Простое упоминание о шалостях Петры, которые неизбежно заканчивались в постели, разжигали его пыл, готовя к вечернему посещению, – а Дионисио, раскрыв слюнявый рот, слушал его. Один лишь Федерико, немой парень на побегушках, глядя на похотливую мину Манрике, недоумевал, о чем же таком беседуют эти двое, что у них туманятся глаза и руки трясутся. Но со своим братом Игнасио, с которым дон Бернардо обычно встречался по вечерам, он не был так откровенен. Напротив, перед ним он старался держаться со степенностью и достоинством, всегда украшавшим семью Сальседо. Игнасио был идеалом, был зерцалом добродетели для всего кастильского города. Ученый, оидор Канцелярии, обладатель академических титулов, владений, он тем не менее не забывал о нуждающихся. Он состоял членом Братства Милосердия, платил ежегодно стипендию пяти сиротам, считая, что помогать беднякам учиться – значит прямо помогать Господу Нашему. И он не только делился с ближними своими деньгами, но также трудился им на пользу. Румяный, безбородый Игнасио Сальседо, восемью годами моложе дона Бернардо, ежемесячно посещал все больницы и в каждой один день кормил больных, бодрствовал при них ночью, стелил им постель и опорожнял плевательницы. Вдобавок дон Игнасио Сальседо был главным попечителем Коллегии призрения брошенных детей, весьма почитаемой в городе и существовавшей на иждивении горожан. Не довольствуясь этим, своими профессиональными занятиями в Канцелярии и добрыми делами, дон Игнасио славился в Вальядолиде как человек, лучше других разбирающийся не только в мелких городских делах, но также в событиях национального и даже международного масштаба. В последнее время новостей было такое изобилие, что дон Бернардо Сальседо, всякий раз направляясь к своему брату по улицам Мантерия и Вердуго, спрашивал себя: что сегодня случилось? Не окажется ли, что мы сидим в кратере вулкана? Ибо дон Игнасио был в своих суждениях крут, никогда не старался их смягчить, сгладить углы. Вот почему дон Бернардо, хотя и не очень-то интересовался политикой и общественными проблемами, был всегда хорошо осведомлен о плачевном состоянии испанских дел. Усиливающееся в городе недовольство, враждебность народа к фламандцам, отсутствие согласия с королем – все это были очевидные факты, которые, как нарастающая лавина, угрожали сокрушить все на своем пути Речь идет о недовольстве засильем фламандцев в окружении короля Карла I (императора Карла V), которые получали наиболее престижные и прибыльные должности, а также требованием колоссальных субсидий от испанских городов. Движение протеста привело к восстаниям «комунерос» – городских (в основном) жителей, возмущенных уступками подкупленных чиновников и депутатов кортесов. Кое-где восстания принимали антифеодальную направленность.

. Пока в некий весенний день один из этих назревавших нарывов не прорвался – хотя голос дона Игнасио, рассказывающего о событии, звучал, как всегда, спокойно.
– В Сеговии повесили депутата Родриго из Тордесильяса. Он сговорился с фламандцами. Восставших возглавил Хуан Браво, он создает в кастильских городах общества комунеро. Везде восстания и беспорядки. Кардинал Адриан Кардинал Адриан (1459–1523) – родом из Утрехта (Нидерланды). Был профессором богословия и церковного права, с 1507 г. воспитатель будущего короля и императора Карла, с 1517 г. кардинал, в 1522 г. избран на папский престол (папа Адриан VI).

хочет здесь, в Вальядолиде, созвать Регентский совет Регентский совет… – После смерти своего деда, Арагонского короля Фердинанда II (1452–1516, с 1469 г. супруга Изабеллы I Кастильской), Карл унаследовал регентство Кастилии, поскольку их дочь и его мать, Хуана Безумная (1479–1555), была не в состоянии управлять государством. До своего приезда в 1517 г. в Испанию из Нидерландов Карл поручил регентское правление кардиналу Сиснеросу (1436–1517) совместно с Адрианом.

, однако народ не соглашается.
Дон Бернардо тяжело дышал. Вот уже несколько недель, как он стал замечать, что на животе у него образуется слой жира. Он пристально смотрел на Игнасио, словно надеясь услышать от него полезный совет, но брат был поглощен другими заботами. На следующий день Игнасио показал ему листовку, сорванную с двери монастыря Сан Пабло: «СУБСИДИЙ НЕ БУДЕТ. КОРОЛЮ ДОМА СИДЕТЬ, ФЛАМАНДЦЕВ ВОСВОЯСИ». В разных церквах Вальядолида произносились проповеди на ту же тему, король должен оставаться в Испании, а фламандцы пусть убираются в свою страну; города должны иметь возможность говорить с королем непосредственно, без вмешательства священников и знати. Требования очень жесткие. «Понятно тебе, брат?» – говорил дон Игнасио.
Каждый день одни новости сменялись другими, дон Бернардо и дон Игнасио неизменно встречались в доме оидора.
– Роялисты сожгли Медину Медина-дель-Кампо – город в провинции Вальядолид.

