– Ладно. – Гион пожал плечами.
Элизахар сказал:
– Первая жена. Давно.
Гион сдвинул брови под короной, затем недоуменно проговорил:
– Кажется, припоминаю... Но этот брак длился очень недолго. Она умерла, по-моему...
Элизахар кивнул.
– Кто тебя вырастил? – спросил Гион.
– Дед.
– Почему ты ушел из дома?
– Потому что так захотел мой дядя – брат матери.
– А дед?
– Умер.
– Да ты у нас, я погляжу, сирота! – сказал Гион язвительно.
– Не вижу в этом обстоятельстве ничего забавного, – ответил Элизахар. Он начинал злиться.
– Когда же тебе пришло в голову наняться в армию Ларренса?
– Да вот взяло и пришло...
– С отцом мечтал познакомиться?
– Какое вам дело до меня и моего отца! – закричал Элизахар, теряя терпение. – Может быть, и хотел! Не вижу в подобном желании ничего постыдного.
– Испытал разочарование?
– Нет, – сказал Элизахар. Теперь он снова был совершенно спокоен. – Он оказался в точности таким, как мне рассказывали. Гора яростного мяса. Очень много ест. Очень много пьет. Процесс предпочитает результату. Знает о людях все самое дурное и пользуется этим. Пока в человеке сохраняется хотя бы капля наклонности ко злу, перед Ларренсом он будет беззащитен: мой отец найдет способ воспользоваться самой малой лазейкой и, уж не сомневайтесь, испоганит всякую душу.
– Ну вот, – молвил Аньяр, – выговорился – теперь тебе легче будет.
Не отвечая, Элизахар встал. На берегу он заметил какое-то движение: кто-то шел к ним навстречу. Издалека невозможно было понять, человек это или крупное животное. Просто – некто живой.
Гион тоже поднялся на ноги. Заходящее солнце опустилось так, что все багровые лучи, казалось, собрались на короне, и теперь вся фигура короля была окутана мерцающим сиянием.
Что-то странное было в одиноком существе, которое приближалось к костру. Оно двигалось неуверенно, то и дело останавливалось и озиралось по сторонам.
Аньяр приподнялся на локтях.
– Кто там?
– Пока неясно, – ответил Гион.
– Так уж и неясно! – хмыкнул Аньяр.
Гион повернулся к нему:
– Ты всегда подозреваешь худшее.
Аньяр пожал плечами:
– Богатый жизненный опыт, братишка. Странно, что у тебя его нет.
– Может быть, побогаче твоего, – пробормотал Гион. – Люди бывают сложнее, чем Эльсион Лакар: для любого поступка у человека существует обычно всегда больше, чем одна причина. Чем, кстати, столь успешно пользуется отец нашего Элизахара.
Элизахар безмолвно зашипел сквозь зубы. Аньяр сказал своему другу:
– Не стоит его дразнить. Как бы он тебя на куски не разорвал.
– Не боюсь! – равнодушным тоном ответил Гион. – В нем сильны сословные предрассудки. Человек дворянского происхождения не посмеет поднять руку на короля. Я и раньше замечал в нем следы хорошего воспитания и все терялся в догадках: откуда бы такое...
– Это Фейнне, – сказал Элизахар.
Девушка была теперь отчетливо видна: она стояла на небольшом холме, залитая выразительным медным светом. Косые лучи высвечивали ее всю, делая объемной каждую подробность облика. Элизахар видел, что она одета в лохмотья, что волосы ее растрепаны и кое-как приглажены пятерней, что осунувшееся лицо перепачкано. Она медленно оглядывала местность, точно не зная, на что решиться: то ли идти дальше, то ли остановиться здесь.
Элизахар тихо вскрикнул:
– Она видит!
– Если она и прежде могла видеть в этом мире, то почему бы ей не прозреть в нем и сейчас? – заметил Гион, но Элизахар не слышал его.
– Она видит... – повторял он. И побежал навстречу девушке.
Заметив какого-то рослого человека, который стремительно приближался к ней, Фейнне замерла, а затем спрыгнула с холма в овраг и нырнула в кусты.
– Испугалась, – сказал Аньяр. Он тоже поднялся на ноги и подошел к Гиону. Вместе они наблюдали за погоней.
– Почему она испугалась его? – спросил Аньяр своего друга. – Ты лучше знаешь людей – объясни.
– Она никогда не видела его, – сказал Гион задумчиво. – Полагаю, в этом дело. Будь ты одинокой девушкой – разве ты не бросился бы наутек при виде эдакого верзилы, который скачет к тебе гигантскими шагами?
Аньяр пожал плечами и, судя по его виду, серьезно призадумался над вопросом.
Элизахар тем временем подбежал к тому месту, где совсем недавно стояла, рассматривая речную долину, Фейнне. Прыжок – и он тоже скрылся из виду.
В овраге было сухо, под ногами оглушительно хрустнули сучья. Кусты безмолвствовали. Элизахар наугад пошел в сторону леса и почти сразу увидел мелькнувшую впереди белую фигурку. Он побежал, почти не скрываясь. Девушка тихо вскрикнула и остановилась.
