https://wodolei.ru/catalog/unitazy/pod-kluch/
Ему хотелось подхватить ее на руки и отнести наверх, в спальню… раздеть и прижаться к ней обнаженным телом. Кровь неистово забурлила в его жилах. Однако он не мог поддаться этому порыву, как бы ему ни хотелось. Нельзя было рисковать тем, что она забеременеет, чтобы не повторилась вновь несчастная судьба рода Ангеловских.– Пойдем, – буркнул он и повел ее на воздух. – Поедем поглядим на столицу.В санях Емелия, поколебавшись мгновение, согласилась разделить с ним меховую полсть. Уютно подоткнув вокруг себя мех, они покатили через всю Москву к Кремлю. Николая поразили отличия в облике древней крепости. Он узнал привычные стены красного кирпича и луковицы глав кремлевских соборов, но Большой дворец еще не был построен, а самый большой в мире царь-колокол не только еще не был отлит, но даже еще и не задуман. Большие иконы, закрепленные на отвесной стене над воротами, обещали входящим Божью милость и защиту.– Поразительно! – проронила Емелия, проследив за его взглядом. – Представить только, что делается за этими стенами… – Лицо ее посерьезнело, стало почти суровым. – Царь, спокойно сидя за крепостной стеной со своими приближенными, мановением руки может изменить жизнь всех, кто снаружи. Захочет государь Петр Алексеевич войны, и тысячи умрут за него. Захочет поставить новый город у Балтийского моря, и отправят туда таких, как мой дядя и братья. Сколько же народа поумирало, исполняя волю царскую! Наверное, ни дяди, ни братьев уже нет в живых.– В этом никогда нельзя быть уверенным.– Петербург – место гиблое. Там свирепствуют болезни и водятся дикие звери… Говорят, по ночам даже волки забегают на улицы. Нехорошо, что царь забрал туда насильно моих родичей. Может, он государь мудрый и великий, но, по-моему, это тиранство!Выпалив все это, Емелия замолчала, опасливо косясь на князя, не зная, как отнесется он к ее мятежным речам.– Такие слова есть измена, – тихо промолвил Николай.– Простите…– Не винись. Мне можешь говорить все, что захочешь, но лишь пока не слышит никто другой. За меньшее людей казнили…– Да, я знаю. – Она с любопытством заглянула ему в лицо. – А вы не накажете меня за такие речи?Николай презрительно фыркнул, вспоминая пытки, которым подвергли его царские прислужники спустя почти два века.– Вряд ли. По-моему, всякий, хоть мужчина, хоть женщина, может думать по-своему.– Вы странный, – промолвила Емелия, и чарующая, застенчивая улыбка озарила ее лицо. – Я никогда не слыхала, чтобы кто-либо говорил такое…Сани остановились у рынка. Под взглядами множества продавцов и покупателей они сошли на землю. Емелия ступила на замерзшую лужу и поскользнулась, но рука Николая поддержала ее.– Легче, – пробормотал он, не выпуская ее запястья из цепких пальцев. – Смотри, куда ступаешь, а иначе упадешь, я и подхватить не успею.– Спасибо, – задыхаясь, проговорила она и заулыбалась, глядя на окрестную суету. – О, сколько же здесь любопытного!Они двинулись вдоль торговых рядов. Николай поддерживал жену за талию. Ряды представляли собой прилавки с навесами и полками, забитыми всем, что выставлялось на продажу. Торговцы шумели, выкрикивая похвалы своим товарам, всячески стремясь привлечь к ним внимание:– Сапожки строченые на ножки точеные!– Одеяла овчинные, пышные да длинные!Среди общей суматохи выделялся тишиной и праздничными красками иконный ряд. Повсюду прохаживались разносчики с подвешенными на шее лотками, полными пирогов с капустой и кашей, коврижек, соленой рыбешки, иногда яблок, а также маленьких штофов с медовухой. Покупатели, и богатые, и бедные, брали еду с этих лотков, ничуть не гнушаясь случайным соседством.Подальше, за рядами, располагались лавки ремесленников – плотников, златокузнецов, кожевенников и медников. Камнерезы привезли сюда свои изделия с далекого Урала: искусно выточенные пуговицы и амулеты из ярко-зеленого малахита и синего лазурита, а также украшения и бусы из прозрачных, сверкающих внутренним светом топазов и аметистов. В других лавках были выставлены бочонки с икрой, специи, пушистые груды роскошных мехов. Среди них бросались в глаза золотисто-рыжие лисьи и буровато-серые волчьи шкуры. Отдельно стояли лавки иноземцев, торгующих китайским чаем и другими заморскими товарами. Но их было мало по сравнению с тем разнообразием, которое принес потом с собой девятнадцатый век.Николай увидел лавку с кружевами и потянул Емелию внутрь. Она с восторгом устремилась к столам, заваленным кружевом всех видов и узоров, от грубого плетения до тончайшей шелковой паутинки. Осмотревшись, Николай выбрал шаль белого кружева, тонкую и хитросплетенную, из тех, что вяжут по вершку в час.