Габриэла потянулась к полке справа от камина. Неожиданно и совершенно беззвучно открылась дверь.
Свеча в руке Каролины затрепетала на сквозняке.
– Как ты это обнаружила? – Каролина невольно перешла на шепот.
– Он сам мне ее показал. Как-то я искала его тут, в библиотеке. Я знала, что он должен быть здесь, он каждый день запирается на час.
– А куда ведет этот ход?
– В подвал соседнего дома, который он снял и который давно пустует. Пошли! Там ты еще больше увидишь.
Каменные ступеньки уходили круто вниз, потом проход свернул, и они оказались перед массивной железной решеткой, глубоко уходящей в каменный свод. Еще пара ступенек – и они стояли в большом подземелье. Свет закопченной лампы, фитиль которой плавал в мутном масле, освещал грубо отесанные камни стен. В центре подземелья Каролина увидела гильотину, начищенную до блеска, будто ее только что подготовили к очередной казни. Каролина смотрела на гильотину широко раскрытыми глазами. Зачем держать ее у себя в подземелье? Фуше приковал себя к ней, как каторжник к галере! Эта гильотина была жуткой тенью, осеняющей его жизнь, кошмаром его ночей. Каролина с содроганием подошла поближе. На деревянной скамеечке, на которую приговоренные становились коленями, было выжжено: «Лион, 1793». Да ведь это тот самый год и тот самый город, где была страшная бойня по приказу Фуше!
Из темной ниши под лестницей донесся стон. Каролину настолько сковал страх, что она не могла сдвинуться с места, когда с соломенного тюфяка поднялась приземистая мужская фигура и направилась к ней. Его длинные спутанные волосы и борода были белесыми, многолетние грязь и пот настолько въелись в грубую рубаху, что она стала бурого цвета, как запекшаяся кровь.
Каролина отпрянула, но мужчина был напуган еще больше. Его глаза блуждали тупо и беспокойно. Он замахал руками в воздухе, обороняясь от невидимых врагов.
– Нет, нет! Еще не время палача! На сегодня и так хватит… – Он закачался, и опустившись на колени, затрясся в судорожных рыданиях без слез – старый человек, преследуемый призраками.
Какая-то сила подвела Каролину к нему. Он поднял голову. На секунду показалось, что путы гипнотического плена слабеют. В исковерканных страшным ремеслом чертах его лица, в безумных глазах вспыхнуло что-то человеческое.
– Говори! – приказала Каролина.
Она видела, что внутри у него идет тяжкая борьба, и уже верила, что он может заговорить, сбросить тайные оковы, терзавшие его душу. Следуя своей интуиции, она повторила:
– Говори! Это тебя освободит!
– Освободит…
Его отвыкшие говорить губы исторгли искаженное слово; какое-то время он вслушивался в его звучание, но потом лицо его вновь погасло. Он поднялся с колен и, не обращая внимания на женщин, взял свои тряпки и начал полировать ими широкое сверкающее лезвие гильотины.
Не в состоянии произнести ни слова, они пошли дальше. Возле низкой двери они остановились. Это был выход на улицу из соседнего с дворцом Фуше дома. Габриэла приоткрыла дверь. Снаружи ждал экипаж.
– Теперь ты понимаешь, – на прощание сказала Габриэла, – что я имела в виду, когда говорила, что мне его жалко…
– Да, – кивнула Каролина. – Он всегда был победителем, всех обыграл, всех пережил, но одно недоступно и ему – победить призраков.
27
В веренице карет, возвращавшихся с карнавального гуляния из Люксембургского сада, коляска пересекла Пон-Неф, на котором в этот час била ключом парижская жизнь: здесь царили роскошь и нищета, добродетель и порок, окутанные сиянием и запахами уходящего дня.
Как и всякий раз после преодоленной опасности, у Каролины было такое чувство, будто от неукротимой жажды жизни у нее вырастают крылья.
У Кретьена Троке она полчаса выбирала из двух сотен сортов духов флакончик индийского бальзама из орхидей. У Бернаскони она купила марципан с фисташками. В конце концов Каролина зашла в салон мадам Ольчевской, перчатки и пять дочерей которой особенно полюбились парижанам после того, как пятнадцатилетняя Бронка при всех залепила звонкую пощечину герцогу Талейрану, когда он попытался проверить, действительно ли ее талия так хрупка, как позволяет заключить простое школьное платье.
Белокурая девушка провела Каролину через две ступеньки в просторный примерочный салон.
– Разрешите? – Она положила руку Каролины на бархатную подушечку и взяла из фарфоровой корзинки на столе шелковую мерную ленту.
Еще не услышав его голоса, Каролина увидела в зеркале отражение герцога Беломера. Поигрывая меж двух пальцев тросточкой с золочеными рифлениями, он подошел ближе. Легкое лавандовое облачко обдало ее.
– Вы позволите мне вмешаться? – обратился он к продавщице. – Прочь эту варварскую мерную ленту! Как вы собираетесь соответствовать этой дивной ручке? Вам следует изготовить образец из козьей кожи.
