В витрине галереи в тусклом свете неясно белела афиша. Владелец галереи, профессор Дюпон, был слишком расчётлив, чтобы установить хоть какую-нибудь восковую фигуру там, где люди смогут глазеть на неё бесплатно.
Бенни и Брайди несли чучело, напустив на себя непринуждённый вид, словно в руках у них было нечто само собой разумеющееся и все вокруг только и делали, что таскали подобные предметы, и их даже удивляло, почему набитые соломой куклы имелись не у каждого прохожего. Они пересекли улицу, уворачиваясь от повозок и омнибусов, и взбежали по ступенькам ко входу в галерею. В двери было оконце, куда посетители обычно протягивали угрюмой леди в чёрном свои три пенса. Каждый день билеты продавались другого цвета, чтобы никто не мог сохранить вчерашний билет и проникнуть по нему в галерею.
Неспешной походкой дети вошли, при этом позади по ступенькам постукивали ноги куклы, а замыкала процессию собака, с огромным интересом принюхивавшаяся к чучелу. Спустя одну-две секунды Бенни и Брайди появились вновь, возмущённые до крайности. Сказать по правде, они просто вылетели за дверь, и, как только остановились, с трудом затормозив юзом, и с негодованием обернулись, им вслед вышвырнули их чучело. Брайди ловко поймала его и вынуждена была поднять повыше, спасая от возбуждённой собаки, в то время как Бенни потрясал кулаком в сторону профессора, который одарил их презрительным взглядом и захлопнул дверь.
Громобой и Шарки Боб даже не успели словом перемолвиться.
— Ха! — с негодованием сказал Бенни. — Сдаётся мне, он просто не хочет, чтобы его проклятая галерея пользовалась успехом. Сдаётся мне, ему нужны только всем надоевшие короли и королевы. Да он просто завидует, вот и всё!
Ребята не стали задерживаться у музея надолго. Прохожие бросали разные несмешные замечания по поводу чучела, а три или четыре собаки прыгали вокруг, стремясь вцепиться в него, поэтому компания прошествовала обратно в конюшню, прежде чем разойтись по домам.
Последним ушёл из конюшни Громобой. Он чувствовал, что сыт по горло. Бенни распорядился сделать из его воска голову, хоть идея-то была его, а не Бенни, но как чучело в галерею нести, так «Громобой ужасно неуклюжий»… Всё получилось из рук вон плохо. От холодного тусклого света, проникавшего сквозь немытое слуховое окно, на душе становилось ещё тоскливее, как и от вида проклятого чучела, прислонённого к стене. Теперь, когда Громобой смог рассмотреть его получше, он подумал, что никогда в жизни не видел ничего более отвратительного.
Содрогнувшись, Громобой открыл чердачный люк и спустился в конюшню, пытаясь увернуться от зубов старого коня Джаспера. Конюшенный пёс Джезебел, скуля, скрёб лапами основание лестницы.
— Что случилось, Джез? — Он потрепал пса по загривку.
Джезебел облизал его пальцы дружелюбнее обычного и жалобно заскулил. Громобой заторопился домой, опасливо озираясь, нет ли где поблизости Забияки Уоткинса из команды с Нижней улицы.
Проходя мимо рынка, он слышал, как уличный торговец мистер Ионидес орёт на озадаченного покупателя:
— Убирайся! Катись вместе со своей фальшивой монетой куда подальше!
«Ещё один фальшивый шестипенсовик», — догадался Громобой.
Внезапно из ниоткуда и без видимой причины ему в голову пришла мысль. Предположим… Нет, он даже не смог сразу выразить эту мысль словами. Но она не покинула его. Что, если это его отец делает фальшивые монеты?
Как только он произнёс это про себя, стало легче продолжить цепочку, хотя его обдало жаром и стало тяжело дышать, как при простуде.
