Хотя… ведь послали же истребители магов оборотней за мной на Землю спустя десять лет. Значит, они ничего не забывали.
Осмотр и магическое прощупывание домов вдоль улицы показало, что ни в одном из них нет вооруженных или хотя бы просто подозрительных существ. Женщины занимались хозяйственными делами, маленькие дети играли. Большинство домов сейчас пустовало, так как их хозяева ушли на работу, а дети — в школу.
В конце улицы, выходившей прямо на распаханное поле, я развернулся и пошел в обратном направлении, еще раз проверяя и перепроверяя окружавшее мой дом пространство. Поравнявшись с одним из проломов в заборе, я легко скользнул в сад. Опавшие листья и засохшая трава зашуршали у меня под ногами. Возле дома не было видно никаких следов пребывания людей, боблинов или оборотней. Или же эти следы были хорошо замаскированы.
Я осторожно приблизился к входу в дом, но мои опасения пока не подтверждались. Я не обнаружил ни ловушек, ни следящих устройств. Их не было ни вокруг дома, ни внутри его. Собственно, сам дом можно было считать одной большой естественной ловушкой. Деревянный пол из толстых досок теперь во многих местах провалился, бревна и стропила на крыше еле-еле держались и могли рухнуть в любой момент. В общем, вход в дом сам по себе был довольно рискован. Может быть, именно поэтому истребители магов, если они тут побывали, не оставили внутри никаких сюрпризов.
Я поднялся по сложенным из кирпича ступенькам и вошел в дом через дверной проем. Внутри дома было совершенно пусто. Наверное, истребители магов вывезли из дома мебель и все вещи еще десять лет назад.
Я рассчитывал, что внутри дома у меня пробудятся хоть какие-нибудь воспоминания о детстве. Я медленно и осмотрительно ступал по сохранившимся доскам пола, переходил из комнаты в комнату. Остановился возле лестницы, которая раньше вела на второй этаж, а теперь была направлена прямо в небо. Деревянные ступени лестницы совершенно сгнили от дождей и снега, так что подняться по ней без помощи магии я не рискнул.
Как рассказывала тетя Вика, именно на втором этаже находились мои родители и я, когда в дом ворвались истребители магов. Там была открыта дверь на Землю, через которую меня унесла тетя Вика. И там произошел взрыв, уничтоживший и нападавших, и обитателей дома… или же скрывший их исчезновение.
Я посмотрел наверх, примериваясь, как лучше пролететь над лестницей и пробраться наверх, в бурелом изломанных, обгоревших стен и перекрытий.
И тут возле входа в дом послышался громкий мужской голос:
— Эй, кто там внутри?! А ну, выходи немедленно!
Крик застал меня врасплох. Поглощенный изучением развалин, я сузил зону собственной безопасности. Приготовившись к защите или к бегству, я распространил во все стороны свои магические чувства.
Перед входом в дом я обнаружил одного-единственного человека лет тридцати пяти-сорока. Это был высокий крепкий мужчина с развитой мускулатурой, с мозолистыми руками. На нем была простая рабочая одежда, поношенная, кое-где испачканная землей и машинным маслом. Мужчина стоял на земле перед кирпичными ступеньками главного входа и, по-видимому, не собирался входить в дом. Он был безоружен, если не считать универсального разводного ключа, торчавшего из кармана.
Убедившись, что это не оборотень, я отозвался:
— В чем дело?!
— Выходи, говорю! — крикнул мужчина. — Дом вот-вот рассыплется! Два года назад тут одного пацана уже покалечило!
Я решил, что это один из местных жителей, проходивший по улице и случайно заметивший мой силуэт в пустых окнах, или услышавший скрип полов под моими ногами. От этого человека я мог получить дополнительные сведения о доме и о событиях последних десяти лет. Поэтому я решил продолжить разговор, но для безопасности перенес его в майю.
Я подошел к дверному проему и остановился наверху лестницы. В майе я изменил свою внешность, но возраст оставил настоящий. Подражая уверенному, приказному тону мужчины, я заявил:
— Пусть всякие пацаны не лазают по чужим домам! Тогда и не покалечатся!
Мужчина хмыкнул:
— Можно подумать, будто ты залез к себе домой.
В майе я не боялся признаться:
— Да, я у себя дома. И вы, между прочим, сейчас стоите на моей земле!
Мужчина о чем-то глубоко задумался. Его грубоватое, покрытое загорелой и обветренной кожей лицо, обычно бесстрастное, теперь выражало целую бурю эмоций. Я уже не в первый раз пожалел, что мой магический талант не распространяется на чтение чужих мыслей.
Справившись с волнением, глухим и осипшим голосом мужчина произнес:
— Так ты говоришь, что это твой дом? Не врешь?
— У меня уже давно нет необходимости никому врать, — строго, отчетливо проговорил я. — Этот дом принадлежал моим родителям. Я — единственный законный наследник. Судя по тому, что этот дом пустует уже десять лет, других претендентов на него нет.
