Какая символика заключена в ксероксных фотографиях, которые я
выложил сейчас на стол! Одна из них открывает, а другая закрывает знамени
тую, 1982 года издания, книгу прозы. Обе сняты в Переделкино, на обеих Пастерн
ак в сером пиджаке, светлых летних брюках, уже седой, значит накануне итог
ов. Но на фотографии, закрывающей книгу, он с двумя собаками. Два пушистых
лохматых пса. Один из них открыл пасть и улыбается, точь-в-точь как Роза.
Несчастия, как правило, имеют парный характер. Я решил взять в дом собаку,
потому что понимал: находиться в квартире совсем одной весь день Саломее
будет невозможно. Это было некое решение задачи, но кто же смог предполож
ить, что детство, юность и зрелость нашей дорогой псины промелькнет у нас
перед глазами, как в кино при замедленной съемке. Роза пришла к нам в дом д
етенышем Ц которому было позволено перегрызть все ботинки и туфли, особ
енно страдали задники, Ц и вот она уже наша ровесница. Почти в один день о
дин врач сказал, что необходимо срочно оперировать Саломею, а другой Ц ч
то нужно немедленно вырезать опухоль у Розы.
Кто же отвечает за собственную психику, полную необъяснимых искривлени
й? Роза была не только спутником, но и неким талисманом Саломеи. Как же она
будет возвращаться из больницы, открывать металлическую дверь, потом др
угую, деревянную, включать свет и не видеть, как откуда-то из гл
убины квартиры к ней, ленивая и сонная, направляется Роза. Я тоже привык, ч
то летом, как только принимаюсь ставить во дворе машину, Роза появляется
на балконе и, просунув морду между балясинами ограждения, внимательно на
блюдает за парковкой. Она прекрасно знает все мои действия, и лишь я подхо
жу к подъезду, срывается с места: она должна ритуально встретить меня у дв
ерей квартиры. Кто будет меня встречать? Конечно, существовал холодный и
вполне современный выход Ц предоставить всё естественному течению со
бытий, а в случае необходимости, при неизбежном, немедленно купить другу
ю собаку. Но она никогда не будет такой же. И это не для Саломеи,
с её поистине собачьей привязанностью и верностью.

Глава шестая

Я люблю то, что все называют прогулками. Развлечение ли они? На самом деле,
под монотонный ритм шагов замечательно думается, мысли приходят в поряд
ок, наблюдения сортируются, выстраиваются приоритеты, проявляется глав
ное. Попробуйте, потрясите решето с горохом, сразу станет ясно, где начнут
копиться наиболее крупные фракции. Прогулка Ц это вернейший способ и по
дготовиться к лекции, даже если ты об этом не особенно думаешь. Лекция, зав
трашняя или послезавтрашняя, все равно сидит у тебя в подсознании, как са
мое главное в жизни, и о чем бы ты ни думал, как бы крепко ни размышлял о чем-
нибудь постороннем, мысль всё равно, как дрессированный заяц, соскочит н
а своё и засучит лапками по барабанной шкурке. Для меня прогулка, бессмыс
ленные, казалось бы, шатания наугад Ц еще и возможность привести собств
енные мысли в порядок. Но здесь у всех у нас общий прием.
Пастернак, как известно, любил работу в саду, с лопатой, с землей. Пересажи
вал растения, окучивал картошку, любил, кстати, жечь костры, а зимой, в юнос
ти, всегда сам, не доверяя никому, топил печи. Ну, последнее-то, печи, огонь
Ц особый разговор, особая субстанция, здесь пламя. Но ведь, и граф Лев Тол
стой любил физический труд, рубить ли с плеча, ходить за сохою, и граф Алек
сей Николаевич Толстой, тоже писатель немалый, чистил, например, самосто
ятельно обувь в семье: пять, десять, пятнадцать пар. Здесь, видимо, еще и тос
ка писателя, ведущего сидячий образ жизни, не только по мышечным усилиям,
а по движению, возбуждающему мысль.
После внезапного, не как в романе, где всё должно быть подчинено своей гар
монии, а как в жизни, которой позволено иметь свою шершавую логику, после т
елефонного разговора с Серафимой мне надо было еще и успокоиться. Звонок
из такого глубокого, как Тускарора, прошлого. Будто судьбе показалось ма
ло тащить меня на привязи не самой легкой работы, требующей сосредоточен
ности духовных сил, на привязи болезни жены, постоянно держащей меня в св
оем поле и волнении. Ей понадобилось на мгновение переворошить во мне вс
е нежданной встречей во Франкфурте, а теперь еще и звонком из юности! Плот
но меня, оказывается, преследует прошлое. Правда, оно существует, если в не
м кто-то нуждается и пока есть настоящее. Но сегодня я постоянно ищу отпущ
ение своих собственных грехов у любимых персонажей.
