убила она старого лысого кобеля.
И что теперь делать с телом?
Бежать! Просто бежать! Но куда? Одной не уйти по чеченским тропам.
Или – пусть подумают, что старик умер от нормального удара – апоплексического. Нет же у них здесь судмедэкспертизы. Вскрытий не делают!
Клава на кошме оттащила тело в спальню. Прибрала, чтобы не оставалось следов тяжелого волока. Счастье, что старик жил один. Были бы жены и невестки – бабы давно бы подглядели, что постоялец – не мужчина.
Синяка на шее видно не было. Значит, правильно учили: смертельный шок наступает от удара по нервному сплетению. А видимость нормальная: лег спать старик – и умер. Милостивую смерть послал Аллах!
Вот пусть чеченцы и носятся здесь со своим Аллахом. А Клаве должен помочь в такой крайности её православный Бог.
Вся Троица дружно вместе. И Богоматерь. Любви должна покровительствовать Богоматерь. Хоть Она и Дева, но должна же понять!

* * *
Теоретически некоторые земляне – из тех, кто пообразованнее – понимают, что их обитаемая планета – не единственная во Вселенной. Но только – теоретически. Повседневно же они живут так, будто они – единственные. И услужливый Бог постоянно занимается только их делами. А жители других планет если и существуют, то опять-таки заняты исключительно земными делами: инопланетяне прибывают либо для того, чтобы просветить землян, либо – чтобы поработить.
Когда-то на первых обитаемых планетах Господствующее Божество старалось прислушиваться к молитвам, поминутно творить добро – и не радо было, что ввязалось. Задергали так, что уже казалось, лучше быть последним бедняком на планете, которого все оставили в покое, потому что он никому не нужен, чем всемогущим Божеством, Которого каждый ленивый планетянин вызывает по сто раз в день! И как разом удовлетворить всех, когда заявки поступали прямо противоположные?!..
Зато противоположные заявки и надоумили Его изобрести саморегуляцию внутри живых систем с помощью борьбы за существование: пусть побеждает тот, кто сильнее хочет. И – отдохнуло наконец. Но с тех далеких пор и осталось в Нем пренебрежение к жадным планетянам, которые вечно просят и просят.

* * *
Старика-учителя и в самом деле похоронили без всяких подозрений – то ли помогла Богородица, то ли наивность соседей и родственников. Клава заново побрила голову, истребив отросший было ежик. её бритая голова, она понимала, служит главным доказательством её принадлежности к мужскому сословию – за неимением иных.
Но молоденькая Асият, жившая через плетень, пленилась и этим минимальным набором мужественности. Заигрывала она простодушно:
– Доктор, посмотри, рука болит, да?
И обнажала плечико.
Клава успокоила было:
– До свадьбы заживет.
Но Асият очень заинтересовалась:
– А когда свадьба, знаешь, да?
Половина села в развалинах; рассказывали, брат у нее убит – а ей замуж хочется.
– Жених-то у тебя есть? К такой красавице неужели не сватаются?
Клава спросила сходу, и пожалела: сейчас услышит, что жениха убили проклятые русские!
Но услышала совсем другое:
– Был один. А что с него толку: один-два барана угнать не может!
Пренебрежительный тон соответствовал русскому: «Гвоздя в стенку вбить не умеет!»
Асият состроила гримаску, вспомнив о никчемном ухажере, и завела свое:
– Доктор, посмотри, какая рука болит!
Два дня после похорон Клава жила одна в доме, а потом явились наследники старика. Муж с женой и шестеро детей.
Клава сразу почувствовала, что она не понравилась новой хозяйке. По-русски та не говорила или делала вид, и после резких её монологов муж перевел:
– Место много занимать один. Дети здесь спать, ты в угол тоже. Да!
И в тот же вечер вернулся Муса.
Если бы Клава не вспомнила вовремя, что она – мужчина, бросилась бы к нему на шею как к единственному заступнику среди чужих людей. И недавнее его преступление ничуть бы не помешало. Взрыв был там – далеко, на войне, а здесь джигит пришел домой.
Мусу встретили торжественно. Старики говорили речи.
Клаве показалось, она даже понимает слова, настолько всё было ясно. Притащили упиравшегося барана, и Муса собственноручно и очень умело перерезал ему горло. Ребятишки носились с радостными визгами, измазанные в бараньей крови.
Клава смотрела не отрываясь, как нож прервал баранью жизнь. Муса наконец заметил ее, улыбнулся:
– Русский пленный убежать, также резать горло как баран. Справедливо, да?
Может быть, он даже ни на что не намекал, рассказал простую правду. Он вообще – простодушный.
А так Муса почти не обращал на нее внимания, занятый праздником. Ел он немного, его сухие сильные руки, измазанные бараньим жиром, летали над большим блюдом с мясом, из которого все доставали куски немытыми пальцами. Руки Мусы летали, помогая тем резким словам, которые он произносил – словно стрелял автоматными очередями. «Алла» слышался очень часто, и Клава догадывалась, что Муса призывает Аллаха помочь в священной войне против русских. Или – благодарит за уже оказанную помощь. Глаза у него горели – сверкали при резких поворотах головы так, что казалось, в них полыхает настоящее пламя.
Конечно, ужасно, что и Муса, да и все здесь ненавидят русских – но и здешние люди по-своему правы. Русские очень добрые и душевные, но здесь в разбитом русскими бомбами и снарядами ауле русская доброта как-то не ощущалась. А чеченцы, ненавидя русских, радушно позвали «русского доктора» на пир, посвященный встрече Мусы после совершенного им кровавого – но подвига, по понятиям этих людей.
Сила исходила от Мусы. Та сила, которую инстинктом чуют женщины – и которой готовы покориться. её Виталик – обыкновенный парень. Он – очень хороший, но он не может быть вожаком, за которым пойдет ватага, пойдет толпа, хотя он не рядовой, а прапорщик. Но прапорщиком Виталик не сам сделался – назначило начальство. А за Мусой пойдут. Он может повелевать. Он может принимать решения. И не боится их исполнять. Какой у него здесь чин – непонятно, но ясно, что он командир, и командиром сделался сам, не по назначению сверху. Если только свыше – от своего Аллаха.
Наверное, почувствовав взгляд Клавы, Муса повернулся к ней и перешел на русский:
– Вот где правда! Вот где Аллах простёр руку! Ты хороший парень, лечишь наших люди. Люди тебя верят. Будь наш, поклонись Аллаху! Многие ваши поняли правду, поклонились Аллаху, стали нам братья! Женись, живи. Аллах уничтожит пьяных диких русских. Будет царство Аллаха на Земле!
Все здесь понимают по-русски, хотя и притворяются иногда, потому загомонили одобрительно:
– Поклонись Аллаху… женись… сотрет русских…
Муса смотрел так, словно она здесь и сейчас должна дать решительный ответ.
И показалось: стоит ей отказаться от настойчивого предложения – кончится её странное маленькое благополучие, посадят в подвал как пленника.
Но и согласиться Клаве было нельзя, даже если бы она захотела, потому что вместо безболезненного русского крещения здесь у мусульман нужно подвергнуться обрезанию мужской плоти. А чего нет – того нет.

