Минер пересек сенцы, открыл следующую дверь и, сделав три или четыре шага, остановился.
Здесь была горница.
Наверное, простоял он не очень долго. Но только повернувшись и уже выходя за дверь, сказал хозяйке еще одно слово: «Благодарю».
Хозяйка, провожая его глазами, не ответила.
Он бродил по городу весь день.
Новый горком, новый кинотеатр – от прошлого в настоящем осталось мало…
Истины ради, замечу кстати, что Минер был немного сентиментален, как бы он ни скрывал это. (Я использовал затасканное и много раз оплеванное слово – сентиментальность. Прошу прощения: другого, похожего, не знаю.) Мы догадались об этом сразу, как только обнаружили, что он разделяет наше пристрастие к радиоле. Возможно, это влияние Заполярья?.. Но я бы мог назвать и еще нескольких своих товарищей, которые чуть-чуть грешны в этом. Не настолько, понятно, чтобы говорить жалостные речи по поводу сломанного цветка, но – самую малость… Без речей. И даже вовсе без них.
Вот стоял, к примеру, колодезный сруб возле дома, где вы жили, ну лет десять с лишним назад, а теперь – водоразборная колонка; скрипел под ногами дощатый тротуар, а теперь – асфальт, и канал – вместо речки за околицей… Хорошо это или плохо?
Не спешите с ответом. Даже если вам не нравятся грустные вальсы.
И лучше вернемся к Минеру, ибо главные события моего рассказа впереди, а я то и дело отвлекаюсь куда-то в сторону, в область совершенно туманную для меня.
Это случилось в тот же вечер. Скажем, было еще светло, но солнце мельтешило уже где-то за крышами и набегали сумерки.
Минер брел по тротуару без направления и уже без цели. Благо, тут он мог считать себя в абсолютном одиночестве, и даже наши радарщики не могли бы поручиться, какое у него лицо и курит ли он, не говоря уже о том, что? курит.
Вдруг – голос: «Товарищ офицер, можно посмотреть у вас кинжал?»
Минер вынужден был покинуть свое излюбленное небытие и возвратиться к действительности. Он оглянулся.
Перед ним стояла Девчонка лет двадцати, о чем Минер мог в общем-то догадаться лишь по «взрослой» прическе, – это я уже знаю и потому говорю от себя: волосы Ее были собраны с боков и каким-то хитрым высоким гребнем падали на спину почти до пояса. В остальном это был подросток: в платье, похожем на школьное (только что без передника), и в башмаках на босу ногу.
За деревьями одного из палисадников Минер увидел еще двух ее подружек (в почти школьных платьях без передников), наблюдавших за ними и хихикавших от восторга.
Что еще сказать о Девчонке? Не блондинка. Волосы русые. Даже – темно-русые (хотя и не очень «темно»)… Ну и, пользуясь понятиями высшей математики, можно добавить, что пропорции талии Ее были устремлены к нулю, пропорции глаз – к бесконечности, а наиболее определенные побуждения в глазах: от недавней решимости – к тому, чтобы если не провалиться сквозь землю, то бежать.
Минер, заметив это, машинально полуобнажил кортик и сказал:
«Гм».
Кортик до того густо был смазан оружейным маслом, что сталь едва проглядывалась. Привычка избавлять себя от лишних хлопот подвела Минера. Но в оправдание его могу признаться, что кортики мы носили всего три-четыре раза в год – по большим праздникам. Откуда было знать ему, что придется воспользоваться оружием защиты именно на этот раз, да еще в таких необычных условиях.
«Ой…» – боязливо сказала Девчонка, тронув пальцем масленое лезвие.
А Минер подумал:
«Хоть бы ради отпуска догадался вычистить!..»
И щеки нашего невозмутимого Минера впервые за несколько последних лет порозовели.
Ручаюсь, что от Девчонки не укрылось это: женщина, есть женщина – десять лет ей или двадцать, и будь ты хоть семи пядей во лбу – тут уж ничего не поделаешь. Девчонка глянула на Минера, чему-то неожиданно засмеялась и, мгновенно осмелев, заявила:
«Можно, я немножко пройду около вас?»
«Гм. Конечно…» – Минер растерялся.
«Пусть другие посмотрят и подумают, что я вас знаю», – соткровенничала Девчонка, когда они уже тронулись.
Минер, само собой разумеется, промолчал.
Девчонка, поглядев на него, опять смутилась вдруг и от смущения призналась еще в одном:
«Это мы поспорили: кто храбрее, чтобы подойти и попросить вас показать кинжал».
Минер снова хотел промолчать, но отметил про себя, что в подобных ситуациях отчаиваются, как правило, самые робкие, и спросил: «Мы пойдем, где больше народу?» – «Нет, что вы?!» – испугалась Девчонка.
Короче говоря, они свернули в ворота городского парка, довольно пустынного в тот будничный вечер, так что Ей не перед кем было похвастаться своим новым знакомством.
Впрочем, Она к этому времени наверняка утратила уже свою решимость и шла настороженная, прямая – не то по воздуху, не то по земле.
