Насколько он может быть измучен? Если он так давно не ел… — а что, если он свалится, не дойдя до миссии? Она попыталась заглянуть в его глубокие голубые глаза.
— Неважно. Я могу дать вам что-нибудь выпить, по крайней мере. Входите. Но предупреждаю вас, преподобный с минуты на минуту будет здесь, и, если вы думаете о чем-нибудь, кроме еды или питья…
Он рассмеялся, открывая ворота и ступая на дорожку из гравия, которая вела через тщательно разбитый и ухоженный сад.
— Я не из тех, кто злоупотребляет гостеприимством. Кроме того, ведь у вас винтовка.
— Вот и не забывайте об этом.
Она отступила на порог. Он был чуть ниже шести футов ростом, заметила она, и эти глаза были настолько голубыми, что казались почти фиолетовыми.
— И как же мне звать вас, мисс?
— Мерита. Я работаю экономкой мистера Коффина, когда он живет в Окленде. Он — очень важный человек. Ее гость кивнул.
— Кто не слышал о «Доме Коффина»!
Вдруг она поняла, что он стоит к ней ближе, чем она намеревалась его подпустить, и ее внезапно поразило, что ведь и она тоже рассматривает его. Широкополая шляпа закрывала почти все его лицо, скрывая красоту. Вблизи она почувствовала исходящую от него непонятную энергию, совсем незаметную на расстоянии, но это не испугало ее. Улыбка у него была открытая. Она направилась к открытой двери, опустив винтовку, но не решаясь отложить ее в сторону.
— Думаю, для вас найдется немного холодной баранины и хлеба. Может, даже колбаса есть.
— Я благодарен вам больше, чем могу сказать, мисс. Конечно, я заплачу вам.
— Ерунда! Преподобный Спенсер никогда не простит мне!
— Как вам угодно. Готов поспорить, вы так же хорошо готовите, как и защищаете собственность вашего хозяина.
Она слегка поморщилась при этом слове. «Хозяин!» Ей пришлось научиться терпеть это словечко пакеа в присутствии гостей Коффина. Оставив входную дверь приоткрытой, она наблюдала, как он изучал хрустальную люстру, широкую лестницу, что вела на второй этаж, резное дерево и живопись на стенах.
— Отличный дом, — бормотал он про себя. — Подходит человеку вроде Роберта Коффина.
Она прошла мимо него, чтобы он смог, при желании, схватить ее винтовку, но он вообще не пошевелился. Напряжение оставило ее.
— Как вас зовут, путешественник? Он снова улыбнулся, и это была открытая, обезоруживающая улыбка.
— Киннегад. Флинн Киннегад.
Какой настороженный молодой человек, думала она, разглядывая его. Слишком напряженный, слишком откровенный для вора. Такой же напряженный, как и этот его интерес к архитектуре, так как, пока они шли на кухню, он смотрел каждый фрагмент орнамента, каждый из предметов мебели и кухонных принадлежностей, словно это интересовало его так же, как дорогие вазы и акварели.
— Сюда. — Она указала на маленький деревянный стол, за которым обычно ели слуги. Усевшись, он снял с плеч мешок и осторожно поставил его на пол.
Кончилось тем, что он в подробностях осмотрел всю кухню. И только после этого его внимание снова вернулось к ней. Давно пора, сердито размышляла она.
Она привыкла к тому, что мужчины застывают в изумлении, увидев ее, но, чем больше он смотрел на нее, тем отчетливее она понимала, что это что-то другое. Его взгляд был беспокойным, — не угрожающим, а именно беспокойным, и она не могла понять, в чем же тут дело. Она поставила перед ним еду и питье, ожидая, что он накинется на них так же жадно, как боров поедает помои. И опять он удивил ее. Было совершенно очевидно, что он голоден, но ел он не спеша и с хорошими, если не сказать элегантными, манерами, и жевал довольно медленно для человека, который не ел целый день.
— Вы, верно, пришли в Тараверу посмотреть на Белую и Розовую Террасу.
Как говорили ей посетители-европейцы, это были два самых удивительных горячих источника во всем мире, непревзойденные по своим размерам и красоте. Вода, температура которой колебалась от тепловатой до обжигающе-кипящей, величественно струилась на другом берегу озера каскадами изумительного цвета по снежно-белому известняку, застывая по пути в ледяные водопады и хрустально-чистые зеркальца озерков и, наконец, стекала в льдисто-голубоватые объятия самого озера.
— Я слышал о них, — проговорил он, набив рот хлебом. — Мне бы тоже хотелось осмотреть их, но не поэтому я выбрал именно этот путь.
— Вы говорите, что путешествуете на запад. А куда же вы направляетесь?
Его привычка не отвечать прямо на ее вопросы просто бесила ее. Вот и сейчас он вместо ответа наполнил свой стакан чистой колодезной водой.
— Так куда же вы путешествуете? Он пожал плечами.
— Я просто осматриваю страну. Я уже исходил весь Северный остров и почти весь Южный. Я и в Окленде бывал.
