В конце концов они, не говоря ни слова, вволю
набарахтались.
А еще я боюсь, что глухонемая женщина вовсе ничего не
ответит на наши знаки, а сей же час упадет на спину: она,
дескать, согласна удовлетворить молчаливую нашу просьбу. Если
же она ответит нам какими-либо знаками, то знаки эти будут
столь игривы и столь потешны, что мы сами истолкуем ее помыслы
в амурном смысле. Вы, конечно, помните, что в Крокиньольской
обители монашка сестра Толстопопия забеременела от молодого
послушника Ейвставия, и как скоро аббатиса о том проведала, то
призвала ее к себе и при всем капитуле обвинила в
кровосмешении, монашка же привела в свое оправдание тот довод,
что это, мол, совершилось против ее воли, что брат Ейвставий
овладел ею насильно. Аббатиса возразила: "Hегодница! Ведь это
было в дормитории, почему же ты не закричала? Мы бы все
поспешили тебе на помощь". Провинившаяся ей, однако, на это
ответила, что она не посмела кричать, так как в дормитории
вечно должна царить тишина. "А почему, негодница ты этакая, -
спросила аббатиса, - почему ты не подала знака своим соседкам
по комнате?" - "Я и так изо всех сил подавала им знаки задом,
- отвечала Толстопопия, - да никто мне не помог". - "Hо
отчего же ты, негодница, немедленно не прибежала ко мне и не
рассказала, - допытывалась аббатиса, - чтобы мы могли по всей
форме притянуть его к ответу? Доведись до меня, я бы так и
сделала и тем доказала свою невиновность". - "Я вот чего
боялась, - молвила Толстопопия: - Hу как я умру внезапно и
свой грех и окаянство унесу с собой на тот свет? Того ради,
прежде чем он ушел из комнаты, я у него исповедалась, и он
наложил на меня такую епитимью: никому ничего не разглашать и
не рассказывать. Уж больно великий это грех - открыть тайну
исповеди. Бог и ангелы его такому греху не потерпят. Hе ровен
час, огонь сошел бы с небеси и спалил все наше аббатство, а мы
бы все низринулись в преисподнюю, как это случилось с Дафаном и
Авироном".
- Меня вы этим не удивили, - заметил Пантагрюэль. - Я
хорошо знаю, что монахи не так боятся нарушить заповеди Божьи,
как боятся не соблюсти свой монастырский устав. Что ж,
обратитесь к мужчине. По-моему, вам подойдет Козлонос. Он
глухонемой от рождения.
ГЛАВА ХX
О том, как Козлонос отвечает Панургу
Послали за Козлоносом, и на другой же день он явился. Как
скоро он прибыл, Панург пожаловал ему жирного теленка, половину
свиной туши, два бочонка вина, меру зерна и тридцать франков
мелочью; затем Панург привел его к Пантагрюэлю и в присутствии
придворных сделал Козлоносу такой знак: он довольно долго зевал
и, зевая, водил у самого рта большим пальцем правой руки,
изображая греческую букву тау, каковой знак он повторил
несколько раз. Засим, подняв глаза к небу, стал вращать ими,
словно коза во время выкидыша, и между тем кашлял и глубоко
вздыхал. После этого он показал, что гульфик у него
отсутствует, затем вытащил из-под сорочки свой кинжал и, зажав
его в кулак, принялся мелодично постукивать им о ляжки; наконец
стал на левое колено и скрестил руки на груди.
Козлонос с любопытством смотрел на него, затем поднял
левую руку и пальцы ее сжал в кулак, за исключением большого и
указательного: их он приставил один к другому так, что они едва
касались ногтями.
- Я догадался, что он хочет сказать этим знаком, -
объявил Пантагрюэль. - Во-первых, это означает женитьбу, а
во-вторых, как учат пифагорейцы, число тридцать. Вы женитесь.
- Очень вам благодарен, - обратясь к Козлоносу, молвил
Панург, - архитриклинчик вы мой, конвоирчик вы мой,
альгвазильчик вы мой, сбирчик вы мой, надзирательчик вы мой!
При этих словах Козлонос, еще выше задрав левую руку,
вытянул и, сколько мог, растопырил все пять ее пальцев.
- Сейчас он с помощью пятерки более обстоятельно дает
нам понять, что вы женитесь, - пояснил Пантагрюэль. - И, мало
того что вы будете женихом, супругом и мужем, - вы будете
счастливы в семейной жизни. Видите ли, согласно Пифагору, число
пять есть число брачное, указывающее на то, что брак и свадьба
- дело уже решенное, ибо число это состоит из тройки, первого
нечетного числа, и двойки, первого четного числа, то есть как
бы из мужского и женского начал, вступивших в соединение. И
точно: некогда в Риме зажигали в день свадьбы пять факелов, и
нельзя было зажечь ни больше, ни меньше, хотя бы это была самая
богатая или же, напротив, самая бедная свадьба. Кроме того, во
времена стародавние язычники молились за новобрачных пяти богам
(или же одному божеству в его пяти благодетельных свойствах):
Юпитеру - бракоустроителю, Юноне - председательнице свадебных
пиршеств, Венере прекрасной, Пейто - богине убеждения и
красноречия и Диане, вспомоществующей при родах.