Вы спросите, откуда я знаю женскую натуру?..
Я как свои пять пальцев знал Старшего Лейтенанта. Наши койки стояли рядом, и даже после того, как мы обменялись местами, я не утратил возможности созерцать каждый день возлюбленный нами грязно-серый валун под окном. А Старший Лейтенант, несмотря ни на что, был все-таки крупным теоретиком в женском вопросе.
Минер искоса наблюдал за Девчонкой.
Так уж устроен человек: если вы растерялись – вашим противником (или потенциальным противником) овладевает спокойствие. Достаточно растеряться ему – все происходит наоборот. Проверьте когда-нибудь. Жаль только, что все это почти не зависит от нас.
Они шли и молчали так долго, что Девчонка, не выдержав, замедлила шаг. Разумеется, никаких историй Минер Ей не рассказывал. Но, вспомнив, что рядом с ним не больше, не меньше как вчерашняя школьница, решил поддержать свое мужское достоинство подобающим к случаю разговором.
«Вам пора домой?» – спросил он.
Как ни странно, однако молчание было нарушено, и вслед за этим последовал длинный диалог.
«Вы к родителям приехали?» – это Она.
Он: «Нет…»
«К родным?»
«М-м, у меня здесь никого нет. Да и вообще никого. Нигде».
«А у меня бабушка есть…» – вдруг невесело похвалилась Она.
Минер остановился, оглядел Ее своим отсутствующим взглядом… и пошел дальше. Она автоматически проделала то же самое.
Здесь я должен вернуться назад и уточнить, что, скорее всего, в их дальнейшей близости были повинны не «гм» и «ой», а вот эта короткая остановка и секундное молчание, с глазу на глаз. Объяснить это трудно, но, говорят, так бывает.
Лично я верю.
«Здесь моя родина», – на всякий случай объяснил Минер.
«И давно вы не были здесь?»
Минер сказал, что лет восемнадцать.
Девчонка с непонятным изумлением воскликнула, что она тогда только ходить научилась. Кажется, ей понравилась эта мысль.
«Сколько же вам сейчас?» – должен был мрачно поинтересоваться Минер.
Она ответила с той гордостью, с какой почему-то всегда эти едва выбравшиеся из пеленок девчонки отвечают тридцатисемилетним мужчинам: «Девятнадцать».
Минер нахмурился.
Жил человек, жил, не имея понятия, что он старик. Вдруг вот тебе – знай…
Но тут Девчонка рассказала, что отца Ее контузило во время войны и умер он так давно, что Она его даже не помнит, а мать – года три назад…
Это мгновенно изменило ход размышлений Минера.
Казалось невозможным – взглянуть на мир после войны и всю жизнь чувствовать, что она была, что была нелегкой…
Минер замкнулся. Теперь-то я знаю, где витали его мысли, когда он лежал, глядя в потолок, или сидел, склонившись над радиолой, и знаю, почему он должен был замкнуться после рассказа Девчонки о родителях. А раньше нам все его привычки казались просто странными.
Девчонка посчитала себя вправе полюбопытствовать относительно его родителей, но когда Минёр ответил, что мать его сгорела во время бомбежки и отец погиб неизвестно где, Она ни с того ни с сего извинилась и виновато сообщила:
«Мои папа и мама похоронены на кладбище… – Словно бы то, что Ее родители на кладбище, давало Ей какие-то преимущества перед ним. – Давайте я покажу вам могилки?»
«Сейчас?» – уточнил Минер.
Она оглянулась. Было почти темно.
«Ой, нет, конечно! Идемте назад. Давайте, лучше завтра? Ну, вот так, когда я вас догнала, – в это время. Хотите?»
Добавила:
«Прямо на этом месте увидимся. Ладно?»
Я умышленно воспроизвел для вас этот пространный диалог почти дословно. Как видите, уже с самого начала инициатива принадлежала не Минеру. Но тем достовернее надо считать сведения, добытые нами у него, и тем правдивее – мой рассказ. Ибо вот как примерно выглядело бы то же самое в интерпретации, допустим, Старшего Лейтенанта:
…Поезд еще не подошел к перрону, а он уже слышал звуки оркестра, и выстроенные на привокзальной площади (все до единой) женщины городка держали равнение на его вагон… Потом он гулял по улицам, играя золочеными ножнами своего оружия, когда к нему подскочила оробевшая до истерики блондинка… Но в парке он оказался бы почему-то с брюнеткой. Наутро припоминал бы каштановые косы… А на вопрос, откуда же в конце концов появилась эта последняя, с не очень темно-русыми волосами, ответил бы…
Впрочем, я не представляю, что бы он ответил. Знаю только, что в этом не было бы ни слова правды.
Вам доводилось встречать человека, который мог бы болтать в течение нескольких часов, не сказав при этом ни единого слова правды, не поставив ни одной правдивой запятой?..
Минер тогда не оценил еще всех последствий сложившейся ситуации.