— Я слышала про Австралию. Там нет маори.
— Верно. Там одни только черные люди — черные, как вот пуговка на вашем платье.
Она опустила глаза, посмотрела на упомянутую пуговку, и затем снова подняла взор на него.
— Правда? Совсем черные? Он торжественно кивнул.
— У них волосы вьются, как шерсть у овцы, а носы широкие и плоские. Некоторые из них утверждают, что могут разговаривать с землей. От их музыки люди содрогаются, и они ходят еще более голые, чем самые первые маори. Живут они посреди края такого сухого, что там никогда не выпадают дожди, в таком месте и я, и вы умерли бы через несколько дней. — Он посмотрел на свой стакан и вдруг сказал со вздохом: — Пакеа очень плохо с ними обращаются.
— Так пакеа везде? А у нас, у маори, есть только Аотеароа. Если бы только пакеа поняли это, война бы прекратилась.
— Я согласен с вами.
— Но вы же не пакеа!
Он резко поднял на нее глаза.
— Не все пакеа плохие. Вот вы же работаете на одного из них?
Ей пришлось кивнуть в ответ на это.
— И очень печально, что среди маори, и среди пакеа немало тех, кому просто нравится сражаться.
Какой странный человек, подумала она. То он кажется грубым и неотесанным, а то образованным и опытным. Затем она медленно начала думать о том, что он только что сказал.
— Так вы говорите, что уже давно бродите по островам?
— Вот уже несколько лет. Потрясенная, она уставилась на него.
— Да ведь вы же могли тысячу раз погибнуть. Вас могли застрелить маори или пакеа, если бы приняли вас за дезертира.
— Я продвигаюсь очень скрытно, и мне нравятся леса. В лесу я как дома, как и в большом городе. Разведчикам пакеа я продавал места тайных сборищ и секретные тропы маори. Я следил за армией пакеа на марше и передавал сведения о ее передвижениях лазутчикам маори.
— Я не понимаю. Кого же вы поддерживаете?
— И тех, и других, Никого. Я с одинаковым безразличием слежу за успехами и неудачами обеих сторон. — На мгновение выражение его лица так потемнело, что ей стало страшно. Но буря исчезла так же внезапно, как и появилась. — Понимаете ли, мне приходится вести мои собственные войны. Я не могу позволить глупым мыслями о поселенцах или вождях беспокоить меня.
Он снова улыбнулся ей, и улыбка эта была такая чудесная и успокаивающая, что она расслабилась.
— Слишком много разговоров о войне, когда мир так и не наступает, — заключила она. Она подошла к раковине и принялась мыть посуду, чтобы хоть как-то занять свои руки, если не мысли. — Я не понимаю вас. Вы повидали столько мест. А где же ваш дом?
Она подумала, что так быстро промелькнувшая в нем ярость опять может вернуться, но он успокоился.
— Мой дом там, где я есть в данный момент.
— Ну, а где же тогда ваша семья? Ваши мать, отец?
— Моя мать умерла шесть лет назад. Сифилис. Болезнь белого человека. Некрасивая смерть.
Мерита уже видела, как умирают люди от этой страшной заразы, и содрогнулась при одной мысли об этом.
— Извините.
— Благодарю вас, — с достоинством ответил он. — Моя сестра была убита в Хаоре. А что до моего отца, так он уже давно умер.
Мерита погрустнела. У маори чувство семьи было сильнее, чем у пакеа, потому что вдобавок к близким родственникам, каждый маорийский ребенок был также частью ванау, огромной семейной группы. У пакеа не было ванау, а это означало, что молодой странник лишен даже такого утешения.
Он заметил выражение ее лица.
— Не жалейте меня. Я приучился жить в согласии с судьбой. В наше время не я один остался без семьи.
— Это верно. — Она начала сильнее тереть сковородку, которую пыталась отмыть. — Как бы мне хотелось, чтобы эта война поскорее кончилась! Но кому какое дело до того, что говорит кто-то вроде меня?
— Мне есть дело, — спокойно ответил он. Она улыбнулась ему.
— Это очень мило с вашей стороны.
Почти все мясо, хлеб и сыр, что она поставила перед ним на стол, уже исчезли. Он откинулся на спинку стула и прихлебывал воду.
— Должно быть, этот Коффин страшно богат.
— О, да! — Она была рада направить разговор в новое, более приятное русло. — Думаю, он самый богатый человек в Новой Зеландии.
— Когда я входил, мне показалось, что я слышу голос ребенка наверху. Это его ребенок?
Он поднялся со стула и опять принялся расхаживать по кухне, снова изучая мельчайшие подробности.
Мерита заколебалась, отвечая на этот неожиданный вопрос.
— Конечно, нет, — наконец, солгала она. — Это мой ребенок. Его отец… его отец солдат. Офицер. Очень хороший человек.
— Каждый стал солдатом в эти дни, — заметил он, но не стал задавать больше вопросов. Это было невежливо.
