Они стояли лицом к лицу, словно изваяния, по обе стороны все углублявшейся пропасти, и казалось, что только землетрясение способно ее заполнить, да и то лишь разбив обе каменные статуи. На миг Тремэна охватило желание завладеть прекрасной женщиной и увезти ее на край света…
Но то был всего лишь миг. Другие ожидали своей очереди, чтобы выразить поздравления, по всей видимости, не искренние и чаще всего проникнутые тонкой иронией. Несмотря на похвальные усилия Жанны дю Меснильдо, собравшиеся вели себя чопорно, немного торжественно, так что окружавшие Гийома щебетуньи вносили единственную веселую ноту в эту свадьбу.
Внезапно атмосфера разрядилась: супруги удалились. Каждому из них госпожа дю Меснильдо предоставила комнату, чтобы они могли переодеться. Для большего спокойствия господин д'Уазкур решил провести первые три дня медового месяца в небольшом имении, которым располагал недалеко от Шербурга. Мадемуазель де Монтандр, разумеется, пошла помочь подруге. Как только они покинули гостиную, разговоры пошли веселее, чаще стал раздаваться смех, и прием, наконец, начал походить на праздник. Хозяйка дома, с лица которой не сходила застывшая улыбка, протянула Гийому бокал.
— Уф! — весело вздохнула она. — Кончилась каторга. Или почти кончилась: прощание пройдет незаметно! Какого черта я решила взяться за эти «увеселения», которые и на праздник-то не похожи!
— Вы щедры, любите принимать гостей. Благодаря вам у бедной девушки получилась достойная свадьба… вернее, праздник, достойный так называться.
— Вы верно уточнили, потому что мне она представляется все менее достойной. Когда они выходили сегодня из церкви, мне показалось, что я увидела Смерть, ведущую бедную душу на казнь… Бр-р!.. Меня до сих пор в дрожь кидает!
В этот момент поверх плеча своей собеседницы Гийом заметил Розу, делавшую ему знаки из-за открытой в сад застекленной двери. Он извинился и подошел к девушке.
— Пойдемте! — сказала она. — Агнес хочет с вами поговорить.
— Со мной? Место и время, по-моему, не подходящие!
— Всего на минуту. Она там, в зарослях пионов, справа от старого колодца.
— Я полагал, что она пошла одеваться. А чем занят благородный супруг?
— После столь трудного дня молодая супруга имеет право подышать свежим воздухом в саду…
— Столь трудного дня? По-моему, самое трудное — впереди, — съязвил Тремэн.
Роза пожала плечами.
— Вы идете или нет? Время не ждет!
— Не беспокойтесь, я иду!
Сад был невелик. Сделав всего несколько шагов, Гийом очутился рядом с Агнес. Она сидела на небольшой каменной скамейке и, услышав его шаги, встала. На ней по-прежнему было свадебное платье, но вместо вуали декольте закрывал кружевной воротничок. Ее поза выражала усталость, а вокруг глаз — или то была тень от цветущих кустов? — залегли синяки. Гийом остановился в нескольких шагах от нее.
— Я думал, что нам больше не о чем говорить, — сказал он.
— Осталось только одно. Поскольку речь идет о семейной тайне, прошу отнестись к ней подобающим образом…
— Даю вам честное слово, но почему вы решили доверить ее мне?
— Я думаю, она вас заинтересует. Но, прежде чем открыть ее, я хотела, чтобы все было позади. Теперь я могу говорить. Да будет вам известно, господин Тремэн, что я не дочь графа де Нервиля. Во время одного из его бесконечных отсутствий, когда он был в Версале, моя мать, оставшись одна в Нервиле, полюбила мужчину, офицера Королевского флота.
— Что вы сказали? — вымолвил пораженный Гийом. Она жестом остановила его.
— Дайте сказать, у меня мало времени. Итак, она его полюбила настолько сильно, что решила сохранить ребенка, зная, какой опасности себя подвергает. Я родилась, а моя мать через несколько месяцев умерла… но не от беременности.
— Опять этот негодяй?..
— Возможно! Одна Пульхерия знает правду, но отныне господин де Нервиль в ответе лишь перед Богом! Вот о чем я хотела вам сообщить. А теперь прощайте!
— Нет! Не уходите!.. Почему нельзя было рассказать этого раньше?
Она еле заметно улыбнулась, но глаза ее остались серьезными.
— Вы говорили, что любите меня, и я была в этом уверена. Но я хотела проверить вашу любовь… И проверила. Прощайте!