– Нравится тебе? – небрежно осведомился он, и, когда Емелия растерянно кивнула, бросил монету топтавшемуся рядом приказчику.– Это мне? – восторженно воскликнула она, раскрасневшись от волнения.– Конечно, тебе. – Улыбка изогнула губы Николая. Он осторожно стянул у нее с головы темную шаль и покрыл красно-золотые волосы нежно-белым ажуром. – Кому же еще стану я покупать?Кружевница, сухонькая старушка с узловатыми пальцами, одобрительно закивала:– Ой, как пригоже. На красных кудрях она словно иней… Емелия бережно коснулась кружева.– У меня никогда не было такой красоты, – пролепетала она. – Даже подвенечный наряд был с чужого плеча.Шаль тщательно завернули и отдали им в руки. Затем Николай завел Емелию в лавку с благовонными маслами и душистыми настойками, от фимиама которых воздух казался густым и сладким. Пока Емелия любовалась вычурными флакончиками, разбиралась в пузырьках и душистых коробочках, Николай обратился к стоявшему в углу пожилому французу:– Мне хотелось бы выбрать аромат для моей жены.Старик окинул Емелию быстрым взглядом блестящих карих глаз.– Она красавица. Может быть, ваша светлость, вы позволите мне смешать для нее особый парфюм? А пока у меня имеется один готовый. В нем роза, бергамот и чуть-чуть мяты. – Покопавшись в глубине лавки, он достал откуда-то флакончик синего стекла и, откупорив его, с поклоном поднес Емелии:– Подставьте мне ваше запястье, мадам.Емелия настороженно выставила руку, и француз капнул крохотную капельку и растер пробочкой у нее на коже. Емелия понюхала и ошеломленно заулыбалась Николаю.– Пахнет весенним лугом!– Я ведь говорил, что это будет чудесно, – с гордостью воскликнул француз. – Я творю парфюмы для всех благородных дам.После недолгих тихих переговоров Николай купил духи и отдал Емелии. Она приняла их с испуганным лицом.– Я не ждала, что вы станете покупать мне подарки, – прошептала она, бережно баюкая флакончик в ладонях, и, выйдя из лавки, добавила:– Я ведь еще ничего не сделала, чтобы их заслужить.– Ты теперь моя жена и можешь иметь все, что захочешь.– Чего я хочу на самом деле… – начала она и покраснела до корней волос.– Чего? – спросил Николай, побаиваясь ее просьбы.– На самом деле я хочу… – начала снова Емелия и опять замолчала.Николай остановился у обочины и вгляделся в ее лицо. Он и сам не понимал, почему стал покупать подарки и почему для него стало так важно показать ей, что она ему нравится. Она была единственной женщиной на свете, обладание которой он не мог себе позволить.С горечью и тоской он задумался, почему жизнь его не может быть простой, как у других людей. Ни тогда, в Англии, ни теперь, в Москве, не удавалось ему слить воедино две половинки своей души: ни ту, что жаждала любви, ни ту, что ее боялась.– Нам лучше вернуться в усадьбу, – наконец произнес он. – Скоро прибудет царь Петр со своей свитой. * * * Одежда Николая была уже разложена в спальне: янтарного цвета бархатные штаны в обтяжку и усаженный драгоценными камнями парчовый жилет – все по самой последней моде. Он уже успел все это возненавидеть. Сковывающий движения покрой, чересчур яркие, вызывающие цвета, броская пестрота – все было наперекор его вкусу. Он привык к элегантной простоте черного с белым вечернего наряда девятнадцатого века, покроенного с некоторой свободой фрака и брюк, при наглаженной хрусткой рубашке. Таков был стиль времен королевы Виктории. Однако в начале восемнадцатого века богатому человеку полагалось одеваться со щегольством павлина.Чувствуя себя в этом вычурном наряде до крайности нелепым, Николай направился в покои Емелии. Жену он застал у зеркала французской работы с подзеркальником красного дерева. Она озадаченно всматривалась в синий флакончик духов, подаренных днем. Оглянувшись на звук распахнувшейся двери, Емелия восхищенно воскликнула:– Светлый князь! Какой же на вас роскошный наряд!Он невнятно буркнул что-то в ответ и приблизился к зеркалу. На Емелии был алый сарафан. В перекинутые на спину косы были вплетены алые ленты. Голову покрывала тонкая белая фата, которую придерживал на волосах золотой филигранный обруч. Не в силах сдержать желание дотронуться до Емелии, Николай поправил рубиновую капельку у нее на лбу. Большим пальцем он погладил тонкую ярко-рыжую дугу ее брови. Ему надо будет надарить ей драгоценностей: жена Ангеловского не может носить стеклянные подделки под самоцветы.Емелия растерянно вертела в руках флакончик.– У меня никогда раньше не бывало ничего подобного. Как им пользоваться?– Большинство делают ошибку, душась слишком сильно. Ты просто тронь пробочкой запястья и за ушками.Вытащив пробочку из флакона, Николай притронулся стеклянным пестиком к ее запястью и растер влажную точку кончиком пальца. Дурманящий запах летних цветов поплыл по комнате.