Мужчина снова замолчал, борясь с волнением. Наконец, обращаясь не столько ко мне, сколько к самому себе, сказал:
— Ну вот, и свершилось…
— Что свершилось?
— Ты один? — спросил мужчина, как будто меня не слышал. Впрочем, возможно, что он от волнения случайно произнес вслух слова, вертевшиеся в голове и не предназначенные для озвучивания.
— Один.
— Я так понимаю, ты приехал издалека?
— Примерно так.
— Вот что, пойдем ко мне! Там и поговорим.
— О чем же мы будем говорить? Почему бы ни поговорить прямо тут?
— Кто же разговаривает через порог? Да ты не бойся!
— Я-то давно уже ничего не боюсь, — усмехнулся я, подозревая, что мужчина хочет взять меня на «слабо».
— Да я не то имел в виду. Не бойся, я тебя не выдам.
— Не выдадите? — насторожился я. — А кому это вы можете меня выдать?
Мужчина вздохнул:
— Ну, ладно. Скажу сразу все, как есть, а там сам решай. Дело в том, что десять лет назад я был офицером Национальной Колосской Внутренней Дружины. И по долгу службы я был тут, когда… когда все это произошло.
Теперь настал мой черед замереть от обилия противоречивых мыслей. Передо мной стоял человек, который мог подтвердить или опровергнуть информацию о гибели моих родителей. В первом случае он, возможно, сам был виновен в их смерти. Но, с другой стороны, он сказал, что «был» офицером НКВД. То есть, сейчас он им не являлся. И выдавать меня своим коллегам или истребителям магов мужчина, по его словам, не собирался. Опять же, мне было известно, что «бывших» офицеров спецслужб не бывает. И ведь не случайно человек оказался возле моего дома в тот момент, когда я был внутри. Не хотел ли он выманить меня из дома и завлечь в засаду? Я еще раз проверил окрестности дома. Нет, ничего опасного или подозрительного не наблюдалось.
Я решил уточнить:
— Вы сказали, что живете где-то тут, неподалеку?
— Да, тут теперь мой дом, — мужчина обернулся и махнул рукой. — Наискосок, через дрогу.
Я уже осматривал указанный дом вместе с остальными, когда проходил по улице. Я еще раз с особенной тщательностью проверил его. Там ничего не изменилось: женщина лет тридцати хлопотала на кухне, пятилетняя девочка играла во дворе с собакой, сидевшей на цепи возле будки. Они не были оборотнями, и, казалось, опасности не представляли.
Увидев, что я колеблюсь, мужчина еще раз попробовал меня убедить:
— В моем доме ты будешь в безопасности. Пошли, мне надо о многом тебе рассказать. Я ждал этого момента десять лет. Я сам, как видишь, иду домой с работы. Дома у меня сейчас жена и дочка. Сын в школе. Пошли, нас накормят обедом. Ты не голоден?
— Нет, спасибо, не голоден, — машинально ответил я.
Потом я подумал, что мою пищу могут отравить, и таким образом вновь захватить в плен. Но мужчина-то не знал, что мы с ним находимся в майе! Так что я мог испытать его, получить нужную информацию, а сам оставаться в безопасности.
— Хорошо! — сделав вид, что решился принять приглашение, сказал я. — Идемте!
Глава 4. «Бывших» не бывает.
— Я забыл представиться, — спохватился мужчина, когда мы шли по саду. — Прохор Никанорович Прямов.
Он сделал паузу, видимо, ожидая, что я назову свое имя.
— Калки.
— Весьма интересное имя, — покачал головой Прохор Никанорович. — Пару месяцев назад по телевизору показали рекламу: «Я иду во гневе своем! Почему вы до сих пор не попробовали новую Геро-Колу?» Тогда средства массовой информации раздули скандал. Боблинские священники предъявили иск к телевизионщикам за то, что те использовали в рекламе недопустимые слова и выражения, вызывающие у боблинов и многих людей чувство страха. И имя «Калки», или грядущего Судьи, узнали даже те, кто не принадлежал к религиям и не верил в древние легенды.
Он молча сделал несколько шагов и добавил:
— Я тоже раньше не верил в сказки, и считал себя твердым материалистом. Но то, что случилось десять лет назад, перевернуло всю мою жизнь…
Сначала по одичавшему, заросшему саду мы шли друг за другом, Прохор Никанорович — впереди. Выйдя на дорогу, мы поравнялись и пошли рядом. Собственно, идти было недалеко. Перейдя дорогу, Прохор Никанорович уверенно, привычным движением открыл калитку в заборе. Мы вошли на участок номер восемь по улице Садовой.
— Папа, папа пришел! — радостно и звонко закричала девочка и побежала навстречу Прохору Никаноровичу.
Мужчина подхватил ее на руки и несколько раз подкинул над собой:
— Здравствуй, Аграша, здравствуй, милая!
Поставив девочку на землю, он взял ее за руку и повернулся ко мне:
— Это моя Аграфена!
— Здравствуй, Аграфена! — сказал я.
— Здравствуйте! — старательно выговорила девочка, и, застеснявшись, как бы спряталась от меня за отцовскими ногами.