Подобрав пышное платье, она выбежала из укрывавших их пионов, оставив сраженного Тремэна в таком ошеломлении, что он даже не подумал побежать вслед за молодой женщиной. Да и зачем? Теперь было слишком поздно: он потерял Агнес, и потерял по своей вине…
С большим трудом ему удалось выбраться из отеля Меснильдо незамеченным, после чего он добежал до своей комнаты, которую постоянно резервировал в гостинице «Гран Тюрк», закрылся в ней и потребовал, чтобы его ни под каким предлогом не беспокоили. Там, в окружении одних лишь флаконов, он стал методично напиваться, не желая слушать даже Феликса, ломившегося в дверь и умолявшего открыть, пока, наконец, под утро не свалился мертвецки пьяным. Только так ему удалось усыпить свое безжалостное воображение и прогнать возникавшие в нем невыносимые картины…
Лишь через сутки Варанвиль смог к нему войти. Да и то ему пришлось позаимствовать у садовника лестницу, чтобы пролезть в окно…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
БОЛЬШОЙ ДОМ
1786
Глава X
ПЕРВЫЕ ПОСЕТИТЕЛИ…
Двое мужчин и с ними молодая женщина обошли весь дом. Потом они направились к столу и привезенным из Малайзии креслам из ротанговой пальмы, стоявшим возле большого дуба. Гийом специально сохранил его, когда корчевали деревья, и теперь он украшал зеленый травяной ковер, разостланный перед входом. Впрочем, из всего сада можно было показать лишь один этот уголок, так как парк даже не был целиком спроектирован и посажен. Но этого было достаточно для того, чтобы представить себе, каким он будет.
Госпожа де Бугенвиль устроилась в кресле среди подушек из набивного кретона, разложила свое широкое белое муслиновое платье в синюю полоску, подняла очаровательный носик, склонила набок голову, желая охватить одним взглядом весь дом, и заявила:
— Очень красивый дом, господин Тремэн, искренне поздравляю. Я бы от такого не отказалась!
Ее муж засмеялся.
— Вы могли бы стать первой женщиной, которая, увидев новый дом, не захотела бы его иметь. Согласен, что этот дом соблазнителен, но у вас их уже три, и потом ведь можно перекрасить стены… Тогда желание пройдет.
Они обменялись заговорщицкими улыбками в знак полного взаимопонимания, и теперь уже Гийом им позавидовал. Какая удивительная пара! При тридцатилетней разнице в возрасте так подходить друг другу…
Свежая, словно ветка пахучей сирени, и такая же тонкая и гибкая, Флора де Бугенвиль, в девичестве де Монтандр, была поистине восхитительна: золотистые волосы обрамляли ее одухотворенное лицо и голубые, похожие на летнее небо глаза. Муж ее, казалось, был навеки защищен от старости благодаря суровой жизни моряка и привычке к физическим упражнениям. Тело его было по-прежнему послушным и крепким, молодое лицо отличалось живыми глазами, а рот был всегда готов улыбнуться, обнажая крепкие зубы. Он все еще был очень похож на того самого молодого офицера, который часто бывал в доме доктора Тремэна, странствовал по лесам и был принят за своего в индейском племени, — каким его помнил Гийом.
Правда, воспоминание его было омрачено последними проведенными в Квебеке часами, когда их насильно посадили на следовавший во Францию корабль, ведь мальчик винил в этом Бугенвиля: он считал, что друг не оправдал его доверия и что, заставив его покинуть любимую страну, он совершил плохой поступок…
Его отношение к нему проявилось на свадьбе Феликса и Розы, состоявшейся за пять дней до этого, где он столкнулся с этим бывшим адвокатом высшего суда в Париже, который стал сначала пехотным полковником, а затем, совершив удивительное кругосветное путешествие, превратился, как он того и хотел, в настоящего моряка и даже командовал эскадрой. Он заговорил с ним учтиво, но чрезвычайно холодно, тогда как Бугенвиль не скрывал своего изумления.
— Гийом Тремэн? Неужели вы тот самый мальчуган, которого я давно знал в Канаде и который так любил море? Вы удивительным образом его напоминаете, точнее, это он походил на вас, подобно тому как эскиз походит на законченный портрет.
— Я и то, и другое, сударь… и с радостью пользуюсь случаем, чтобы поздравить вас с замечательными успехами! Вы, можно сказать, полностью осуществили ваши мечты?
Бугенвиль был слишком тонок и опытен в светском общении, чтобы не уловить сухой тон, жесткую манеру и враждебность в этом особом взгляде, подобного которому никогда не встречал.
— Даже не верится, — медленно произнес он, всматриваясь в худое, будто бы вырубленное лицо, — что вы действительно тот самый привлекательный мальчик. Мы были друзьями…
— Прекрасно помню, сударь. Помню и то, что просил вас о помощи, а взамен был выставлен с матерью из Квебека без всякой надежды на возвращение.
— И вы на меня за это сердитесь?
— Да. Так же, как я сержусь на англичан; как сержусь на американцев, которые, воткнув нам нож в спину, имели наглость просить короля Франции о помощи; как сержусь на…
Бугенвиль взял Гийома за локоть.