* * *
Разделение на народы и расы Господствующее Божество всячески приветствует. Если бы планетяне на Земле были бы едины, что и происходит на многих иных планетах, наблюдать за ними было бы не так интересно. Все равно что смотреть чемпионат по борьбе, например: сходятся двое, сопят, валят друг друга – монотонное занятие. Куда интереснее футбол – потому, что игра командная. Футбол и придумали именно на Земле, ведь до футбола тянулись бесконечные войны между дикими племенами – командные игры по своей сути.
В том, что воин в своем племени или игрок в футбольной команде рассчитывает не только на себя, но и на помощь товарища, проявляется принципиальная неполнота всякой людской личности: каждый человек незавершен, он не может существовать один – и значит, признавать существование отдельных личностей можно только условно. Подлинная личность – только команда: в ней можно менять отдельных игроков, кто-то играет лучше, кто-то хуже – но всегда важен только общий результат.
Простительна плохая игра одного игрока, если команда все-таки выиграла, и бесполезна блестящая игра солиста, если все равно проиграла команда. А люди этого не понимают и удивительно много хлопочут лично о себе. Обновляются клетки – остается организм, сменяются игроки – остается команда, и значит, не нужно придавать большого значения гибели клеток и уходу отдельных игроков. Вот Оно и не придает – и клетки отмирают молча, а вот планетяне громко жалеют сами себя. Но сочувствия в Нем не находят.
Завершено и самодостаточно только Оно, Господствующее Божество. Только Его существование имеет истинное значение.
Конечно, Оно поступило смело, снабдив сознанием разумных планетян – и тем самым обрекло Себя выслушивать бесконечные стенания. Но это был необходимый компромисс, чтобы обеспечить преодоление энтропии живой материей. Всемирный Закон сохранения обойти невозможно: находя в одном – теряешь в другом.
Удивительно то, что Оно чему-то научилось у этих едва-едва разумных созданий. Научилось заниматься Собой, стало интересоваться не только бесконечными играми разнообразных планетян, но и собственными переживаниями. Утратило безмятежность. Неправильно сказано – «научилось»; заразилось Оно – вот в чём беда!