– Что вам нужно? – спросила она, когда он приблизился. Фейнне тяжело дышала.
Элизахар знал, что не стоит рассматривать ее так пристально. Кроме того что это было невежливо, его испытующий взгляд пугал Фейнне еще больше. Но он ничего не мог с собой поделать. Улыбка дрожала в углах его рта. «Наверное, я выгляжу полным дураком», – подумал он.
А вслух проговорил:
– Я не хотел огорчать вас... Пожалуйста, закройте глаза.
– Что?
Вместо того чтобы подчиниться, она вытаращила глаза ещё сильнее.
– Закройте, – повторил он почти умоляюще.
Он не знал, о чем она подумала. Может быть, приняла его за одного из тех милосердных убийц, которые не хотят, чтобы жертва видела обнаженный нож. Побелев, Фейнне отступила на шаг и прижалась лопатками к широкому стволу старого дерева. Потом сказала:
– Делайте что хотите, но глаз я не закрою.
«Ну да, – мелькнуло у него. – Она только что начала видеть. Каждое мгновение зрячей жизни должно быть ей дорого…»
И, подняв руку, сам положил ладонь ей на веки Очень осторожно, стараясь почти не дотрагиваться до прохладной пыльной кожи. Пушистые ресницы задели середину ладони, заставив Элизахара поежиться: прикосновение было невесомым, но ощущение – невероятно сильным.
– Это я, госпожа Фейнне, – сказал Элизахар. – Вы узнаете голос? Теперь узнаете?
Она молчала. Он почувствовал влагу под ладонью: она заплакала.
– Это я, – еще раз сказал он. – Я нашел вас.
– Уберите руку, – попросила она.
Он быстро отнял ладонь и увидел ее лицо, как будто заново созданное – прямо у него на глазах. Фейнне опустила веки.
– Скажите еще что-нибудь.
– Это я, я нашел вас.
– Еще...
– Госпожа Фейнне, я познакомлю вас с королем...
– Еще...
– Я не знаю, где мы проведем эту ночь...
– Еще...
– У меня есть костер.
– Еще.
– Я люблю вас.
Глаза открылись.
– Давно?
– Всегда.
Она снова уложила ресницы на щеку, как будто ей тяжело было держать их на весу.
– А я все пыталась представить себе – как вы выглядите... – сказала она со вздохом. – Внешность – это ведь важно?
– Иногда, – сказал он.
Фейнне взяла его под руку, прижалась щекой к его плечу.
– На чем мы остановились? На том, что у вас есть костер? А кто такой – король? Эльсион Лакар?
– Это очень интересный король, – сказал Элизахар. – На самом деле его давно уже не существует...
Глава двадцать третья
ЗНАК КОРОЛЕВСКОЙ РУКИ
– Да вот же она!
Эйле услышала знакомый голос за спиной и споткнулась: столько негодования звучало в нем – и столько уверенности! Та, которая произнесла эти слова, ничуть не сомневалась в том, что узнала Эйле.
– Стой, голубушка! Куда это ты собралась – да ещё в чужой одежде?
Эйле остановилась и медленно обернулась. Прямо к ней шла старшая вышивальщица, незамужняя особа лет пятидесяти с дряблым лицом и очень широкими плечами. Создавалось впечатление, будто в молодые годы она занималась чем-нибудь вроде борьбы на цирковой арене, хотя на самом деле эта женщина всю жизнь провела за рукодельем. Она любила свою работу, и для нее было истинным оскорблением, если она примечала недостаток усердия в других.
– Ты что это, а? – продолжала она. – Что на тебе за тряпки? Бесстыдница – это же мужские вещи! Чьи они?
Эйле обреченно молчала.
– Любовника? – напирала старшая вышивальщица. – Не успела обжиться во дворце и уже завела себе покровителя? Не рано ли? Если уж не можешь жить без мужчины – выйди замуж, здесь полным-полно таких, которые готовы жениться на доброй девушке...
– Я не добрая... – пробормотала Эйле.
– Оно и видно! – Старшую вышивальщицу ничуть не растрогало ее раскаяние. – Идем-ка со мной. Тебя уже искали. Приходил заказчик.
– Когда?
– Когда? – Старшая гневно уставилась на Эйле. – Да ещё вчера утром! Ты обязалась сделать для него тесьму... Кстати, за одно это тебя следовало бы посадить под замок! Кто позволил тебе брать посторонние заказы, если ты и с дворцовой работой не справляешься? Все глупости насчет приданого и выкупа выбрось из головы – ее величество сама одарила бы тебя всем необходимым, если сочтет, что твои намерения чисты и серьёзны...
– Значит, он приходил, – сказала Эйле, опуская голову еще ниже.
Она только сейчас начала в полной мере понимать, что сделали для нее эти молодые люди: сперва господин Эмери, а после Талиессин. Тандернак без труда отыскал ее комнату, и его туда впустили. Он убил бы ее едва ли не на глазах у прочих мастериц – а потом все бы дружно поверили в то, что новенькая покончила с собой. Потому что – и это тоже Эйле вспомнила с раскаянием – в первые дни она очень плакала и рассказала двум или трем товаркам о своей полудетской любви к Радихене.