На шум из окна выглянула женщина:
— Ой, ты уже пришел?! Обед как раз горячий, только-только с плиты.
— Вот и отлично! — обрадовался Прохор Никанорович. — Горячая еда после работы — то, что надо. Правильно, Аграша? Ты, наверное, тоже устала и проголодалась?
— Да!
— Тогда пойдем в дом!
Прохор Никанорович крикнул женщине в окне:
— Видишь, у нас сегодня гость!
— Вижу, сейчас познакомимся. А пока я еще одну тарелку на стол поставлю.
— А Силка где?
— Кто же его знает?! — пожала плечами женщина. — Он ведь после школы с друзьями сначала мяч погоняет и только к вечеру до дома доберется.
— Ну, их дело молодое, — заметил Прохор Никанорович, а потом сказал мне: — Силантий, или попросту Силка — этой мой сын.
Держа дочку за руку, он пошел по двору, но не прямо к дому, а сначала завернул к конуре. Пес, радостно повизгивая и подлаивая, встал на задние лапы, уперся передними в грудь хозяину.
— Молодец, Сторожок, хороший пес! — Прохор Никанорович погладил его по голове и почесал за ухом. — Смотри-ка, ты на нашего гостя даже не гавкнул!
Я про себя усмехнулся. Встреча с семьей появилась в майе из сознания самого Прохора Никаноровича, но кое в чем я ее подкорректировал. В частности, убрал собачий лай, неизбежный при появлении в доме незнакомого человека.
— Проходи в дом! — пригласил меня Прохор Никанорович. — Снимай куртку!
В майе я без опаски снял рюкзак и повесил его на вешалку в прихожей вместе с курткой. Прохор Никанорович тоже снял свою рабочую одежду. Мы вымыли руки и прошли в просторную комнату, посередине которой стоял большой круглый стол. Стол был накрыт белоснежной скатертью, на нем стояли тарелки и лежали столовые приборы.
— Пелагея, мы садимся за стол! — крикнул Прохор Никанорович в сторону открытой двери, ведущей на кухню.
— Уже все готово!
Пелагея, жена Прохора Никаноровича, внесла в комнату большую кастрюлю и поставила ее на середину стола. Она стала разливать в тарелки куриный бульон.
Тем временем Прохор Никанорович представил меня:
— Это Калки.
— Калки? — рука Пелагеи слегка дрогнула, но женщина не прекратила своей работы.
— Он вернулся в свой дом. ТОТ САМЫЙ ДОМ. Я его встретил там только что, и зазвал к нам на обед.
— Ты ему уже все рассказал?
— Пока нет. Собираюсь с духом.
Пелагея посмотрела на меня:
— Мне он во всем признался только через пять лет после свадьбы, когда уже Силантий родился. Тоже все с духом собирался.
— В чем признался? — спросила маленькая Аграфена с разгоревшимися от любопытства глазками.
— Тебе еще рано! — Пелагея придвинула ей тарелку с бульоном. — Молчи и ешь. Когда я ем…
— …Я глух и нем, — закончила Аграфена и замолчала, сосредоточенно поглощая бульон.
Мы, взрослые, тоже ели молча, показывая подрастающему поколению положительный пример. Чем дольше длилась пауза, тем, казалось, напряженнее становилась обстановка в комнате. Это не была аура агрессии или злобы. Прохор Никанорович готовился к важному разговору, и потому в уме складывал подходящие фразы. Видимо, оратор он был не очень хороший, и поэтому сильно волновался, хотя и не показывал вида. Жена украдкой смотрела на мужа, чувствовала его беспокойство, переживала и за него, и за меня. Я, как легко догадаться, с трудом сдерживал свое нетерпение. Я хотел бы пропустить в майе всю эту сцену с обедом, но понимал, что она играет важную роль для последующего честного и открытого разговора с Прохором Никаноровичем.
На второе была тушеная картошка с мясом, на третье — компот из ягод. За время еды никто из сидевших за столом не разговаривал, если не считать коротких, ничего не значащих фраз типа: «передай, пожалуйста, хлеб», «спасибо», «Аграша, не сутулься!»
Мои подозрения на счет отравленной пищи пока не подтверждались. По всему выходило, что я нахожусь в обычной колосской семье, чуть-чуть патриархальной, но все же наполненной взаимной любовью.
Закончив обед, Прохор Никанорович сказал дочке:
— Ну-ка, иди, помоги маме вымыть посуду!
Потом он обратился ко мне:
— А мы пойдем, поговорим в мой кабинет.
Своим кабинетом Прохор Никанорович назвал небольшую светлую комнатку с письменным столом, несколькими стульями, книжным шкафом и металлическим сейфом, в котором хранились охотничье ружье и патроны. На стенах кабинета висело много фотографий. Часть из них запечатлела молодого Прохора Никаноровича в школе, во время службы в армии, вместе с друзьями. Другая часть была посвящена семье хозяина дома. Временной интервал лет в пять-шесть между возвращением из армии и началом семейной жизни совершенно отсутствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72