. На Рыночной площади народ нынче утром бушевал, клич был «Да здравствует свобода!» Есть среди них и дворяне, но большинство – законоведы, состоятельные горожане, люди образованные. У народа, как водится, его желаний не спрашивают, однако он следует советам вожаков и бурлит негодованием.
В ту же ночь невежественная, разгоряченная толпа сожгла дома рехидоров Рехидор – член городского совета.

, одобривших субсидии для короля. То была ночь тревоги и смятения. Дон Бернардо вышел на улицу как раз тогда, когда пылал дом Родриго Постиго, а сам хозяин, сбежав через черный ход, гнал коня во весь опор, так что искры из-под копыт летели. Еще до зари к дону Бернардо явились его брат Игнасио, Мигель Самора и другие законоведы с просьбой дать им коней для неминуемой стычки. Граф де Бенавенте рассорился с городами Сигалесом и Фуэнсалданьей и опасается столкновения. Дон Бернардо колебался, ворчал. Зачем отдавать Лусеро, это благородное животное, в какую-то передрягу на погибель? «Надо что-то делать, Бернардо, напрячь все силы, но не позволить, чтобы нас покорили». Дон Бернардо, слегка устыдившись своего малодушия, в конце концов уступил, отдал коней. Лусеро к вечеру вернулся невредимым, но Храбрец пал среди виноградников Сигалеса. На крупе Лусеро дон Игнасио привез Мигеля Самору, оба они зашли к Бернардо и выпили для храбрости по несколько стаканов вина из Руэды. Сдержать народ невозможно, единственное, что на него действовало, это угрозы графа де Бенавенте. Но не помогли графу ни его титул, ни богатство, ни высокое положение. Его замок в Сигалесе был осажден буйной толпой и разграблен. Картины, одежду, дорогую мебель разъяренные люди сожгли на выгоне. В окрестностях произошла перестрелка с отрядом кардинала, и Храбрец не посрамив своего имени, пал в бою.
Дон Бернардо слушал эти истории, столь близко его касавшиеся, с тяжелым сердцем. Он был человек не слишком отважный, пламенные речи не вдохновляли его, но, напротив, угнетали. На следующий день он рассказал Петре Грегорио последние новости. В самые острые моменты, например, при описании осады замка, девушка хлопала в ладоши, будто присутствовала при сражении добрых и злых людей. Она была решительно настроена против фламандцев. Бернардо с удивлением спросил, чем они ей досадили. «Они хотят здесь командовать, это любой дурак знает», – сказала она Правда, разговор с Петрой на эти серьезные темы происходил в обстановке не слишком пристойной – обнаженную грудь девушки прикрывали лишь белые бусы из амбры и галактита, которые он ей подарил. И рассказы эти повторялись каждый день в двух домах: Игнасио снабжал его новостями и газетками у себя дома, а Бернардо в свой черед, в менее серьезной обстановке, повторял это в доме своей любовницы.
Так Бернардо узнал об изгнании аристократов из Саламанки, осуществленным Мальдонадо об учреждении Священной Хунты в Авиле для объединения народных движений, о визите Падильи, Браво и Мальдонадо, нанесенном королеве-матери и о благосклонном их приеме Падилья, Браво, Мальдонадо – вожди восставших, поднимали вопрос о состоянии здоровья королевы-матери, стремясь умалить власть Карла I.

. Но мало-помалу новости стали принимать менее оптимистическую окраску: король в Германии отказался принять посланцев восставших, и они вернулись угнетенные и оскорбленные. Отдельные города уже не ладили между собой, даже андалузские комунеросы отошли от прочих и согласились подчиняться королю… Дон Бернардо невозмутимо выслушивал брата и размышлял: сегодня, как всегда, хромает организация, цели не ясны и плохо определены. Города отдались в подчинение аристократам второго ранга, и высшая знать этим воспользовалась. И ради этого я пожертвовал моим благородным Храбрецом? Однако Игнасио неумолимо продолжал перечислять подробности трагедии: Хунта, отправив королю оскорбительное послание, пыталась увезти донью Хуану из Тордесильяса и грозилась перевешать в Медине сторонников короля. Комунеросы и король вступили в бой под Вильяларом Вильялар – город в провинции Вальядолид.