– Мне нужно выйти в город, – сказала Эйле, поднимая голову.
– И думать забудь! – решительно отрезала старшая мастерица. – Ты отправляешься со мной. И не к себе в комнату, а ко мне, в парадные анфилады. Там я за тобой пригляжу. Еще одно слово – и я распоряжусь, чтобы тебя посадили в подвал на хлеб и воду.
Она схватила Эйле за руку повыше локтя – хватка у мастерицы была железной – и потащила за собой.
Большая мастерская, где производились завершающие работы, располагалась не в здании, где жили и работали большинство мастериц, но прямо в королевском дворце: старшая любила быть на виду. Ей ничуть не мешали люди, проходившие через комнату по своим делам или останавливающиеся у нее за спиной, чтобы полюбоваться возникающим из груды расшитых лоскутов прекрасным произведением.
Она привела Эйле к входу, скрытому за небольшим портиком с витыми раскрашенными колоннами и двумя рядами подстриженных шарами кустов, вошла – и обе женщины погрузились в сверкающую роскошь королевского дворца. Эйле жмурилась, в глазах у нее странно рябило: слишком много позолоты, слишком много блестящих, гладких поверхностей. Она оскальзывалась на полированном полу, и только крепкая рука старшей мастерицы не позволяла ей упасть.
Комната, где на широченной раме был растянут гобелен, поразила Эйле. В огромное окно лился яркий свет, позволяющий видеть любую погрешность, допущенную в работе. Перед рамой находился табурет, водруженный на лестницу: он был устроен таким образом, чтобы высоту сиденья можно было изменять. Справа, у стены, на невысоком столе с бортиками, находились нитки, иглы и ножички самых разных цветов, форм и размеров. Все это содержалось в идеальном порядке.
Старшая подвела Эйле к стене под окном и усадила на скамеечку с коротенькими бочонкообразными ножками. Поставила рядом корзину с рукоделием: тонкий прорезной узор для воротника. Затем взяла Эйле за запястье и ловко защелкнула на нем браслетик. Тоненько прозвенела цепочка: Эйле обернулась и увидела, что старшая мастерица приковала ее. Под окном имелось вделанное в стену кольцо, обтянутое бархатом: оно казалось приспособлением, призванным собирать шторы в красивую драпировку. Вероятно, это и было его изначальным предназначением.
– Сиди! – сказала старшая. – И трудись! Время для глупостей закончилось.
Как была в нелепом мужском наряде, Эйле взялась за ножнички и иглу. Попросить о том, чтобы ей принесли поесть, она так и не решилась.

* * *
Дом Тандернака, кажется, еще пребывал в счастливом неведении касательно судьбы, постигшей хозяина: там все было тихо. Стряпуха отказывалась разводить огонь в оскверненном крысами очаге, поэтому на обед подали купленные в соседней харчевне мятые пирожки вчерашней свежести. Это вызвало негодование воспитанников, однако переубедить стряпуху или воззвать к её совести не удавалось. Самого же господина Тандернака. как назло, до сих пор не было: он ушел с утра и не вернулся.
Ренье открыл дверь и прислушался. Дом был полон звуков, но все они доносились из глубины. Как и рассказывала Эйле, здесь угадывалось присутствие нескольких человек и наличие по меньшей мере десятка комнат, но где все это располагается – оставалось загадкой.
Против воли Ренье почувствовал некоторое уважение к человеку, который сумел устроить столь запутанный лабиринт в сравнительно небольшом городском доме, стиснутом соседними зданиями, – здесь даже длинных коридоров быть не могло, и тем не менее заблудиться среди десятка полутемных помещений Тандернакова обиталища представлялось совершенно пустяковым делом.
Ренье осторожно двинулся по тростнику. Траву здесь не меняли уже давно, кое-где она подгнила, а кое-где ее разбросали в стороны, как будто кто-то здесь бежал или перемещался большими прыжками. Возле стены осталось темное пятно – трава впитала кровь. Здесь умер охранник, которого убила Эйле. Все произошло слишком быстро, и Ренье надеялся, что Тандернак не успел найти нового стража для своего обиталища.
Он очутился возле винтовой лестницы и ступил на нее. Как он знал из рассказа девушки, это был прямой ход в спальню хозяина. Дверь за дверью открывались перед Ренье. Дом обступал его теперь со всех сторон, и Ренье очутился как будто в самом центре музыкальной шкатулки, сложного механизма, где каждое, самое невинное и простое на вид колесико, каждая почти незаметная глазу передача имеют особое предназначение. Все в этом механизме было отлажено – ни одной лишней или нерабочей детали. И Ренье, осторожно двигавшийся по передней комнате, знал, что в любое мгновение может наступить на скрипучую половицу или задеть нить с колокольчиком, и тогда тревога разнесется по всему дому.
Почти над самым его ухом монотонный скрипучий голос жаловался на влажный матрас, на слишком кусачее одеяло, на то, что еда была сегодня отвратительна:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66