Причиной могли стать затруднённые обстоятельства. Изобретение века, сочетавшее держатель для перчаток и собачий свисток, потерпело неудачу, а отец вложил в него немало денег. И никто, кажется, не стремился приобрести самонастраивающийся ёрш для чистки курительных трубок и бутылок, да и «Друг курильщика» отпал из-за неудачного крепления.
А теперь отец трудится над новым изобретением, о котором не хочет рассказывать, а прежде он всегда делился своими задумками с Громобоем.
Зайдя в мыслях так далеко, Громобой не мог двигаться дальше. Нет! Сама мысль была безумной!
(Но почему-то вчера, когда он заинтересовался газетной заметкой о поддельных монетах, отец быстро свернул газету и отослал сына спать.)
Отец никогда не совершал ничего преступного!
(Вот только дядя Сэм стянул из отеля в Рангуне маленького медного Будду, что красуется теперь у них на каминной полке. По крайней мере, он всегда говорил, что стащил его. А хорошо известно, что есть семьи, где склонность к преступлениям в крови у всех её членов.)
Его семья не из таких!
(А разве сам Громобой не стал хранителем краденого свинца? Он и сам теперь преступник!)
В тяжёлых раздумьях он шёл мимо лавки мясника и тут вспомнил, что должен купить еды на ужин. Шаркая ногами по усыпанному опилками полу, он ждал, пока мистер Грэм завернёт свиную ножку.
— Шиллинг и шесть пенсов, моя дорогая. И пожалуйста, настоящими монетами, а не теми поддельными.
— Вчера моя соседка получила одну такую со сдачей, — сообщила покупательница. — Проклятые мошенники. Как они смеют подсовывать фальшивки беднякам! Почему они не подделывают золотые соверены, которыми пользуются богачи, а?
Когда покупательница ушла, Громобой сделал заказ:
— Пирог за два пенни, пожалуйста.
Он заплатил за пирог и, когда его завернули, сказал:
— Мистер Грэм, много ли таких поддельных монет?
— Они здесь повсюду крутятся, сынок. По всему Ламбету. Попадаются даже шиллинги и полукроны. Должно быть, работает целая шайка фальшивомонетчиков.
Фальшивомонетчики сбывали поддельные монеты. На сердце у Громобоя полегчало: отец ни в какую шайку не входил, это уж точно.
— А одному человеку это под силу?
— И один человек смог бы изготовить монеты, — отвечал мистер Грэм. — Старый Чеканщик Билингс долгие годы работал в одиночку.
— Кто это?
— Чеканщик Билингс… Ты должен помнить его, Артур! — обратился мистер Грэм к худому старику, который как раз в эту минуту вошёл в лавку.
— Старина Чеканщик… Как же, отлично его помню, — прохрипел старик. — Он изготовлял всевозможные штуки, этот Билингс. Его, конечно, под конец поймали, в том самом году, когда Сефтон победил на Дерби. У него была целая бригада мошенников, которые распространяли фальшивки. Они приходили обычно из Вест-Энда, Сохо и с востока, из Лаймхауса. Билингс был хитёр. Никогда не наводнял фальшивками свой район, чтобы у людей было меньше оснований донести на него. Даже у стен есть уши, а в таком бизнесе долго не продержишься. Но старый Чеканщик продержался дольше всех.
— У юристов это называется «пускать в оборот фальшивые деньги», — пояснил мистер Грэм.
— А вы получали поддельные монеты, мистер Грэм? — спросил Громобой.
— Да, не повезло. Хочешь, отдам их тебе? Мне они ни к чему.
Мясник порылся в кармане передника и вытащил три монеты.
— Смотри, не пытайся их потратить, — предупредил он.
— Нет! Я не собираюсь этого делать. Положу их в свой музей.
Громобой отнёс пирог в пекарню, чтобы испечь к ужину. Он не мог думать ни о чём, кроме фальшивых монет, и, пока пирог был в печи, спросил пекаря мистера Соломонса, попадались ли ему поддельные монеты.
