Это был условный пароль.
Физиономия хозяина осталась непроницаемой. Но его шрам говорил сам за себя. Отец, под началом которого тот служил во многих походах, в точности описал его ей. Хозяин повернулся к раздаточному окну из толстого зеленого стекла и раздвинул его. Каролина увидела черную печь огромных размеров и густой белый пар от кипящих медных чанов. Крупная женщина с пылающим от жары лицом растирала между ладоней сушеные стебли тимьяна над бараньими кострецами, нанизанными на вертел вместе с двумя вальдшнепами по бокам. Хозяин что-то крикнул ей, однако женщина никак не отреагировала. Покачав головой, он задвинул окно. Потом взял палку, прислоненную в углу.
– Пойдемте, – сказал он.
Хозяин шел впереди. Каролина следовала за ним на небольшом расстоянии, взбудораженная путешествием из Парижа в Невер. Известие о «бегстве» императора распространилось с быстротой слухов, и почти в каждой деревне собиралась вооруженная камнями и палками толпа.
Перед ней снова всплыла в памяти виселица, поставленная на лугу. Соломенная кукла, висевшая на ней, чертами напоминала Наполеона.
Каролина сняла свою дорожную накидку. Перед засиженным мухами зеркалом на комоде она привела в порядок волосы. В зеркале она увидела стоявшего к ней спиной у камина императора, гревшегося у огня. Стол был накрыт, кровать в алькове застелена свежим бельем.
Каролина повернулась и подошла к столу. Она не ждала, что он что-то скажет, понимая, что каждое слово стоит ему сейчас больших усилий.
– Давайте поедим? – предложила она.
Медленными шагами он подошел к столу и сел. Хозяева постоялого двора вытащили для знатного гостя свой парадный сервиз: большие темно-синие тарелки с круглыми крышками, ручки которых были сделаны в виде позолоченных павлинов. Рукоятки приборов и оба подсвечника на три свечи были также из синего фарфора. Каролина сама взяла блюдо с латунной печи, сняла с него крышку и поставила на стол. Пряный аромат горчичного соуса, в котором лежало белое мясо сома, наполнил комнату. Хозяин сам поймал сома в Луаре, днем, еще до начала бури, о чем он успел шепнуть Каролине. Механическими движениями император подцепил пару кусочков, выпил глоток вина и опять впал в задумчивость.
Все то время, что она была в комнате, он ни разу не посмотрел на нее. Он сознательно избегал ее взгляда. Вот, значит, каким было их свидание! В этой неуютной комнате с выцветшими занавесками, потертым ковром и коричневыми от сырости стенами. Ей непроизвольно вспомнилась та ночь в Фонтенбло, роскошная комната, шелковые портьеры, мягкие ковры, изысканные яства. Но она чувствовала, что все это совсем не важно, во всяком случае для нее.
– Меня послал мой отец, – сказала она. – Все подготовлено… для вашего возвращения!
Он поднял голову и с сомнением посмотрел на нее.
– Вас ждут, ваше величество. Фуше на вашей стороне. И многие другие. Они все перейдут на вашу сторону, если вы решите вернуться в Париж. Париж ждет вас!
– Ждет меня? – произнес он едва слышно. И добавил: – Никто не нуждается во мне, никто не хочет меня.
Каролина заговорила снова, настойчиво пытаясь убедить его. Да слушал ли он вообще ее? Она чувствовала, что ее слова не доходят до него. Тогда она встала и подошла к нему. Она повиновалась женскому инстинкту, который говорил ей, что не слова сейчас нужны этому мужчине. Почти робко она обняла его, прижала склоненную голову к своей груди – и когда тихо прошептала его имя, все отчуждение между ними вмиг исчезло. Она закрыла глаза и запрокинула голову, когда он порывисто притянул ее к себе. Блаженство пронизывало ее. Прежде она противилась властной самоуверенной силе, исходившей от этого мужчины, не доверяя ей. Но теперь больше не существовало ничего, что бы разделяло их.
Каролина проснулась в объятиях мужчины от первого тусклого утреннего луча, пробившегося через занавески. Она продолжала лежать тихонько, чтобы не разбудить его, и наслаждалась близостью его тела. Прислушавшись к ровному дыханию, она нежно коснулась жестких, спутанных волос.
Каждая секунда прошедшей бурной ночи все крепче привязывала ее к этому человеку, к новой, неизведанной любви.
В коридоре раздались голоса. Чей-то кулак забарабанил в дверь.
– Пять часов, ваше величество! Пора ехать!
С молниеносной готовностью воина, проведшего полжизни на полях сражений, он проснулся.
– Ваше величество поедет сейчас со мной в Париж? – спросила она с улыбкой.
– Я приеду в Париж, – ответил он. – Но не теперь. Париж увидит меня вновь – императором!
Она с восхищением посмотрела на него. Он будто преобразился. Смирения, апатии как не бывало.
– Тогда возьмите меня с собой на Эльбу.
Он покачал головой, став вдруг очень серьезным.
– Я мечтал о том, чтобы вы этого захотели! Но это невозможно. Возвращайтесь назад, по крайней мере, Париж обретет свою императрицу.
Тем временем почти окончательно рассвело. Безжалостный свет сделал комнату еще более убогой. О, какой же тусклой и незначительной была эта дневная действительность по сравнению с той, ночной.
Расставание также было блеклым: его последний поцелуй, последнее объятие на глазах у ждущих офицеров, и вот уже за ним захлопнулась дверь, смолкли удаляющиеся шаги. Она отошла от окна, когда кареты исчезли за поворотом дороги. Стук в дверь прервал ее мечтания. Это был Симон, принесший завтрак. Он подвинул стол к кровати и поставил на него поднос. Аромат кофе и свежего хлеба окончательно вернули ее на землю.
– Спасибо, Симон, – она улыбнулась, глядя на его сосредоточенное лицо.
– Запрягать лошадей? – официально спросил он.
– Да, через четверть часа я буду готова.
– Слушаюсь, графиня. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Симон, в чем дело? Что случилось?
Он покачал головой. Взгляд его был озабоченным, как у внимательного отца.
– Ничего, графиня. Ничего особого. Но у меня такое чувство, что мы не должны терять времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35