А опомнившись после Развода Они начнут созидать мир следующий. Наша задача: спастись при Небесном Разводе, перейти вместе с избранными из мира нынешнего в мир следующий! И сделают это только те, кто познал Последний Завет, кто поклонился Божественными Супругам, кто сказал, что любит и почитает Их Обоих, ведь как бы ни ссорились Они, все равно Они продолжают любить Друг Друга и возлюбят и наградят тех, кто славит Их Небесную взаимную любовь и терпит их неизбежную взаимную борьбу!..
Тишина и благоговение на Моховой.
– Ну хватит, – сказал Дионисий другим голосом. – Устал.
Принеси-ка мне, возлюбленная сестра Натальюшка, таз. Хочу ноги помыть.
Он вспомнил первый и оказавшийся последним опыт с Зоей.
И пятки Зоя так и не успела Ему почесать.
Наталья немного растерялась: ведь есть хорошая ванная в квартире, голубым кафелем отделанная. Но спорить с Учителем не решалась.
Она принесла таз, Он протянул одну ногу, затем другую, она благоговейно стянула носки и Он погрузил ступни в теплую воду, сидя прямо перед камином. Тепло воды дополняло тепло от горящих поленьев.
Все почтительно взирали на омовение ног Учителя. Одни больше, другие меньше вспоминали параллельную сцену из Библии – и догадывались, что Учитель моет ноги при всех не просто так, а символически.
Нина немного завидовала, что не она удостоена чести омыть Учителю ноги. Но гнала от себя зависть: приказы Учителя не обсуждают и не осуждают.
Наталья вела себя скованно – не то что Зоя когда-то: ноги не мыла, пальцы не целовала – всего лишь сторожила таз.
– Ну ладно, вытри и убери, – вздохнул Дионисий.
Когда она склонилась, вытирая Ему ноги, Он смотрел сверху на её склоненную спину – и снова вспоминал Зою, вспоминал всё, что проделал единственный раз с Зоей – и воспоминание Его взволновало.
Он поспешно отпустил присутствовавших, а Наталье приказал на пороге спальни:
– Придешь ко мне пятки почесать.
– Миша у меня ведь здесь, – растерялась Наталья. – Я отвести хотела.
– Мишу в гостиной положишь.
Миша обрадовался: куда интереснее спать в гостях, да ещё в такой красивой комнате с камином, чем тащиться в надоевший дом.
А Нина, нечаянно подслушав приказ, ещё раз смиренно позавидовала.

* * *
Господствующее Божество много слышало сказок о сотворении мира и о богах небесных. И потому Оно ничему не удивляется. Но выдумка очередного самозванного Сына Божия забавна тем, что Оно Само ведь в последнее время размышляло, не разделиться ли на Две Ипостаси, не отвлечься ли от надоевшего уже созерцания чужих страстей, чтобы зажить Собственной личной жизнью? И вдруг какой-то мальчишка фантазирует на ту же самую тему!
Конечно, мальчишка просто вспоминает скандалы между собственными родителями и переносит их семейные дрязги в свою новую мифологию. Но трудно опровергнуть наивную, но упрямую истину: там где есть двое, уже нет и не может быть полного единства, там при самой пылкой любви возникает трещина, а значит, и борьба. Пусть мягкая – но все-таки борьба.
Где двое – там граница между этими двоими, а граница и трещина, суть разные слова для отражения одной и той же реальности. И нужна очень большая решимость, чтобы проложить по единому и неделимому Господствующему Божеству роковую, уже никогда не затянущуюся трещину. Очень большая решимость или очень большая тоска.