— Нет, меня на мякине не проведёшь, — отвечал пекарь. — Я ни одной фальшивки не пропущу.
— Что делают с фальшивомонетчиками, когда поймают?
— Их вешают, мальчик мой. Это государственное преступление, караемое смертью, оно наносит ущерб её величеству королеве. Изготовление фальшивых денег — всё равно что государственная измена.
Громобой проглотил слюну.
— Мистер Соломоне, а вы знаете, как делают фальшивые деньги?
Пекарь оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, и перегнулся через засыпанный мукой прилавок, чтобы поговорить доверительно.
— Я слыхал от своего кузена, — сказал мистер Соломоне, — а он полицейский, что сначала изготавливают гипсовую форму с настоящей новенькой монетки, а потом расплавляют дешёвый металл и заливают его в форму. Для того чтобы монета выглядела совсем как серебряная, её опускают в раствор цианида и соли, в которой есть серебро, и при помощи батареи и проводов пропускают через раствор электрический ток. Вот серебро и оседает на монете. В этом и состоит обман.
Сквозь сильный шум в ушах Громобой с трудом понимал, о чём говорит пекарь. Все эти провода и батареи в полуподвале…
Забрав ароматный дымящийся пирог, Громобой поспешил домой. Но внезапно шаг его замедлился.
Потом он снова пошёл быстрее и вдруг замер на месте. Он никак не мог решить, бежать ли ему скорее домой или уж не спешить.
Когда он наконец с трудом переступил порог, в нижнем окне, как и вчера, горел свет. В доме появился острый летучий запах: может, так пахнет соляной раствор? На что похож этот запах? Может, это раствор цианида?
Громобой отнёс пирог на кухню и зажёг лампу.
Потом он подумал: «Я должен пойти и посмотреть, что делает отец».
Он прошёл через судомойню, откуда узкая тёмная лестница вела в подвал.
Дойдя до конца лестницы, он услышал голоса. Отец с кем-то разговаривал.
— Придётся отнести их в западную часть, — говорил он. — Попробуй на Оксфорд-стрит. Ламбет больше не годится. Ещё можешь попробовать на Уайтли в Квинсвей…
Другой голос что-то ответил, и дверь закрылась. Потом донёсся стук отложенных инструментов и шорох, словно отец протирал пол, что-то насвистывая себе под нос. Громобой поднялся по лестнице обратно и вымыл руки под колонкой во дворе, поплескав водой на лицо, чтобы было незаметно, что глаза покраснели.
Он зажёг плиту, поставил пирог на стол и собрался приготовить чай. Но именно в тот момент, когда отец уже шёл по коридору, раздался громкий стук в дверь.
Сердце Громобоя подпрыгнуло от ужаса. Он услышал, как шаги отца замедлились, а затем повернули к двери; слышал, как щёлкнул замок и раздался громкий голос, провозгласивший официальным тоном:
— Фредерик Уильям Добни?
— Да, это я, — ответил отец.
— Фредерик Уильям Добни, я арестую вас по обвинению в….
— НЕТ!
Громобой распахнул дверь кухни и бросился в коридор. На пороге стоял толстый полицейский, рядом с ним второй, тщедушный, а напротив них — отец с огорошенным видом. Тщедушный полисмен сгрёб Громобоя, прежде чем тот успел подбежать к отцу. Полисмен оказался ужасно сильным. Как Громобой ни вырывался, он так и не смог пробиться к отцу.
— Папа! Папа! — отчаянно кричал мальчик, но второй полисмен уже надел на отца наручники.
— Дайте мне поговорить с сыном! — попросил отец, но толстый полисмен не позволил, поэтому отец крикнул: — Пустите! Мне нужно поговорить с сыном! Вы не можете просто так взять и забрать меня! Как мальчик будет жить один? У него кроме меня никого нет. Сэм! Сэмми! Не…
Но больше Громобой ничего не услышал, потому что толстый полицейский втолкнул отца в закрытую повозку, а возница щёлкнул вожжами. Беспомощный Громобой с ужасом смотрел, как полицейская повозка, раскачиваясь, покатила прочь, увозя от него отца.
