События разворачивались в каком-то своем, особом времени: секунды превратились в часы, все движения замедлились, растянулись до бесконечности, распались на миллион составляющих. Николай прочел в глазах Адама свой приговор: твердую решимость сейчас же убить его. Он повернул голову к Эмме, чтобы взглянуть на нее в последний раз. Глаза его стали пронзительно прозрачными.И тогда она спустила курок пистолета.Оглушительно прогремел выстрел, многократно отразившись эхом в ее мозгу. Раздался тонкий, высокий крик:– Коленька!Только гораздо позже она поняла, что кричала сама. Ударом пули Адама развернуло, правое плечо его будто взорвалось алыми брызгами. Пистолет его выстрелил, но уже не в цель. Пуля попала в стену позади Николая.Николай не пошевелился, когда Адам упал к его ногам. Он оцепенел, мозг его замер в ожидании смерти. Он странным образом ослеп и оглох, затерялся в темной пустоте. Постепенно чувства его проснулись, и он понял, что стоит на коленях, а Эмма присела около него на корточки. Руки ее сжимают его лицо, а теплое дыхание согревает кожу.– Ник, – прошептала она. Синие глаза ее блестели слезами. – Господи, я люблю тебя! – Она целовала его глаза, щеки, губы. – Посмотри на меня, – повторяла она, заливаясь слезами. – Я не могу тебя потерять. Никогда! Понимаешь? Я люблю тебя!Николай обвил ее руками, гул крови в ушах постепенно стихал. Он посмотрел на лежавшего ничком Милбэнка. Пуля, должно быть, попала в плечо или предплечье, так что мерзавец, вероятно, выживет. Снова переведя глаза на Эмму, он попытался вытереть слезы, струившиеся у нее по щекам. Она казалась такой беспомощной! Тигрица вдруг стала кроткой и нуждалась в поддержке и утешении. Между ними больше не было барьеров. Они прильнули друг к другу, наконец-то вместе, составляя единое целое. Прошлое рассыпалось в прах и унеслось прочь.– Откуда ты узнала? – удалось выговорить ему.– Я увидела записку, узнала почерк Адама и поняла, что он хочет причинить тебе вред. Я должна была поехать и найти тебя.Он до боли сжал ее в объятиях.– Никогда не смей больше подвергать себя такой опасности. Что бы ни случилось!Дрожащая улыбка коснулась ее губ.– Ты не можешь мне приказывать, как себя вести, – сказала она, вытирая глаза рукавом.– Не плачь, – прошептал он. – Все позади. Мы оба целы.– Когда я поняла, что Адам может тебя убить, то осознала, какой пустой станет без тебя моя жизнь. Ты мне нужен. – Губы ее задрожали. Она пыталась справиться с собой. – Так что лучше оставайся со мной навсегда, Ник: или я превращу твою жизнь в ад!– Ты крикнула мне по-русски «Коленька!», – напомнил он, гладя ее мокрую щеку.– Неужели? – удивилась Эмма и на миг задумалась. – Да, похоже, что так, – медленно проговорила она. – Интересно почему? Возможно, я начинаю верить в твой сон.Но это было уже не важно. Ведь в будущем их обоих ждало сияющее счастье.– Не имеет значения. Главное, что ты теперь меня любишь, Рыжик.– Да, – прошептала она, притягивая к себе его голову. Эпилог В месяцы, последовавшие за формальным обвинением лорда Адама Милбэнка в покушении на убийство и судом над ним, жена его Шарлотта обнаружила, что не может выносить пристального внимания публики и презрения высшего общества. Так что она сбежала к себе домой в Америку, где утешилась в кругу своей семьи, среди сомкнувших вокруг нее ряды Брикстонов. Суд пэров нашел Адама виновным и приговорил к кратковременному тюремному заключению и конфискации большинства земель и собственности.Наедине с собой Эмма иногда вспоминала об Адаме с чувством вины и задумывалась, не могла ли заранее что-нибудь сделать, чтобы предотвратить его покушение на жизнь Николая. Как и сама она, Адам влюбился в иллюзию, а потом стал винить других за свои разочарования. Слава Богу, она наконец научилась лучше понимать жизнь и себя. В противном случае ей никогда не удалось бы обрести свое трудно доставшееся счастье с Николаем.Во время последних месяцев беременности мир Эммы сузился до их поместья и небольшого круга друзей. Женщин в ее состоянии не поощряли появляться на людях, за исключением самых ранних стадий, когда можно было скрыть беременность под шалями и просторными накидками. Тася и другие дамы регулярно навещали ее, разгоняя скуку, но не допускалось никаких посещений театра, прогулок по городу, раутов или танцев, никаких поездок в парки или по лавкам. И, что хуже всего, ей было запрещено работать в зверинце. Николай буквально на руках вынес ее как-то днем из конюшни, куда был доставлен новый конь. Прежний владелец так жестоко наказывал строптивца, что конь вообще перестал доверять людям. После того как он крепко лягнул конюха, пытавшегося полечить ему воспалившееся копыто, Эмма отправилась успокаивать злополучное животное. Николай, которому сообщил об этом бдительный слуга, тут же поспешил в конюшню.Не говоря худого слова, он завернул ей руки за спину и вывел оттуда. Эмма сначала вела себя виновато, но потом стала спорить.