Продавщица торопливо вышла. Каролина только теперь взглянула на герцога. Непринужденно, словно не могло быть ничего более естественного, чем их встреча в магазине, она сказала:
– Я всегда покупала себе готовые перчатки.
Продавщица вернулась с неким подобием чертежной доски, на которой был натянут кусок козьей кожи. Каролине пришлось положить на нее расправленные ладони, а продавщица обвела мелом контуры и записала себе объем запястья и длину предплечья. Герцог целиком вошел в роль одержимого модой щеголя; Каролине даже показалось, что он переигрывает, лишь бы уйти от вопросов. В конце концов он заказал ей дюжину коротких, дюжину полудлинных перчаток и дюжину перчаток три четверти из тончайших, как паутина, кружев цвета шампанского.
Он с улыбкой посмотрел на нее.
– Мне кажется, я когда-то обещал сделать вас самой элегантной женщиной Парижа. Я повторяю свое предложение…
– Вы говорили – не Парижа, а Франции!
– Дьявол! Вы меня даже слушали!
Они вышли на улицу и он показал на свою карету.
– Садитесь.
Она опустилась рядом с ним на заднее сиденье, немного смущенная своей неожиданной и необъяснимой сговорчивостью.
– Где, черт побери, вы скрываетесь? Я решил, что вы уехали из Парижа. Вот уже два дня я разыскиваю вас и таскаю с собой то, что должен отдать вам. – Он вытащил из сюртука пергамент и с шуршанием развернул его. – Конфискация вашего имущества и вашего дома отменена. Король лично распорядился об этом и передал мне официальный документ.
Она не мигая смотрела на королевский документ в своих руках, не в состоянии сказать ничего.
– Неужели вы всерьез полагали, что я поехал в Гент ради забавы, или по глупости, или потому что Фуше посадил мне на шею своего шпиона? На этот раз Фуше запутался в собственных сетях. Его игра проиграна. Проволока, на которой он танцует, становится все тоньше и ненадежнее. На него еще какое-то время посмотрят…
Слова герцога оторвали ее от собственных мыслей. На один миг ей захотелось рассказать ему о том, что произошло в Нотр-Дам. У нее было ощущение, что он должен это знать, в том числе и то, что Мелани была в сговоре с Нери; слова, сказанные им… Но она подавила свое желание.
– Но самую лучшую шутку Фуше сыграл с собой сам, – продолжал герцог. – Пригласить Бурбона свидетелем на свадьбу! Дьявол, это все равно как если бы я послал к вам сватом Жиля де Ламара. – Она чувствовала на себе его взгляд, он помедлил, но потом стал рассказывать дальше, словно не мог молчать: – Если бы вы это видели! Король бушевал, услышав наглое требование Фуше. Мне целую ночь пришлось его уговаривать, пока он не успокоился. А потом вдруг ему эта затея показалась даже забавной, так сказать, последняя трапеза приговоренного к смерти. А то, что сейчас еще произойдет, придаст мужества всем врагам Фуше. Он будет падать со ступеньки на ступеньку, терять одну должность за другой, и за каждую из этих ступенек он будет цепляться, сдирая ногти в кровь. Ибо одного Фуше не умеет, никогда не умел: добровольно отказываться от власти.
Он говорил с таким жаром, что задел ее за живое.
– Почему вы не говорили так в Пре-де-Ро? Тогда я бы вам поверила.
– Я так же говорил, но вы не слушали меня! – Он засмеялся, но как-то натянуто. – Вероятно, уже обдумывали, как удрать на моей карете, – он явно пытался вернуться к легкому, шутливому тону. – Но теперь вам стоит послушать меня. Думаю, это вас заинтересует. В Рояле завтра состоится праздник, карнавал. Я уверен, что на улице Варенн для вас уже лежит приглашение. Мне, кстати, тоже оказана честь присутствовать при том, как Жиль де Ламар откроет свое забрало…
Ее сердце на секунду замерло, э потом сознание затуманилось, чувства горячим потоком нахлынули на нее и закружили хороводом.
– Что вы сказали? – Она не заметила, что карета остановилась перед дворцом Ромм-Аллери и герцог Беломер вел ее под руку. – Разве вы мне не сказали однажды, что его вовсе не существует, что он – плод досужих вымыслов?
– Я полагаю, что соперникам многое дозволяется, – он посмотрел на нее с загадочным выражением, скрывавшим его лицо словно маска. – Смею ли я надеяться, что мне будет оказана честь сопровождать вас завтра на праздник? – Он протянул ей документ и связку ключей.
Каролина кивнула. Она импульсивно схватила его за руку.
– Я не умею благодарить, во всяком случае – словами.
У него вырвался смешок.
– Слов мне было бы мало. Поймите меня наконец: этот вечер – мой последний шанс. Я хочу хотя бы на равных бороться с этим фантомом. Итак, до завтра.