Закрылась под мелодичный звон дверного колокольчика гостиничная дверь
. Движение не как после утренней разминки из двери направо, в сад, а из двер
и налево, через мост, под которым в канале плавают утки и сказочные лебеди
. Дальше через автомобильную стоянку возле нового здания университета п
о большому кругу к вокзалу. Дорога необязательных размышлений.
Вряд ли особо влюбчив был Ломоносов, тоже, видно, не раз прогуливавшийся в
доль тихих берегов реки Лан Ц Марбург стоит на Лане. И в железнодорожных
справочниках: Франкфурт-на-Майне, Марбург-на-Лане. Плотная мужицкая ног
а в тяжелом башмаке и с сильной икрой, натягивающей нитяной чулок, здесь, к
ак иванушкино копытце, могла отпечатать на сыром бережке свой след. Но по
эт с Беломорья имел слишком уж широкий охват Ц от грома пушек под Хотино
м до беззвучных перемен небесных картин северного сияния, Ц чтобы еще м
ножить и провоцировать собственные лирические привязанности. У каждог
о поэзия вызревала и возбуждалась чем-то своим. Где они, «песенки любовны
» этого деревенского мужлана, вызревшего в европейские, а потом и в миров
ые гении?
А вот другой великий русский поэт Ц оговорки здесь нет, как нет филологи
ческой ошибки или натяжки, когда дело доходит до гения, города начинают б
ороться за звание родины, Ц для него каждая влюбленность это новый поэт
ический импульс. Влюблялся, чтобы поддаться искусу нового цикла стихов и
ли потому, что просто влюблялся в стихи-следствие? Пойди здесь, разберись
. Но сознание этого поэта редко загоралось от величия небесной механики.
Его, кажется, не привлекал просто романтический силуэт. Ему обязательно
нужен был крупный план, глаза, ведшие в лабиринт души, знание или намек на
знание потаенных черт и обнаженную сущность характера.
Сначала был влюблен в двоюродную сестру, Ольгу Фрейденберг, с которой за
тем находился в переписке чуть ли не полвека, потом в хозяйку приютившег
о его дома, когда поехал на Урал работать конторщиком, Фанни Збарскую. В др
азняще-жестокой переписке с сестрой, полной драматических намеков, вдру
г промелькнет бытовая, как нескорое предчувствие, фраза: «Я взял себе 35-ру
блевый урок с девицей по латыни. Девица Ц иркутская». Девица не совсем сл
учайная Ц это Елена Виноград, двоюродная сестра его ближайшего друга юн
ости Александра Штиха. Но в общей панораме это, так сказать, фигуры второг
о или третьего плана. Этому визиту тоже предшествовала переписка. Пока н
а первом плане Ида Высоцкая, дочь знаменитого чайного фабриканта и женщи
на, которой мы обязаны легендарным «Марбургом»: «…Отвергнут». Она приеде
т к нему туда в I912-м, по пути, так сказать знакомясь с немецкими достопримеч
ательностями, в Марбург. Есть смысл сделать пропуски: донжуанский список
Бориса Пастернака никто вести не собирается, да и по типу это другой чело
век. Но разве существует лирический поэт без любви? У поэта предопределе
но прошлое будущим. Пропустим несколько лет. В 19I7-м сначала на горизонте, п
отом, как говорят кинематографисты, «на крупешнике» вновь появилась «ир
кутская барышня» Елена Виноград. «Я не люблю правых, не падших, не оступив
шихся, Ц скажет Юрий Живаго Ларе. Ц Их добродетель мертва и малоценна».
Заметим, что здесь один русский классик идет вслед за другим, Ц у Достоев
ского тот же мотив. И дальше Живаго продолжает: «Красота жизни не открыва
лась им». Так как же «иркутская барышня»? Открылась ли ей эта красота? Откр
ылось нечто другое: боль и трагедия. Она потеряла на фронте жениха Сергея
Листопада, приемного сына философа Льва Шестова. (Красавец-прапорщик ус
пел отговорить Пастернака от добровольческого рвения в защиту «малых н
ародов», описав ему кроваво-грязную изнанку войны.) Любовь не сложилась, т
ень погибшего жениха не отпустила, но сложилась книга «Сестра моя Ц жиз
нь», сделавшая Пастернака знаменитым. И, как учат и опыт и теория, чтобы уй
ти от одной любви, надо уйти в другую. Что здесь надо пропускать?
Уличное движение в центре Марбурга организовано по кольцу против часов
ой стрелки, на машине это большое кольцо можно замкнуть за десять-пятнад
цать минут, но приезжему понятно: лучше идти пешком Ц чужая жизнь хороша
и интересна именно в подробностях.