Он дрогнул от первого смутного предчувствия, когда, шагая по ухабистой дороге, взял Девчонку под руку и к нему (совершенно естественно) прижалось Ее плечо.
Затем, когда Она решительно отказалась от провожанья, заявив, что он еще плохо ориентируется в городе, а Ей бояться нечего, Она даже любит ночь, и в полной темноте, вопреки представлениям Минера о мужестве, сама довела его до гостиницы, – Минер был окончательно выбит из привычной для него колеи и, должно быть, не воспользовался даже теми двумя междометиями, которые выручали его во всех других случаях жизни.
С этой минуты покой его был утрачен.
Она быстро исчезла в темноте, а он поднялся в номер и долго стоял, не зажигая света, глядя на брошенную как попало шинель в углу кровати.
Его сосед по номеру, завфермой из какого-то колхоза, уже спал. Минер, стараясь не шуметь, разделся, но, в отличие от соседа, уснуть не мог.
Все утро он метался по номеру в простенке у входной двери: взад-вперед, взад-вперед.
А завфермой, купивший по случаю завершения всех своих дел в районе бутылку тридцать третьего портвейна, сидел у тумбочки и, запивая вином домашнюю колбасу, начинял Минера сведениями из колхозной жизни.
Минер знал уже о срочной необходимости того, чтобы ремонтно-техническую станцию «поганка съела», что существует «растреклятый» Сельстрой, который «строй, да не сель», что выделяет завфермой корма Авдотье и Дарье «тютелька в тютельку», а у Авдотьи коровы пузатые, «хошь у барабан бей», у Дарьи же – «что мощи твои»…
Минер вышагивал взад-вперед.
Он решил уехать сегодня…
Да, но сами подумайте: можно ли обмануть человека?
Явится Девчонка и будет одна-одинешенька стоять в парке! Ждать…
Ему бы надо с вечера предпринять что-нибудь.
Ведь он действительно не мог не почувствовать эту связь между ними уже тогда, когда она сказала: «А у меня бабушка есть…», когда он остановился, когда они поглядели друг на друга… Все время потом существовала эта связь.
Минер вышагивал, а завфермой продолжал о своем: приехала в колхоз корреспондентка какая-то, «на назём» ему тетрадкой «тычет»: «Почему навоз?» И за юбчонку двумя пальцами, дескать: «Фи!» А у самой юбчонка-то выше колен. Потом ничего написала, правда. «За исключением некоторых недостатков». «Некоторые недостатки» – это он, завфермой.
«Юбчонка… Юбчонка… – думал Минер. – Именно так. Юбчонка, ножонка, ручонка… – всё уменьшительно».
И не слушая завфермой, Минер придумал спасительную идею: его должны «вызвать в часть»! Срочно.
И достаточно письма: так, мол, и так… Но где взять Ее адрес?
Оставалась надежда увидеться с Нею теперь же, днем, будто случайно.
И Минер часа три ходил по улице неподалеку от места, где встретил Ее…
А к вечеру снял смазку с кортика, вычистил ножны, до блеска надраил пуговицы куртки и задолго до назначенного времени уже был в парке.
Не буду вдаваться в подробности этого нового свидания. Но замечу, что Минера не покидала благородная мысль сообщить Ей о «срочном вызове». Однако сообщить он не смог. Во-первых, потому, что Она обрадовалась ему. А во-вторых, потому, что он до такой степени был изумлен Ее новым видом, что с минуту или две вообще не мог говорить, то есть опять на время забыл об этой своей способности.
Она пришла в белых туфлях «на высоком» и в черном костюмчике. Жакет и юбка так плотно облегали Ее фигуру, что грудь и бедра Ее уже не казались девчоночьими.
Только прическу, надо полагать, Она сделала, как накануне, ибо эта прическа шла Ей.
Словом, за одну короткую ночь подросток неожиданно превратился в девушку.
Как это удается им – спросите у девятнадцатилетних девчонок.
Она сказала «здравствуйте». А он кивнул.
«Я хотела прийти первой, – виноватым голосом сказала Она. – Но смотрю – солнце еще высоко. Вы не сердитесь?»
Он тряхнул головой: нет…
На этот раз они действительно говорили о море. Но не он, а она, потому что любила море и еще потому, что никогда не видела его…
Потом были опять свидания, которые начинались где-то одновременно с зарей на востоке, а заканчивались, когда угасала заря на западе. И были они каждый день.
Таким образом, времени на раскаянье оставалось у Минера мало. Но был он человеком твердым, а потому, однажды просидев с Нею до восхода луны, решил одним ударом разрубить все узлы и заявил, что уезжает нынешней ночью. Так как, с одной стороны, он получил срочный вызов, с другой стороны, его вообще беспокоит, как там Северный Ледовитый океан. И, наконец, он попросту не должен был, не имел права встречаться с ней – это глупость с его стороны.
После чего глаза у нее вдруг сделались широченными и мокрыми. Он сразу оборвал свое выступление, а Она вскочила и быстрехонько зашагала прочь от него, но почему-то не к выходу, а в одну из аллей, в глубь парка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9