Тут сзади раздался громоподобный голос с ирландским акцентом и стук дюжины пар ног по лестнице:
— Какого чёрта ты схватил мальчонку, ах ты, дубина стоеросовая?! Сей минут отпусти его, а не то я возьму твой шлем и вколочу его тебе в нос!
Миссис Мэлон обрушилась на полицейского подобно стихийному бедствию. Казалось, над её головой сверкают молнии. Полисмен набрал в грудь воздуха, чтобы сказать что-то в своё оправдание, и в этот момент Громобой вывернулся из его рук, скатился по лестнице вниз, опрометью бросился бежать по улице и скрылся из виду.
НЬЮ-КАТСКАЯ КОМАНДА ДЕЙСТВУЕТ
— Громобой!
В люк просунулась голова Брайди. Она ещё раз позвала его ласковым голосом и подняла повыше небольшую лампу, в которой горела свеча.
— Ах, вот ты где…
Громобой лежал, свернувшись в клубок, в самом дальнем углу чердака. Глаза он зажмурил. Брайди забралась в убежище и закрыла за собой люк.
— Эй, просыпайся! Посмотри-ка, я тебе пирог принесла. Ты, наверное, проголодался.
Она поставила лампу на перевёрнутый ящик от апельсинов и развернула грязноватую тряпицу, в которой лежал пирог. Громобой по-прежнему притворялся спящим.
«А сам от холода дрожит, бродяжка», — подумала Брайди.
Она пихнула его ногой:
— Громобой! Это я. Копы ушли. Просыпайся, старый дуралей.
Громобой зевнул и старательно изобразил пробуждение от сна. Он на ощупь отыскал очки и водрузил их на нос прежде, чем раскрыл глаза.
— Ой, Брайди, здорово…
— Я тебе пирог принесла.
— Это я купил папе к ужину.
— Там, куда его забрали, его покормят. Ешь давай, а то я сама съем.
— Давай поделим его.
Брайди разрезала пирог пополам перочинным ножом и протянула Громобою кусок побольше.
— За что его забрали?
— Фалыниво-во-монетничество, — ответил Громобой.
Его голос так дрожал, что он не сразу выговорил трудное слово. Брайди едва разобрала, что он сказал.
— Ты имеешь в виду фальшивые монеты? Так они подумали, что это он их делает? Господи, они сдурели!
Она рассмеялась так громко, что внизу Джаспер переступил копытами. Громобой ничего не ответил. Он сидел, уставившись в пол, и вяло жевал пирог.
— Послушай, Громобой. — Брайди потрясла его за руку. — Полицейские отпустят твоего отца, как только поймут, что он этого не делал. Это же ошибка! Твой отец никакой не фальшивомонетчик. И ты не можешь оставаться здесь. Представляешь, они его выпустят, он придёт домой и увидит, что тебя нет, огонь в печи погас, ужин не приготовлен.
Громобой пожал плечами. И по его безнадёжному, горестному взгляду она вдруг поняла, почему приятель убежал из дома.
— Ну ладно, — помолчав, продолжала Брайди. — Закутайся в солому, так будет теплее. Я не оставлю тебе лампу, ты и в лучшие времена был неуклюжим, ещё подожжёшь тут всё. Для компании у тебя будет старина Диппи, и, если бы ты меня спросил, я бы сказала, что это даже лучше, чем сторожевой пёс. Достаточно одного взгляда на него, чтобы бывалый убийца кинулся наутёк. Внутри у тебя полпирога, значит, до завтрака ты не умрёшь с голоду. Сейчас ложись спать, а утром я тебе притащу бутылку молока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23