* * *
После таких радикальных речей Мусы нужно было бы выпить. Клава – не сильно пьющая, но может и хочет за хорошим столом. И даже потерялась оттого, что такие слова – да не в тост, оттого, что пируют аборигены невооруженной рукой. Ладонь без стакана на пиру, все равно что рука без хорошего Макарова в бою. Или – без калаша.
Не сильно пьющая, но за время своей глубокой разведки в Чечне – соскучилась.
– Медицины не бывает без спирта, – нашла она спасительную, как показалось, увертку. – Приму я мусульманство, а вы же заподозрите, что я тайком пью спирт, нарушаю заповеди Аллаха. Тогда надо и специальность менять. А вы меня цените за медицину.
Руки Мусы замедлили свой красноречивый полет. Было наглядно видно, что он задумался.
– Закон соблюдать – трезвым быть. Никто не видел человека один, что он делал. Врач один – пил спирт или не пил. Видеть пьяный – наказать палкой. Будь трезвый – закон Аллаха соблюдаешь. Спирт – лекарство. Как йод – лекарство. Никто не пить йод, никакой врач.
Муса ничуть не думал, что подрывает основы российской медицины, ибо спирт, по высшему неписанному закону, был всегда лекарством двойного применения – как есть продукция двойного применения, одинаково годная и для мирного и для военного использования.
– Я подумаю, – не нашла Клава лучшего ответа.
– Думать – нагружать ум. Ум – плохо. Аллах в сердце. Сердце велит – поклонись Аллаху. Сейчас.
Вот так и кончится её наивный рейд по тылам противника.
– Завтра. Ночь буду молиться. Слушать сердце. Завтра.
Клава и сама заговорила как-то ломано. Чтобы лучше поняли ее, надо полагать.
– Завтра! – отозвалось и подтверждением, и угрозой.
А на самом деле Муса вовсе и не угрожал. Ему хотелось, чтобы молоденький русский доктор поклонился Аллаху, потому что он испытывал к доктору непонятную ему самому симпатию.
Сам себя он оправдывал тем, что от доктора польза. И даже прямой доход, если подсчитать, сколько денег уже получено и ещё можно получить за вылеченных им пленников. Вот и ещё одного надо уже непременно показать. Ещё одного – именно Виталика, чего Муса не знал. Там в яме пленнику стало совсем плохо – и Муса велел перевезти его в хижину наверху.

* * *
Люди все мечтают о всеведении – как о самом завидном преимуществе сверхчеловека. Но поделиться с ними всеведением Господствующее Божество не желает. Ещё чего: этим эфемерным существам уделить частицу Божественного дара! Они и так нагло мечтают о бессмертии – если не тел своих, поскольку в смертности тел они убеждаются с несомненностью каждый день – то хотя бы о бессмертии придуманных ими душ, пародируя тем самым Его вечное – без начала и окончания – бытие. Ну так пусть убеждаются так же несомненно как в своей смертности – и в своей слепоте. Не дано им ни частицы всеведения, проходят они поминутно друг мимо друга, не подозревая об этом.
Примеры слепоты людской бесконечны – но наделить их ясновидением нельзя ещё и потому, что всеведение – это огромная сила, это страшное оружие в руках негодяев. А люди в большинстве – именно негодяи. Свой слабый разум они используют прежде всего для изобретения всё нового и самого изощренного оружия. Дошли уже и до водородной бомбы, и до ракет, которые можно с точностью навести на цель, укрытую на другой стороне земного шарика. Такие удивительные достижения – при ограниченности и несовершенстве человеческом! А вооружить этих тварей ещё и всеведением – ужаснее последствий и вообразить невозможно!..
Ну и испортятся их забавные игры, их разнообразные войны, если даже одни только тренеры и полководцы сделаются могучими телепатами. Исчезнет забавная неразбериха – и не на что станет смотреть.

* * *
Клава ушла в бывшую свою комнату, куда уже успели вселиться шумные дети новой хозяйки. Быстро распространились.
Теперь у нее только своя лежанка в углу.
А завтра может не остаться и лежанки. Потому что Муса на пиру не спьяну говорил, как привычно порешили бы дома – он ведь действительно не притворяется, на самом деле ничуть не пьет, хоть и настоящий мужик – и всё помнит по-трезвости.
Завтра он спросит: «Ну, что решил? Хочешь стать братом моим или пленником в подвале?»
А братом стать невозможно, даже если захотеть.
Или – признаться, что готова, но не в братья, а в сестры?! Тогда придётся рассказать всё – и не мечтать больше чудесным способом разыскать Виталика.
А Муса – Муса может пожелать сделать её не сестрой, а женой. Не зная языка, Клава не могла сплетничать, и даже не знала, есть ли у Мусы жена. Должна быть: степенный взрослый мусульманин не может быть без жены – здешние нравы такого не допустят. А если жена – то одна ли? Они ведь многоженцы, и Клава может стать младшей женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44