* * *
Гаврюшу Кабакова все любят за добрую улыбку на широком лице. И за мгновенную дружбу с любым новым знакомцем:
– А чё? Дёрнем по стопарю? Раз живём.
И смотрит с таким удивлением, будто только что открыл эту нетленную истину.
Если не очень пьян, Гаврюша – главный помошник по всей деревне. Электричество починить, мотоцикл или хитро устроенный телевизор – ему все равно. Пальцы сами знают, что делать. И берет дешево. Охотнее – бутылками. Деньгами – редко. А уж бабы его любят – за все мужские умения, за улыбку.
За то что ворвется в круг, обнимет едва не всех разом, да как закричит:
– Ух как люблю я вас, бабоньки! Говнюшечки вы мои!
К нему ходят и за заступой. Если мужик переходит грань, и не то что учит любя – это его неотъемлемое право, но бьет смертным боем, Гаврюша приходит, берет сильной рукой, и говорит:
– Ты, паря, того. А хули? Надо, бля, поаккуратней. Они же ужас нежные, говнюшечки эти, их любить надоть.
И домашний деспот терпит. Потому что Гаврюша подковы гнет и пятаки ломает.
Ходит он круглый год в одной телогрейке и в легких туфлях. И не замечает архангельских холодов. За это, за то, что всех любит, а на одной жениться не желает, всё чинит, а денег порядочных не берет, зовут его по всей округе блаженным.
И даже Господствующее Божество в Своем всеведении не видит в нем ни одной тайной мысли. Что снаружи – то и внутри.
Деньги Гаврюша зарабатывает раз в год, в бельковую страду. Среди зверобоев Гаврюша – тоже первый человек. Бьет он зверя спокойно, как снопы молотит. Машет тяжелой биткой – как цепом на току. На то и зверь, чтобы человеку польза.
Точно вмазывает биткой по мырке, по черному, значит, носу на белой морде – не надо в сердце колоть как свинью, прямо наверху, в мырке этой бельковая смерть. А что пищат эти детеныши – так ведь и комары пищат. Деды били зверя, отцы били – и Гаврюша бьет. Рука точная, слава Богу.
В церковь Гаврюша ходит редко по небрежению, но перед выходом на лед ставит свечу обязательно – в предчувствии главного события года. И совсем светло делается на душе. А впереди лед блестящий, солнце, битка налажена по ладони, как клюшка у хоккеиста, удар в руке крепкий – хорошо.
Уже третий год на промысел его провожает Олена.
Олена устала ждать и позвала сама, забыв женский стыд:
– Да женись ты на меня наконец, ирод! Чего тянешь? Только жилы все вымотал!
– Женюсь! – захохотал Гаврюша. – Набью как этих мальков тыщу – сразу женюсь. Богато заживем – во!
– Не нужно мне твоей тыщи. Женись сейчас. Как вернешься, пост кончится – и поженимся! Если любишь.
– Люблю! – захохотал Гаврюша.
И обнял. Как всех обнимает.
Все-таки блаженный он. Старухи Олену остерегают:
– Юрод он. Наплачешься с таким.
Наплачется. Олена и сама знает. Да только другие скучные после Гаврюши. Маленькие и злые. Только и заботятся о делах своих мелких. А Гаврюша – как сильный огромный ребенок. И Бог его любит.
Гаврюша прыгнул в кузов попутки, которая шла в Архангельск, где сколачивалась их привычная артель. Олена перекрестила вслед и милого, и отъезжающий грузовик. А в образе этого грязного грузовика оградила крестом все машины, которые повезут её Гаврюшу. Ведь дальше артель полетит вертолетом. Страшно все-таки – высоко лететь.
А Гаврюша ничего не боится. Мужик.
Вернется с деньгами и подарками – и не выпустит его больше Олена, сделается сама – замужняя баба.

* * *
Все существа бьются за жизнь, все кого-нибудь едят. И все-таки побоища, устраиваемые людьми, Господствующему Божеству смотреть слегка надоело. Противно, что разум обращен на убийство. Машины придумали – а другие существа, они ведь сильней не стали. И ноги их, лапы, ласты не стали быстрей, чтобы убегать от могучего механического человека. Когда-то артели зверобоев пробирались между торосов, рисковали провалиться в промоины – и не могли забить много: потому что не унести добычу.
А теперь прилетают на вертолете. Набьют сколько хватает взгляда – вертолетом и вывезут.
Думают, им можно всё. Крестятся и кланяются, думают, ихний Бог их любить обязан. Как же – чада Божии. Крещённые.
А Господствующее Божество тюленей любит немножко больше чем людей – хотя вообще-то равнодушно Оно ко всем. Но все-таки тюлени симпатичнее, потому что хотя бы между собой не воюют. А уж маленькие тюленики-бельки совсем похожи на тех ангелов, которых выдумали люди. И кричат, когда их убивают.
Ангелов люди придумали, а тюлеников бьют. Противно.
Изредка Божество все-таки вмешивается – по прихоти.
Вот Оно и оторвало винт от вертолета, несущего зверобоев.
И железная коробка со всей артелью и с летчиками впридачу рухнула с высоты в полкилометра. Пока падали вниз, один хитрован попытался на товарищей вспрыгнуть – чтобы те под ним смягчили удар – словно живые подушки. Но сильный Гаврюша пригнул подлеца:
– Сиди как все!
Все и разбились разом, конечно.
Господствующее Божество улыбнулось удовлетворенно.

* * *
Олена когда узнала, три дня лежала как мертвая. А потом встала и ушла из деревни. С одной котомкой.
Если Гаврюша погиб, праведник настоящий, значит бросил Бог людей. Или у Бога особенные виды, непонятные людям. Недаром твердят: «неисповедимы пути». Может, Гаврюша уже восседает среди праведников одесную Святого Престола? Наверное, самые верные из архангельских староверов могут постичь волю Божию. Жаль, Олена не ходила к ним раньше, не молилась в их скитах за своего Гаврюшу – староверов Бог скорей бы послушал.
Олена ушла – искать правду.
Найти и понять.