, и повстанцы потерпели поражение. Была страшная резня, больше тысячи погибших. Падилья, Браво и Мальдонадо были обезглавлены.
В Вальядолиде воцарилась печаль. Возвращались голодные, изможденные солдаты на раненых конях, безоружные, оборванные пехотинцы брели по Корредере, направляясь в монастырь Сан Пабло. Шли, не помня себя от скорби, ни на что не надеясь. В сборище ремесленников на Рыночной площади в этот вечер слышался приглушенный ропот, люди понуро бродили по улицам, не зная, кого винить в поражении. Шел в их потоке и Бернардо Сальседо, огорченный, но также довольный тем, что наконец наступил кризис, что вся эта сумятица закончилась. Петру Грегорио он застал в странном виде: она стояла перед дверью в черной крестьянской нижней юбке и верхней с разрезом спереди; низкий ворот открывал голую шею без бус. Со слезами на глазах она сказала:
– Папочка, нас разбили.
Бернардо Сальседо ласково ее обнял. За его внешней неутолимой похотью таилась редко проявлявшаяся нежность. Внезапно он сбросил с себя короткий плащ и повесил его на спинку стула.
– Ох, – сказал он, подойдя к Петре, – красивым женщинам не следует вмешиваться в эти грязные дела.
Он снова обнял ее, а она воспользовалась этим, чтобы просунуть ногу в разрез верхней юбки и вставить ее между ступнями Сальседо.
– Что ты делаешь? – изумленно спросил дон Бернардо. – Чего ты хочешь?
Она высвободилась из его объятий и сняла верхнюю юбку через голову. Потом развязала пояс нижней юбки, и та соскользнула на пол. Тут Петра, расхохотавшись, резво побежала по коридору.
– Вот так, папочка, мы должны освобождаться от своих огорчений! Ну-ка, поймай меня! – крикнула она.
Он бежал неуклюже, натыкаясь на мебель, и, хотя был одержим жгучим желанием, думал об изменчивости девушки. Плакала она всерьез или же это ей нужно было лишь для того, чтобы его распалить? Его снова одолело сомнение в искренности Петры Грегорио. Знает ли он ее по-настоящему или же знает лишь то, что она непостижима? Они снова играли в прятки, и, когда он в конце концов схватил ее в темной комнате и повалил на пол, среди всякого хлама, она отдалась ему без сопротивления.
Сладострастие, которое пробуждала в нем Петра, отвлекло Сальседо от прежнего интереса к Минервине. Теперь он видел ее редко. Еще реже видел своего сына Сиприано, которому уже исполнилось три года. Но 15 мая 1521 года в доме номер пять на Корредера-де-Сан Пабло случилось нечто неожиданное, побудившее его возобновить отношения с девушкой. У юной Минервины, усердной кормилицы с маленькими грудями, вдруг пропало молоко. Почему? Внезапных причин, как будто, не было. Минервина хорошо спала, ужинала, как обычно, не выполняла тяжелой физической работы. Драматические происшествия в городе ее не затрагивали, не пришлось ей также испытать каких-либо сильных волнений, которые могли бы объяснить этот феномен. Просто малыш отказался брать грудь, а когда она ее прижала, то убедилась, что молока нет. Минервина расплакалась, приготовила ребенку хлебную кашицу, накормила его, промыла себе глаза над тазиком и, собравшись с силами, пошла к дону Бернардо.
– Мне надо сказать вашей милости что-то важное, – робко произнесла она. – Со вчерашнего вечера у меня пропало молоко.
Она знала, что при жизни покойной госпожи молоко было основой контракта с ней. Дон Бернардо читал в это время какую-то новую книгу – услышав голос девушки, он захлопнул книгу и положил ее на стол.
– Молоко, молоко, да, ясно, – повторил он, несколько ошарашенный, и прибавил: – Но, я полагаю, есть другие средства, кроме молока, чтобы выкормить ребенка.
Минервина подумала о хлебной кашице, которой только что накормила дитя, и простодушно ответила:
– Конечно, есть, в нашей деревне, ваша милость, ни один ребенок не умер с голоду, хотя там нет ни лекарей, ни цирюльников, чтобы их лечить.
Дон Бернардо снова взял книгу со стола. Он считал, что инцидент исчерпан. Но, видя, что девушка ждет чего-то еще, поднял голову и с улыбкой прибавил:
– Мы просто сменим кормилицу на няню. Вот и все.
Минервина вернулась на кухню вся сияющая. «Ничего не изменилось, я не ухожу, сеньора Бласа, я остаюсь с ребенком. Сеньор все понял». Она взяла малыша за руки и, напевая песенку, стала с ним танцевать. Потом нагнулась и осыпала его личико звучными поцелуями. Таким образом, жизнь Сиприано пошла по-прежнему. Утром, при хорошей погоде, он гулял с няней, часто они заходили в центр полюбоваться на овощной рынок и на витрины лавок в аркадах, а иногда шли на Дамбу или на Луг Магдалены подышать чистым воздухом. По четвергам, еще до полудня, их забирала повозка Хесуса Ревильи вместе с другими пассажирами и везла в Сантовению – там они проводили время с родителями Минервины. Малыш был в восторге от этих поездок, от дорожной тряски, тяжелого топота мулов, от глубоких рытвин, когда он с радостным визгом катился кубарем до самой задней веревочной сетки. Порой какая-нибудь деревенская женщина смотрела на него со страхом, но Минервина его оправдывала – мол, этот малыш настоящий акробат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54