– Дай мне побыть с ним несколько минут, чтобы он успокоился, – рассердилась она. – Я всегда так поступала с другими животными. Ты же это видел не раз!– Этот чертов конь кусает и лягает всех, кто к нему приближается, – коротко ответил Николай, подталкивая Эмму так, чтобы она не смогла упереться ногами в землю.– Я сама себе хозяйка, – настаивала она, прекрасно сознавая, что муж прав.– Только не тогда, когда носишь моего ребенка.В тот день ей потребовалось много времени, чтобы остыть от их перепалки. Гнев ее был главным образом направлен на саму себя. Да еще на то, что впервые в жизни она физически зависела от других. Она теперь так легко уставала, а стремительная легкая походка превратилась в утиную перевалочку.– Это ведь не навсегда, – утешал ее Николай, явившийся отдохнуть рядом с ней, когда она улеглась в постель, чтобы поспать днем.Он прилег к ней лицом к спине и нежно провел ладонью по ее выпуклому животу и налившейся груди. Эмма почувствовала, как он улыбается ей в затылок.– Скоро ты снова вернешься к работе в своем зверинце, тебя будут кусать и царапать, и ты с восторгом будешь выгребать навоз.Она мечтательно вздохнула, представив себе эту картину.– Знаешь, так неприятно поручать слугам то, что хотелось бы делать самой. И не только. Я становлюсь такой толстой и неуклюжей!..Он ласково засмеялся, рука его лежала на самой высокой точке ее живота:– Ты стройная и худенькая всюду, за исключением этого места, Рыжик. И вовсе ты не толстая, а беременная. Русские считают, что ничего нет прекраснее женщины в таком положении.– Мы же не в России, – проворчала она. – Мы в Англии, а здесь будущие матери не в моде.Николай начал растирать ей спину внизу у позвоночника, находя самые болезненные и немеющие места и разминая их, пока Эмма не вздохнула удовлетворенно, мурлыкнув:– Ох, как же я люблю твои руки.– Только руки?– Ну, в данный момент я ощущаю только твои руки.– А как насчет этого? – Он прижался к ней бедрами, давая ощутить твердую мощь своего возбуждения. – Я нахожу тебя очаровательной, красивой и очень желанной, – поведал он, целуя сбоку ее в шейку. – Что ты думаешь об этом, мамочка?Эмма улыбнулась и слегка заворочалась.– Я думаю, что ты необычный мужчина с извращенным вкусом. – Она перевернулась на спину и обвила руками его шею. – И мне очень повезло, что я твоя жена. * * * Два месяца спустя Эмма сидела на постели и нянчила новорожденную дочурку, когда Ник уселся рядом. Кончиком пальца Эмма отодвинула с лобика девочки легкую рыжую прядку. Рыжие полумесяцы ресниц мирно дремали на розовых щечках.– Как мы ее назовем? – спросила она. – Все имена, что приходили мне на ум, теперь кажутся неподходящими.– Есть одно, которое я хочу тебе предложить. – Рука Николая легла на одеяльце, сползшее на колени к Эмме. – Мне хотелось бы назвать ее Мэри в честь твоей матери.Эмма помолчала, склонившись к ребенку. Когда она вновь подняла голову, в глазах у нее блестели слезы счастья.– Да, мне тоже это нравится. Ее будут звать Мария Николаевна Ангеловская. Бог даст, она когда-нибудь научится писать свое имя без ошибок.Их разговор прервал легкий стук в дверь спальни.– Кто там? – спросил Николай. На пороге появилась служанка.– Ваша светлость, пять минут назад вам принесли пакет. Мистер Станислав сказал, что он от сэра Олмэя. Мне отнести его в библиотеку, сэр?Эмма увидела, как лицо мужа помертвело.– Нет, – произнес он, – принесите его сюда.– В чем дело? – спросила Эмма, когда девушка удалилась. – Кто такой сэр Олмэй?Николай, казалось, не слышал ее, но спустя несколько мгновений рассеянно ответил:– Историк, которого я нанял, чтобы провести разыскания в архиве Ангеловских в России.– А-а… – Взгляд ее перешел с непроницаемого лица на пальцы, судорожно стиснувшие простыни. Тогда она сообразила:– Ты попросил его узнать о Емелии?– Я должен был это сделать.– Да, конечно. – Эмма дотронулась до его руки и погладила побелевшие костяшки пальцев. Она могла лишь догадываться, как много это значило для ее мужа. То время все еще оставалось для Николая реальным и оказывало влияние на него бесчисленными способами, проявляясь в большом и малом. Он наверняка будет горевать, если узнает, что с Емелией Васильевной случилась беда.– Ник, что бы с ней ни произошло, ты не был в этом виноват. Ты ведь это знаешь!Николай, не отвечая, уставился на дверь, словно ожидая явления призрака. Вернулась служанка с пакетом в руках и подала его Николаю. По знаку Эммы девушка взяла ребенка и унесла спать в детскую.Николай медленно стянул с пакета шнурок и развернул коричневую оберточную бумагу. Полная жгучего любопытства, Эмма наклонилась вперед. В пакете лежали сложенное письмо, два или три томика с непривычными буквами кириллицы на обложке и еще какой-то предмет, который Эмме не удалось рассмотреть, так как Николай взял его и, повернувшись к ней спиной, стал разглядывать. Затем он медленно поднялся и отошел к окну. Она видела, как он поднес к лицу ладонь – то ли смахнуть слезы, то ли отереть пот, она не поняла.Подняв письмо, Эмма увидела, что оно написано по-английски.