* * *
Чудесами Господствующее Божество периодически развлекается. Будоражит людей. Озадачивает скептиков.
Но если Оно и пускает изредка в ход Свое всемогущество, то только в розницу: усердия Его хватает лишь на мелкие чудеса. Наслать вещий сон или внезапную смерть, заставить плакать икону, излечить смертельно больного – случается. Но уничтожить вообще такую болезнь как рак Оно удосужиться не желает. Разве что люди что-нибудь придумают – самостоятельно.
Дело в том, что любые творимые Им чудеса – это, в определенном смысле, неуважение к Самому Себе: ведь именно Оно установило нынешний порядок на той же Земле, вывело местных планетян – и значит всё их существование происходит в рамках Его замысла. Оправдывает только то, что мелкие разрозненные чудеса никак не изменяют общую картину земной жизни.
Вот например, сбросило Оно с высоты один вертолет – пожалуйста. Но чтобы попадали все вертолеты, вылетающие на подлый промысел – не может Оно такого Себе позволить, тогда бы пришлось либо кардинально менять свойства металлов, из которых делаются несущие детали, или химичить с самой плотностью воздуха. Поэтому остальные долетели и опять без счёту набили беззащитных бельков-тюлеников.
Так что случился вот у Него приступ небольшого всемогущества – да быстро прошел. Да не всемогущества – а легкого произвола. Подлинное всемогущество осталось в прошлом – в момент акта творения Космоса из Хаоса, и дремлет до нового столь же решительного Вселенского переворота. Так глубоко дремлет, что Оно и Само не знает доподлинно: а сохраняется ли безграничное всемогущество или исчезло потихоньку – как потихоньку незаметно лишаются с годами мелкие планетяне многих своих молодых свойств.
Очень бы не хотелось – постареть и утратить. А стареть Оно может или остается всегда неизменным – молодым и всесильным?! Тревожный вопрос – и Собственное всеведение никак на него не отвечает.

* * *
Достопочтенный Орест Пантелеймонович Онисимов, хотя и побывал в профессиональных нищих, а начав новое дело по созданию ХБС, быстро разбогател и надеялся богатеть гораздо дальше, оставался человеком добрым, никак не крохобором. И поэтому, переехав в квартиру на Моховой, где у него была теперь своя тридцатиметровая комната по соседству со спальней Самого Учителя, он в прежнюю свою конуру пустил Глашу, которая до тех пор обитала в подвале со своими кошками. Пустил Христа ради – что с нее возьмешь.
Глаша вообще-то имеет прописку, но её выгнали из дому дети, которым стало тесно и без нее. Формальным поводом к изгнанию Глаши была её любовь к кошкам. Глаша кормила бездомных во дворе, а больных тащила на излечение домой. И этого дети не выдержали. Теперь Глаша переселилась из сырого подвала в настоящую комнату со смежным чуланчиком всего с двенадцатью самыми любимыми кошками. Остальных кормила во дворе.
Глаша давно поняла, что кошки гораздо лучше людей. Собаки тоже были бы лучше, но некоторые собаки рвут кошек, и Глаша им этого не прощает. Поэтому кормит она только кошек.
Да и не хватит на всех никакой пенсии, Кошки очень ей благодарны за корм и заботу. Те, кто поскитался в бездомности, всегда чувствуют, что такое надежный дом и регулярная кормежка. Пять-шесть кошек на ночь обязательно забираются на кровать и обкладывают Глашу своими теплыми телами, а серая Машка с выколотым глазом гордо громоздится на грудь и мурлыкает полночи, пока не засыпает.
После того как её мучили и выкололи глаз, Машка стала очень пугливой, боялась всех людей – кроме Глаши. С ней Машка счастлива, и Глаша счастлива оттого, что счастлива Машка, счастливы и все остальные её кошки. Никогда её так не благодарили дети. Дети жадные да неблагодарные, больше ничего! И дети проживут без нее, а её кошки – нет.
Немного людей в городе и во всем мире счастливы так же как Глаша. С тех пор как она поднялась из подвала в комнату Ореста, Глаша молит Бога только о том, чтобы Орест хорошо жил где-то на новом месте и не тревожил её в этой комнатке.
Он и вообще человек хороший, она ему доверила Чернушку, а теперь Чернушка где-то в богатых хоромах!
И сосед её не донимал, Валёк. Есть соседи, которые не терпят жильцов с кошками, Глаша знает, потому что знакома с такими же кошатницами как она. И чего только не терпят бедные от злобных соседей, которые сами гадят и пачкают вокруг себя, а валят на кошек.
Туберкулезник Валёк давно уже готовит в комнате. Потому что даже небрезгливый Орест выгнал наконец его из кухни за вечный кашель.
Сосед Валёк готовит в комнате на плитке, благо у него стоит жучок и счётчик почти ничего не накручивает. У него даже есть старый телевизор, по которому он смотрит фильмы, но никогда не заглядывает в новости.
На фильмы он стал пускать и Глашу, которая за это угощает его той самой кашей, которую варит для кошек – своих и дворовых. Валёк ест с удовольствием: баба угощает, это её бабье дело. Самому готовить меньше.
После фильма Глаша любит порассказать сама. Тем более, всегда есть о чем.
– Фильму легко придумать. А у у меня история круче чем у графини Монсоро! Третьего дня иду, слышу писк из мусорного бака. Котёнка какие-то гады выкинули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44