Лишь услышав шум отъезжающей кареты, Каролина поняла, что она совсем одна в доме. Она зажгла все огни, открыла окна, и светлая летняя ночь заструила в комнаты свой мягкий свет. В полумраке проступили очертания мраморных бюстов в нишах, картин на стенах, мебели. Но Каролина не замечала этих предметов. Она лишь снова видела полыхающее ночное небо над Розамбу и опять испытала тот смертельный ужас. Все началось именно той ночью, восемнадцать месяцев назад. Кошмар обрушился на нее как смерч, подхватил и закружил, а когда он немного отступал, она всегда убегала сюда, в этот дом, всякий раз надеясь, что теперь все пойдет хорошо.
Она не осмеливалась думать об этом дальше.
Постепенно дом начал просыпаться и оживать. Огонь свечей заставил вновь сиять краски, и вещи задышали. Но даже в знакомой мелодии часов Каролине мерещилось скрытое предостережение – не дать себя обмануть на этот раз, не утрачивать бдительности. Ноги сами привели ее в библиотеку. С подсвечником в руках она прошла вдоль полок. Лион, 1793. Гильотина! Тот же год, тот же город.
Ее взгляд остановился на красных сафьяновых корешках: годовые подшивки «Монитера», которые отец отдал переплести. Она вынула том за 1793 год и начала его листать. Пробежала страницы с броскими революционными заголовками, и вот они, напечатанные мелким шрифтом, бесконечные списки казненных.
А вот и Лион. Сообщение о «первом уроке», преподанном Фуше мятежным гражданам шелкового города, о том дне, когда он установил чудовищное господство своей гильотины, жертвами которой предстояло стать десяткам тысяч людей.
Она поставила том на место и вынула следующий. Январь, февраль, март… По-прежнему мелко напечатанные имена, как иссякающий кровавый поток. И вот 5 апреля 1794 года – всего лишь два имени, два приговора, две последние жертвы, чьи головы покатились в корзину: палач и его подручный! Она захлопнула том. Да, это типично для Фуше: устранить свидетелей своих злодеяний; навсегда заставить замолчать палача, сделавшего свое дело…
Лионский палач? Мужчина из подземелья зримо предстал перед ней. Может, это он и был? Что, если Фуше подарил ему жизнь, чтобы иметь безвольное орудие?
Она задвинула том обратно на полку и вышла из библиотеки. Едва ли она узнала больше. Лишь ее предчувствия обрели новую пищу да еще более яростной стала ненависть.
Неожиданный порыв ветра дунул из камина и скосил высокое пламя двух десятков свечей. Трехстворчатое зеркало, только что ярко освещенное, перед которым сидела Каролина, погрузилось в темноту.
Антуан, причесывавший ее к карнавалу, остановился.
– Нам придется взять немного канифоли с лаком, чтобы прическа держалась.
Каролина кивнула с отсутствующим видом. Праздник начинался в восемь. Но она поклялась себе появиться там только в половине девятого. Она себя знала: если окажется там, ждать уже будет не в силах. Она этого просто не перенесет. Пусть он ждет. Пусть его глаза ищут ее, хотя бы этот единственный раз.
Кончиками пальцев парикмахер вынул локон, едва касаясь, прошелся кисточкой по волосам, подул на них, чтобы канифоль с лаком, придающие жесткость локонам, скорее засыхала. Из холла донеслись голоса, шаги приблизились к двери. Постучав, появился Бату.
– Герцог Беломер, – доложил он.
– Проведи его в салон.
Каролина еще немного посидела, разглядывая свое отражение. Глаза показались ей сегодня темнее, чем обычно. Теплый матовый оттенок, который ее кожа приобрела под солнцем в саду на крыше, подчеркивал великолепие ее платья. Она продела в уши бриллиантовые подвески, натянула перчатки и надела на левую руку бриллиантовый браслет. Она не выбрала маску для сегодняшнего праздника, ей показалось это абсурдным. И, тем не менее, рассматривая себя в зеркале, она пришла к заключению, что весь этот блеск только для того и служит, чтобы скрыть ее истинную суть. Каролина направилась к двери. За окном сверкнула зарница. Муслиновые шторы сильным ветром задуло в комнату. Каролина почувствовала странную слабость.
С накинутой на плечи серебристо-серой пелериной и полумаской на лице он стоял в глубине салона. Он еще не заметил ее появления, и Каролина невольно замерла в дверях. В полумраке его фигура напоминала статую. Каждый раз, когда она его видела, ее охватывало волнение от вызывающей красоты этого мужчины. Он подошел к ней и поднес к губам ее руку.
– Сегодня целый день я видел вас в мыслях и мог поспорить, что вы будете в красном. И вдруг это черное!
Через маску она чувствовала на себе его взгляд, не в силах уклониться от него.
– Вы нальете нам? – Она показала на серебряный бочонок с приготовленным шампанским.
– А я думал, вы умираете от нетерпения поскорее попасть на праздник, – он наполнил бокалы и протянул ей один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35