— Успокойтесь, прошу вас! Нам следует обо всем подробно поговорить, и вы поймете, что тогда у вас и госпожи Тремэн не было другого выхода… Может быть, позже, после церемонии…
Церемония же была совершенно очаровательной и проходила на фоне замка Шантелу, погруженного в добродушную прелесть деревенской свадьбы, не лишенной, впрочем, изящества. Роза, желая еще больше понравиться тому, кого сумела завоевать в нелегкой борьбе, сделалась еще тоньше и вся сияла в короне из белых цветов, из-под которой выбивались, путаясь, небольшая кружевная вуаль и ее роскошная рыжая шевелюра. Феликс был великолепен в синей с красным форме офицера Королевского флота. Ведь именно туда он должен был скоро вернуться на службу — настоящий триумф невесты, которой пришлось принести в жертву свою любовь, чтобы уговорить его на этот поступок.
— Вы так же созданы для земледелия, как я для того, чтобы стать аббатисой! — как-то заявила она ему. — Когда вы любуетесь морской стихией, то похожи на сбившегося со следа спаниеля. Вернитесь к ней! Для меня она лучшая соперница, чем женщины, к которым вас может толкнуть разочарование.
— Вы придаете столь мало значения моей любви к вам? — спросил молодой человек, не веривший своим ушам.
Мадемуазель де Монтандр одарила его своей самой очаровательной улыбкой.
— Вы меня любите, друг мой, в этом нет сомнения, но думаю, что я вас люблю еще больше. Стало быть, мне придется следить за тем, чтобы счастье вам как можно меньше изменяло. Наше благополучие станет от этого лишь крепче.
И даже больше, чем она предполагала.
Согласившись принять на себя груз тревог и одиночества, неизбежных в жизни жены моряка, Роза навсегда завоевала любовь и уважение мужа. Пока он будет плавать, она поселится в Варанвиле, которым собиралась активно заняться, дабы превратить его в уютное гнездышко, куда ему так приятно будет вернуться, и одновременно постарается сделать имение доходным, увеличив семейное богатство. С безусловной помощью Гийома, твердо решившего заинтересовать друга своими собственными делами.
Итак, пока молодожены открывали бал под раскинутым перед замком большим шатром, Тремэн и Бугенвиль встретились в тишине розария для беседы, которую мореплаватель считал столь необходимой. Он заговорил первым.
— Мне очень жаль, Гийом, поверьте, что вы таким образом расценили мои намерения, но меня это не удивило. Тогда вы были еще ребенком, и поэтому, естественно, не могли охватить всего размаха катастрофы, постигшей Новую Францию. Впрочем, смотрите! Вашего отца только что убили вместе с его другом Адамом Тавернье, мать чудом избежала смерти. Дом ваш был разрушен…
— С моей помощью! — с чувством прервал его Тремэн. — Это я сжег дом На Семи Ветрах! Я не хотел оставлять его Ришару.
— Я вас не стану в этом упрекать, но Ришар-то жил, был заодно с захватчиками, и они брали над нами верх. Я не мог вас охранять: мне нужно было ехать в Жак-Картье, затем соединиться в Монреале с шевалье де Леви, пытавшимся собрать все наши войска. Лучше было отправить вас во Францию, куда, кстати, хотела вернуться госпожа Тремэн: рано или поздно Ришар бы вас убил…
— Это еще не известно. Там у меня оставался верный друг, человек, полный решимости отомстить за убитых и расправиться с ним.
— Вы имеете в виду Коноку, не так ли?
— Да, его.
— Он сдержал слово, и я не думаю, что ваш сводный брат еще жив. Он едва дышал, когда его обнаружили на бастионе Сен-Луи, где его настиг кинжал индейца.
— Вот видите, бесполезно было нас отсылать, — торжествовал Гийом.
Бугенвиль покачал головой и ответил не сразу. Он, не спеша, достал из футляра длинную сигару, зажег ее, предложив другую своему собеседнику, но тот отказался, и задумчиво попыхивал ею, подняв голову к звездам, мерцавшим в июньском небе.
— Вам случается изредка смотреть на них? — тихо спросил он.
— Почти каждый вечер. Я, знаете ли, тоже много плавал. Вам и без меня известно, что в открытом море нет лучших спутников. К тому же я их люблю…
— Говорят, они распоряжаются судьбой каждого из нас. Вы в это верите?
— Нет. Хотите постараться мне объяснить, что это на небесах было написано: мне не суждено жить в Квебеке?
— Может быть, но главное, я ищу способа сообщить вам новость, которую вам больно будет услышать и которую предпочел бы от вас скрыть. К несчастью, теперь это уже невозможно…
— Тогда говорите! Я давно привык к ударам судьбы.
— Догадываюсь. Так вот! Я не знаю, выжил ли Ришар Тремэн, по правде, я в этом очень сомневаюсь, но… Коноку повесили!
Гийом ощутил что-то гораздо более сильное, чем просто удар: настоящую боль и вместе с тем удивление. С тех пор как волчий коготь висел у него груди, он иногда мысленно разговаривал со своим далеким другом, задавал вопросы и сам отвечал так, как подсказывала ему мудрость индейца.
Но не было ни единого знака, никакого предчувствия, что отныне Конока охотится на богатых землях Святого духа… Несмотря на то, что он умел владеть собой, он почувствовал, как к горлу подступил комок и на глаза навернулись слезы, но он сумел их подавить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45