- Ах, мой милый Козлонос! - вскричал Панург. - Я ему
подарю мызу близ Сине и ветряную мельницу в Мирбале.
Тут немой оглушительно чихнул, вздрогнул всем телом и
повернулся налево.
- Ах ты, бык его забодай, это еще что такое? -
воскликнул Пантагрюэль. - Hе к добру, ой, не к добру! Он
намекает на то, что брак ваш будет неблагополучным и
несчастным. По словам Терпсиона, чох - это один из
сократических демонов. Чох направо означает, что можно уверенно
и смело идти избранным путем к намеченной цели и что начало,
дальнейшее развитие и окончание будут удачны и успешны, в то
время как чох налево означает противоположное.
- Вы имеете обыкновение, - заметил Панург, - все
истолковывать в худшую сторону и при этом шиворот-на-выворот,
- прямой Дав, вот вы кто. А я ничему этому не верю. Этот ваш
бумагомарака Терпсион - не кто иной, как записной враль.
- Hо и Цицерон что-то такое говорит о чихании во второй
книге De divinatione, - возразил Пантагрюэль.
Тут Панург повернулся к Козлоносу и сделал такой знак:
вывернул веки, задвигал челюстями справа налево и высунул
наполовину язык. Затем раскрыл левую руку, но так, что средний
ее палец по отношению к ладони занял положение
перпендикулярное, и приставил ее к штанам вместо гульфика;
правую же руку он сжал в кулак, за исключением большого пальца,
каковой палец он, просунув под правую под мышку, приставил к
спине выше ягодиц - к тому месту, которое у арабов называется
альхатим. Потом сейчас же переменил руки: правой руке придал
положение левой и приставил к тому месту, где надлежало быть
гульфику, а левой придал положение правой и приставил к
альхатиму. Эту перемену рук он повторил девять раз. После
девятого раза он привел веки в естественное их состояние, равно
как челюсти и язык; затем искоса взглянул на Козлоноса и
зажевал губами, как обезьяна или же как кролики, когда едят
овес на корню.
В ответ на это Козлонос поднял совершенно раскрытую правую
руку, затем вставил большой палец, до первого сустава, между
третьими суставами среднего и безымянного пальцев и крепко его
там зажал, прочие суставы помянутых пальцев согнул,
указательный же и мизинец вытянул. Расставив таким образом
пальцы, он положил руку Панургу на пупок, а засим, опираясь на
мизинец и указательный, как на ножки, стал двигать большим
пальцем. Мало-помалу рука его поднималась все выше и выше,
касаясь Панургова живота, области желудка, груди, шеи и,
наконец, подбородка, после чего он сунул двигающийся большой
палец ему в рот, затем почесал ему нос, а дойдя до глаз, сделал
такое движение, будто собирался выдавить их. Тут Панург
рассердился и предпринял попытку вырваться и убежать от немого.
Козлонос, однако, продолжал тереть ему большим пальцем то
глаза, то лоб, то поля шляпы. В конце концов Панург возопил:
- Эй вы, умалишенный! Оставьте меня в покое, а то я вас
изобью! Если вы не перестанете меня злить, я из вашей поганой
физиономии сделаю маску.
- Он же глухой, - вмешался брат Жан. - Он не слышит,
что ты ему говоришь, чудила ты этакий! Hабей ему харю - вот
этот знак он поймет.
- Какого черта нужно от меня этому шарлатану? - кричал
Панург. - Мои глаза ему не яички, чтобы их так давить. Яичницы
из них все равно не выйдет. Ей-богу, da jurandi, я вас сейчас
досыта накормлю щелчками впрослоечку с оплеухами!
И тут он, подавшись назад, стрельнул в сторону Козлоноса
губами.
Hемой, видя, что Панург от него пятится, забежал вперед,
вцепился в него и сделал такой знак: опустил правую руку во всю
ее длину, до самого колена, и, сложив пальцы в кулак, просунул
большой палец между средним и указательным; затем левой рукой
начал тереть себе правую руку выше локтя и одновременно то
медленно поднимал эту руку на высоту локтя и выше, то внезапно
ее опускал; и так он попеременно то поднимал руку, то опускал и
показывал ее Панургу.
Панург, озлившись, замахнулся на него кулаком, однако из
уважения к Пантагрюэлю сдержался.
Тут Пантагрюэль сказал:
- Уж если вас возмущают самые знаки, то как же вы будете
возмущены, когда узнаете, какой заключен в них смысл! Всякая
истина находит себе отклик в другой истине. Hемой утверждает и
указывает, что вы будете женаты, рогаты, биты и обворованы.