Вместо этого он принялся расспрашивать ее о доме и поместье. Она успокоилась и старалась отвечать ему, как могла, пока он вдруг резко не повернулся к ней. Во время разговора они подходили все ближе и ближе друг к другу, и вот теперь ее отделяли от него всего только несколько дюймов. Теперь его лицо оказалось очень близко к ней, и эти бездонные глаза не отрывались от ее глаз.
— Этот Коффин — он хорошо с вами обращается?
— Хорошо? Со мной?
Она была так шокирована его нахальством, что с трудом нашла, что ответить.
— Я просто присматриваю за домом. Если вас интересуют, хорошо ли мне платят, так я вполне довольна.
— Я рад это слышать. — Его рука лежала на ее плече, и сквозь платье она ощутила это обжигающее прикосновение. — Я вижу, что вы не голодаете.
Она отстранилась от него, сама удивляясь — почему же она не ударила его?
— Если вы уже наелись и напились, пора бы вам отправляться в дорогу. Преподобный Спенсер скоро будет здесь, а ему может не понравиться ваше присутствие.
Дыхание ее стало вдруг быстрым и прерывистым, и не только волнение было тому причиной.
Он намеренно медленно отставил стакан в сторону.
— Ну, скажите же, — вызывающе проговорил он, — ведь вы же не боитесь меня? Мне, кажется, вас вообще нельзя ничем напугать.
— Это верно. — Она круто повернулась к нему лицом, лихорадочно вспоминая, где же она оставила винтовку. Вот же она, в дальнем углу. Но она не кинулась за оружием. Он ведь ничего такого не сделал, правда ведь? — Я ничего не боюсь.
Сейчас она была к винтовке уже ближе, чем он. В следующее мгновение она схватила ее.
Он остановился.
— Так вы собираетесь застрелить меня?
— Если придется. Вы меня заставляете.
Он снова начал медленно приближаться к ней.
— Надеюсь, это не так.
Он опять подошел к ней вплотную, и ей пришлось поднять голову, чтобы увидеть его лицо.
— Кто вы? — прошептала она. — Чего вы хотите?
— Я просто гость, друг. — Голос его был таким тихим, что ей пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова. — Тот, у кого нет ни дома, ни семьи, ни места, куда бы пойти, и кому поэтому не надо никуда спешить.
Она могла отстраниться от его руки. Она могла бы отступить в сторону, или же назад, или ударить его по руке. А вместо этого она стояла, глядя на него, как завороженная, пока его рука не прикоснулась к ее щеке.
— Весь вопрос, Мерита в том, чего хочешь ты. Это большой дом, и пустой дом, и, если отец твоего ребенка действительно солдат, сейчас он, скорее всего, где-то далеко, а не здесь. Ты замужем за ним?
— Нет, — честно ответила она и сама удивилась, с какой стати ей отвечать на его вопросы. — Нет, мы не женаты.
— Ну вот.
Он приблизился еще на дюйм. Пальцы ее продолжали сжимать винтовку, но в мыслях у нее больше не было поднять оружие и прицелиться.
— Мне, как хорошему гостю, полагается постараться и отблагодарить за гостеприимство — единственным способом, который имеется в моем распоряжении.
Теперь обе его руки касались ее — одна гладила ее по щеке, а другая скользнула на плечо. Она дышала так тяжело, что ей казалось, будто легкие у нее вот-вот разорвутся.
— Я закричу.
Он лукаво усмехнулся, глядя на нее.
— Думаю, что закричишь. Я и сам могу закричать.
— Киннегад, — прошептала она. — Ты — дьявол!
— Нет. — Он нагнулся, приближая свое лицо к ней. — Я не дьявол, хотя, если для тебя это что-нибудь да значит, я прихожусь родственников одному из них.
Первый раз, когда он вынудил ее к занятию любовью, Киннегад сделал это из чувства мести. Во второй раз это служило только удовлетворению страсти.
В третий раз, поздно ночью, это было в постели Мериты, в ее комнате горничной, а уже не на кухне.
Комната эта была убрана намного богаче, чем должна была бы быть обычная комната для прислуги; все в этой комнате было изменено.
Сначала его начала мучить ярость на самого себя. Это было совсем не так, как он полагал, да и вообще не так, как полагается. Он никак не собирался впутываться в это до такой степени, ему вообще не полагалось ничего чувствовать. Он уже давным-давно решил, что ему ни до чего нет дела. Ничто не должно иметь никакого значения для него. Точно так же, как для него, незаконнорожденного, не имело значения, чей ублюдок наверху — его отца или нет, раз сам он сейчас делит ложе с Меритой.
Ему говорили, что любовница его отца прекрасна, но реальность превзошла все ожидания. Увидев ее впервые, когда она встала на крыльце с винтовкой в руках, он чуть было не отошел прочь от ворот, почти забыв свои планы. Почти.
Теперь, когда он добрался до своей первой цели, казалось, что все остальное перестало существовать. Он ожидал наслаждения, и он испытывал его, но обнаружил, что на свет явилось нечто новой и неожиданное. Этого он никак не мог спланировать заранее.
Казалось, совсем нетрудно узнать правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81