За мостиком с лебедями и утками большая стоянка автомобилей преподават
елей. Все машины с разными наклеечками на переднем стекле: не на каждую пл
ощадку поставишь машину, а лишь в зависимости от наклеечки, от ранга. Стоя
нка вплотную примыкает к административному зданию университета, совре
менному Ц стекло, бетон, разводные двери, Ц но довольно безобразному, по
строенному с привычной немецкой экономичностью лет тридцать назад, эко
номность переходящая в скаредность, что и отразилось на здании. Внутри я
уже побывал, довольно скучно, чуть чище, чем на филфаке МГУ в Москве. Там то
же сэкономили, рядом с высотным зданием на Ленинских горах выстроили мно
гоэтажный, длинный как кишка, барак. Не спасает даже и башня с часами и флю
гером наверху, построенная рядом. Это еще и колокольня. Не спасает, не обла
гораживает. Всё пространство в университетском дворе и около Ц это еще
не тот университет, вернее не то здание университета, где учился у Вольфа
Ломоносов, а у Когена Ц Пастернак. Оба немецких профессора были людьми н
ервными, оба высоко чтили своих учеников и привечали. Один потребовал за
свое членство в Российской Академии и переезд в Петербург какие-то немы
слимые деньги и остался в Германии, а другой, когда папа-Пастернак, знамен
итый художник и академик живописи, хотел написать с него портрет, ответи
л, что позирует только художникам иудейского вероисповедания. Страннов
атые ребята! Здесь возникает вопрос о христианстве и православии Пастер
нака, но об этом позже, и стоит ли об этом говорить в лекции? Пока пропустим?
Но как же найти переход к оставленной теме влюбленности Пастернака? И ка
кая, собственно говоря, поэзия без любви?
После нового университетского комплекса лучше свернуть направо и, прод
олжая удаляться от центра города по пешеходному мосту, поддерживаемому
на весу стальными канатами, пройти на другую сторону Лана. Внизу Ц нешир
окая река, слева, в ее заливаемой весной пойме, вдоль нижнего города до дру
гого моста Ц волейбольные и баскетбольные площадки, футбольные поля, де
тские городки, беговые дорожки, а направо река немножко побежит вдоль ул
иц и строений и уткнется, как конь в кормушку, в ослепительно бирюзовые по
ля и пастбища. Именно, если смотреть вправо, на бывшей окраине города, прак
тически в деревушке, стоял трехэтажный каменный дом, где сейчас висит ме
мориальная доска Пастернаку, со строкой, взятой из его текстов: «Прощай, ф
илософия…» Но как бы мне, повторяя чужие вехи, даты и события, не запутатьс
я в подробностях. Вот еще одна: в этот дом, через одиннадцать лет после тог
о как он жил там у педантичной фрау Орт, Пастернак приедет, чтобы показать
«свою» комнату и эти места молодой жене Евгении Лурье. Марбург ей не понр
авился.
Собственно, уже на этом висячем мосту становится ясно, что Марбург до сих
пор город студенческий. Почти по прямой этот мостик соединяет другой бер
ег Лана, на котором расположены современные, бесконечно-вытянутые здани
я факультетов. Выстраивается маршрут: от старого здания университета Ц
доминиканского аббатства, экспроприированного решительным маркграфо
м Филиппом для первого в Германии протестантского университета (эта фиг
ура отчасти напоминает мне бывшего комсомольского деятеля Юрия Афанас
ьева: отбросив, как негодные, идеалы юности и став одним из лидеров «перес
тройки», он устроил в заповеднике и родимом гнезде советской партийной э
литы Высшей партийной школе Гуманитарный госуниверситет, мемориальных
досок на котором пока нет) Ц через новые административные здания и ряд ф
акультетских аудиторий к основной учебной площадке. На ней, вытянувшейс
я вдоль реки, расположена и менза, университетская льготная столовая. Пе
шеходный мост это артерия, по которой в одну сторону идут голодные, а в дру
гую Ц сытые.
Именно на этом пешеходном мосту, упруго раскачивающемся под шаг идущих и
на всех спицах едущих по нему, видно, как много в Германии молодых людей, ж
елающих получить университетское образование. Еще заметно: люди эти под
час очень этнически отличаются друг от друга: немцы, японцы, китайцы, турк
и, а теперь и русские Ц их тоже много. В восемнадцатом веке из России помо
рский крестьянин тоже был не один: с ним рядом учились семнадцатилетний
вьюнош Дмитрий Виноградов и Густав-Ульрих Рейзер, сын одного из служащи
х Академии. Во времена Пастернака, как осталось у него в бумагах, среди сту
дентов были испанцы, англичане, японцы.
Идем вдоль реки, по её течению, то есть влево, почти в обратную сторону. Как
только заканчиваются современные учебные корпуса, из-за домов выскальз
ывает шоссе и мчится вдоль реки, они идут параллельно Ц шоссе и река. И ме
тров триста-четыреста придется идти по очень скучному шоссе, держа по ле
вую руку зеленые заросли прибрежья Ц Ho-Chi-Minh-Pfad, тропинка Хо-Ши-Мина, как назы
вают это место студенты, а справа Ц бензоколонка, хозяйственные магазин
ы, частные мастерские. Но до этого, сразу за университетскими зданиями, ро
скошный и полупустынный сквер с детской площадкой, памятником какому-то
деятелю просвещения и газонами в английском стиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35