"Его светлости князю Николаю Дмитриевичу Ангеловскому. Завершая проведенные по Вашей просьбе изыскания, я хотел бы Вам сообщить о результатах моей поездки в Россию и поблагодарить за необыкновенное удовольствие, доставленное ею. Условия проживания и работы были великолепны, а переводчик, мистер Сергеев, выше всех похвал. Если у Вас возникнут вопросы относительно посланных мной материалов, я буду счастлив встретиться с Вами и дополнить их некоторыми подробностями. Большую часть сведений о судьбе Емелии Васильевны можно почерпнуть из писем, написанных ее сыном, Алексеем Николаевичем Ангеловским. Эти письма находились у Вашей старшей сестры, Екатерины, обаятельной женщины, которая передала их мне для Вас вместе со своими наилучшими пожеланиями. Кроме всего прочего, в них имеется упоминание о том, где жила княгиня Емелия в старости: в подмосковном дворце, который, по легенде, посетила императрица Елизавета в обществе князя Алексея…"
– Что с ней случилось? – хрипло спросил Николай, все еще не поворачиваясь от окна.Эмма быстро проглядела письмо, перескакивая через страницы.– Емелия оставила монастырь через семь лет после твоей… после смерти князя Николая, – сообщила она. – Короткое время она с сыном жила у родственников Ангеловских в Санкт-Петербурге. Однако их продолжали преследовать правительственные и городские чиновники, так что однажды Емелия с сыном буквально исчезли на десять лет. Не исключено, что они жили у нее на родине, в селе Хованском, так как в церковных списках один раз упомянута неизвестная женщина с ребенком-сиротой. Возможно, речь шла о Емелии.Найдя в отчете Олмэя еще одно важное место, Эмма прочитала его вслух:
«Спустя два года после смерти царя Петра в 1725 году Емелия и ее сын окончательно перестали скрываться. Алексею в то время было лет девятнадцать-двадцать. Он объявил, что вступает во владение всем имуществом Ангеловских, и занял свое место в обществе в качестве законного наследника князя Николая Дмитриевича. Судя по всему, никто из родни не мог или не желал оспаривать его права. Алексей поселил Емелию в подмосковном дворце, где она прожила в мире и довольстве до конца жизни. Последующие двадцать лет он посвятил умножению своего состояния. Имеется ряд писем, сохранившихся с того времени, написанных собственной рукой Алексея и адресованных его матери в имение. Все это входит в те материалы, которые я Вам посылаю. Из переписки становится ясно, что Емелия Васильевна возражала против того, чтобы ее сын стал интимным другом императрицы Елизаветы, дочери Петра I. Однако она еще дожила до того момента, когда сын ее женился на русской дворянке и произвел на свет двоих детей: Сергея и Лидию. Указано, что смерть Емелии Васильевны наступила в 1750 году. Ей тогда было шестьдесят три года. Среди собрания бумаг Вашей сестры Екатерины мы обнаружили миниатюру с изображением Емелии Васильевны, написанную незадолго до ее смерти».
Голос Эммы стих. Она поняла, что держит Николай в руках.– Ник! – тихо позвала она, откладывая письмо в сторону. Поднявшись с постели, она присоединилась к нему. Яркий свет полудня не давал сразу рассмотреть выцветшее изображение. Она коснулась его руки, и он наклонил миниатюру так, чтобы яснее было видно лицо.Перед Эммой был крохотный портрет старой женщины с серебристо-персиковыми волосами. Лицо ее было в морщинах, но губы улыбались, и взгляд был царственным. Различить цвет глаз не представлялось возможным, но выражение их наводило на мысль о том, что она видит нечто далекое… или тоскует по нему.– Похожа она на меня? – спросила Эмма, сплетая пальцы с пальцами Николая. Он ответил с трудом:– Наверное, похожа. – Помолчав, он пробормотал:– Она никогда больше не выходила замуж.Эмма подняла на него глаза и увидела блеснувшую на щеке слезу.– Да, не вышла.– У нее никого не было!– У нее был сын, – сказала Эмма. – Она утешалась Алексеем и памятью о Николае. Самое же главное: она верила, что они еще встретятся вновь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44