– Некоторые женщины любят душить места, где ближе и сильнее бьется кровь, – в ямке между ключицами, под коленями…Емелия рассмеялась и сидела не шевелясь, пока он прикасался к нежным впадинкам за ушами.– Но ведь никто моих ног не увидит!Представив себе картину, как ее сильные стройные ноги, взметнувшись, обхватывают его талию, Николай замер. У него пересохло во рту, и он впился взглядом в смеющиеся синие глаза. Он может, если хочет, соблазнить се прямо здесь, сейчас, отнести в постель, стоящую рядом, задрать до пояса ее сарафан…Так как лицо ее находилось как раз на уровне его бедер, Емелия не могла не заметить телесную перемену, когда плоть его отвердела и вздыбилась под туго натянутыми штанами. Она залилась краской и, откашлявшись, спросила:– Светлый князь Николай Дмитриевич, вы хотите?..– Нет, – отрезал он и, отвернувшись от нее, решительным шагом направился к двери. На пороге он, не оборачиваясь, сказал:– Полагаю, тебе следует поторопиться. Хотите вы того или нет, мадам, но сегодня вам придется быть хозяйкой и принимать у себя царя. Причем лучше бы вам это удалось, иначе неизвестно, чем это кончится для нас обоих.Шестеро актеров играли комедию Мольера с очаровательной веселостью. Гости, около тридцати человек, расселись вокруг царя в домашнем театре Ангеловских и приготовились развлекаться. Театр был маленьким, но уютным, стены его были сплошь и рядом увешаны овальными портретами в золоченых рамах. Царь Петр, с одного бока которого сидел князь Николай, а с другого – Меншиков, заливался искренним хохотом, глядя на кульбиты актеров.Николай, искоса посматривая на царя, тем не менее остро ощущал настороженность жены. Емелия, сидевшая рядом с ним, оцепенела. Причиной, как он предполагал, был страх перед государем. Большинство русских с детства приучены к мысли, что царь – самый могущественный человек на земле. Он – отец и защитник народа своего, выше его только Бог. Чтобы успокоить Емелию и привлечь ее внимание к представлению, Николай все время нашептывал ей на ушко смысл французских фраз и шуток.Когда пьеса окончилась, гостей пригласили в столовую за длинный, уставленный яствами стол. Снова Николай сидел по левую руку царя, а Меншиков – по правую. Емелия сидела на несколько мест дальше от них и по сравнению с разодетыми придворными дамами выглядела неловкой и скованной.Подали блюда с жареной дичью и густо сдобренной пряностями рыбой. В оправленных серебром кубках розового хрусталя сверкало рубиновое вино.Николай разговаривал мало, просто сидел, откинувшись на стуле, и наблюдал за царем и Меншиковым. Не многих людей в своей жизни он так невзлюбил с первого взгляда, как Александра Даниловича Меншикова, недавно титулованного князем Ижорским. Возможно, так было потому, что Меншиков, очевидно, ненавидел его с той же яростью.Высокий, с холодным лицом, исхудавший за время польской кампании, Меншиков прилип к царю как тень, стараясь предугадывать все его мысли и желания. У него были глаза необычайного бирюзового цвета, сверлившие всех пронзительным взглядом. Жесткий небольшой рот украшали тонкие усики, подобные царским. Терпением, хитростью и честолюбием Меншиков поднялся высоко во власти, что позволяло ему запросто разговаривать с царем. Между этими двумя людьми существовала крепкая дружба. Меншиков очень дорожил своими отношениями с царем и в каждом, с кем Петр доброжелательно разговаривал или кем восхищался, видел себе угрозу.Тягучим кошачьим голосом Меншиков обратился к Николаю:– Как прекрасно, что вы, следуя традициям Ангеловских, женились на простой крестьянке. Эти девки легко рожают, а дрессировать их весьма просто.– Алексашка, – предостерегающе произнес Петр, но Меншиков лениво продолжал:– Очень мудро, князь Николай, что вы женились не по любви. Ничто не должно мешать преданности царю и России, особенно любовь к женщине. Женщины – существа требовательные, себялюбивые. Но пока мужчина твердо знает, что должно стоять на первом месте, с ним все будет в порядке.– Я хорошо знаю, что должно стоять на первом месте, – тихим, но уверенным голосом проговорил Николай, холодно глядя на Меншикова.Он видел, как потупилась Емелия, смущенно вспыхнув от недвусмысленных намеков на свое происхождение. Повернувшись к ней, Николай ласково произнес:– Смотри-ка, Рыжик, как высоко ты можешь взлететь. Наш друг Меншиков тоже может теперь звать себя князем Ижорским, хоть и начинал с торговли пирогами на московском рынке.Меншиков дернулся как ужаленный, а Петр громко захохотал.– Нарвался, Алексашка, – сквозь смех проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44