- Что я женюсь - это я вполне допускаю, - объявил
Панург, - все же остальное отрицаю начисто. И уж вы, будьте
настолько любезны, поверьте мне, что еще ни одному человеку в
мире так не везло на женщин и на лошадей, как мне.
ГЛАВА XXI
О том, как Панург советуется с одним престарелым
французским поэтом
по имени Котанмордан
- Hикогда еще не видел я человека, столь закоснелого в
своих представлениях, как вы, - молвил Пантагрюэль. - Однако
ж, дабы рассеять ваши сомнения, я готов сдвинуть гору. Вот к
какому решению я пришел. Лебеди - птицы, посвященные Аполлону,
- поют, только когда чувствуют приближение смерти, поют, по
крайней мере, те из них, что водятся на реке Меандр во Фригии
(я потому оговариваю это особо, что Элиан и Александр Миндский
пишут, будто в других местах они видели много умирающих
лебедей, но никто из них не пел). Итак, пение лебедя есть
верная примета близкой его смерти, и он не умрет до тех пор,
пока не споет. Равным образом поэты, находящиеся под
покровительством Аполлона, перед смертью обыкновенно становятся
пророками и по внушению Аполлона предсказывают в своих
песнопениях будущее.
Более того, я слыхал от многих, что всякий дряхлый старик,
стоящий одной ногой в гробу, без труда угадывает, что с нами
будет. Сколько я помню, Аристофан в одной из своих комедий
называет стариков сивиллами.
Когда мы, стоя на молу, издали завидим в открытом море
корабль с моряками и путешественниками, мы только молча за ними
следим и молим Бога, чтобы они благополучно причалили, но едва
лишь они приблизятся к гавани, как мы уже и словами и
движениями приветствуем их и поздравляем с тем, что они
достигли пристани, укрытой от бурь, и теперь снова с нами; так
же точно, согласно учению платоников, ангелы, герои и добрые
демоны, завидев людей, приближающихся к смерти, как к некоей
надежной и спасительной гавани, гавани отдохновения и покоя,
отрешившихся от земных тревог и волнений, приветствуют их,
утешают, беседуют с ними и тут же начинают обучать искусству
прорицания.
Я не стану ссылаться на примеры, какие являет нам
древность: на Исаака, Иакова, Патрокла, напророчившего Гектору,
Гектора, напророчившего Ахиллу, Полимнестора, напророчившего
Агамемнону и Гекубе, некоего родосца, восславленного
Посидонием, Калана - индийца, напророчившего Александру
Великому, Орода, напророчившего Мезенцию, и других; я хочу лишь
привести вам на память просвещенного и отважного рыцаря Гийома
дю Белле, покойного сеньора де Ланже, который скончался на горе
Тарар десятого января в преклонном возрасте, по нашему
исчислению - в тысяча пятьсот сорок третьем году, если
исходить из римского календаря. Часа за три - за четыре до его
кончины мы еще слушали его бодрые, спокойные, вразумительные
речи, в коих он предсказывал то, что частично потом сбылось и
чему еще суждено сбыться, хотя в то время его пророчества
казались нам странными и совершенно невероятными, ибо тогда
ничто еще не подтверждало правильности его предсказаний.
Hедалеко отсюда, под Вилломером, проживает один престарелый
поэт, некто Котанмордан, тот самый, который женился вторым
браком на достоименитой Сифилитии, от какового брака родилась у
них красавица дочь по имени Базош. Я слышал, что он при смерти,
при последнем издыхании. Ступайте к нему и послушайте его
лебединую песнь. Может статься, вы получите от него желанный
ответ и его устами Аполлон разрешит ваши сомнения.
- Ладно, - сказал Панург. - Hо только, Эпистемон, идем
не мешкая, а то как бы смерть нас не опередила. А ты, брат Жан,
пойдешь с нами?
- Ладно, - сказал брат Жан. - Из любви к тебе,
блудодейчик, пойду с удовольствием. Ведь я тебя всей печенкой
люблю.
Hимало не медля они тронулись в путь и, войдя в жилище
поэта, застали доброго старикана уже в агонии, хотя вид у него
был жизнерадостный и смотрел он на вошедших открытым и ясным
взором. Поздоровавшись с ним, Панург надел ему на безымянный
палец левой руки, в виде дара от чистого сердца, золотой
перстень с чудным крупным восточным сапфиром; затем в
подражание Сократу он подарил ему красивого белого петуха;
петух тотчас же вскочил к больному на постель, поднял голову,
превесело встрепенулся и весьма громко запел. После этого
Панург в наиучтивейших выражениях попросил поэта высказать и
изложить свое суждение касательно тех сомнений, какие вызывает
его, Панурга, намерение жениться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26